КОНЕЧНЫЙ ПУТЬ ГДЕ, КУРЬЕРСКИЙ ПОЕЗД?
Рассказ
– Сволочь ты! Тыловая крыса! – И увесистый кулак расквасил деду нос! – Да, каждая моя медаль – это поганая жизнь нашего, считай моего, врага! Каждый орден от трёх до пяти их жизней! – Майор, не удержался на одной ноге и вслед за кулаком рухнул на деда!
К счастью пришла сопровождающая его медицинская сестра, помогла фронтовику подняться и опять лечь на вагонный диван.
– Ну зачем вы так, дедушка? – Вы же видите инвалид. Я его сопровождаю из госпиталя домой. У каждого, конечно, есть своё мнение. Когда закончится война, пожалуйста, озвучьте его … с вашими друзьями, а во время военных действий нельзя стрелять своим же в спину! – Даже, если они где-то ошиблись. –
Напрасно она произнесла этот спич. – После него майор, расквасивший нос деду, отвернулся, начал плакать и причитать. – Он почувствовал, что нуждается в защите и помощи других людей. – Понимаете? – В помощи других людей! – А таким инвалидам всеми фибрами нашей души нужно внушать, что они сами с усами! И их дальнейшие дороги прямые и светлые … а там – как будет ... но сейчас ...
– Я год гнию в окопах, я был ранен и вновь ушёл воевать, я лишился ноги, чтоб какая-то тыловая крыса жила припеваючи в моей стране! Давил и буду давить вас сволочей тыловых! – Медсестра сделала ему успокоительный укол.
Дед вытирал окровавленный нос и пояснил медсестре, что он лишь сказал как Пётр Первый учреждал медали за уничтожение басурманов. Но те медали были золотые, или серебренные и имели материальную цену. Сейчас медали и ордена имеют цену духовную, ну наверно в наш век – это дорого стоит, так-как материально носителей медалей обеспечивает государство. – Всего-то навсего
– Ну натерпелся герой, не выдержал, или не понял.
– Ладно, уж … я претензий не имею … понимаю всё.
За окном мелькали рощи и перелески, ещё неубранные пашни, и пастбища со стадами коров. Страна, как бы жила обыкновенной жизнью. И на самом деле – обыкновенной. Ведь те кто сейчас умирает на войне с разных сторон, всё равно через пятьдесят, или шестьдесят лет умрут. Всё равно уйдут в вечность. Но ихними телами, ихними, сейчас разлагающимися невыносимо вонючими, телами воздвигается то ли непробиваемая стена, от чего-то, то ли золотой пьедестал для чего-то, или кого-то. А может их телами прудят прорву, чтоб через неё не прорвалось в одну, или в другую сторону, пока что неизвестная лавина приносящая армагеддон. Многие его, этого неясно чего-то, не увидят. Может и лучше! – Так же как не видят современных дворцов Версали, или больших фонтанов Петергофа, замученные непосильным трудом их строители. – Ведь душа возмутится их!
И хорошо, что не чувствуют, гуляющие там современные туристы, вонючих онуч, и потных, пропитанных солью, холщовых рваных рубашек тех несчастных ... однако, восхищаясь их трудом! – Но, наверно, сейчас лучше не думать! А если думать, то лишь в одном, заданном государством, направлении, без анализа своих мыслей! Нужный анализ на текущий день выдадут повседневные медийные общества. – И баста!
Вдруг эти сумбурные и неуклюжие мысли деда прервал вопрос с верней полки, явно с кавказским акцентом –
– Дед, как ты думаешь – это правда, что природа создала человека, чтоб увидеть самую себя? – Глядя на твой вид и на твои рассуждения – ты дружишь с какими-то силами. – Стар ты – потому и дружишь ...
Вопрос был на столько неожиданным, настолько философским, и в данный момент, неуместным, как и неожиданным был ... удар деда майором по носу. Поэтому дед минуты три молчал потом ответил. Но не на сам вопрос –
– Читал я этот постулат ещё в свою молодость, кажется у Белинского. По моему он это утверждал, не предоставляя никаких доказательств. А их и не возможно предоставить. – Его ли были эти мысли, или им заимствованные – я не знаю. Лично мне в сию минуту как-то не хочется философствовать.
– Либерал был тот Белинский! – Сказал поднявшийся, и кажется успокоившийся, с постели майор. – Постулат … постулат!.. Все беды от либералов! Не было бы между нами либералов, мы бы врагов своих одним махом скрутили в бараний рог! И я бы с ногой был! И тебе бы, чувствую либеральная твоя душа, я нос бы не расквасил! – Не надо меня провоцировать! – Без никаких постулатов мои ордена дороже любого петровского золота! За каждым из них, ещё раз повторяю, вонючая жизнь врага! – А она чего-то стоит!
– Я замолчал. Я понимаю. – сказал дед.
За деда заступился кавказец с верхней полки. –
– Дорогой, откуда ты взял, что дед либерал? Он просто сказал про Белинского, да по моему тогда в широком обиходе и понятия такого не было – как либерализм. Это были отдельные закрытые группы интеллигенции. А сами либералы – они и не знали, что они либералы, просто были буржуи удавшиеся. Может я не так понимаю ... –
– А тебя, кавказец, никто не спрашивает! Торгаш тошнотворный! Помидоры везёшь продавать?! Да из-за твоих помидоров и наши их перестали выращивать! Я до твоей кибитки доберусь!
– Ша, ша … Петр Николаевич, успокойтесь – вам нельзя … Мужчины, ну войдите в положение. – Забеспокоилась медсестра. – Нам скоро выходить.
Медсестра взяла небольшой рюкзак майора и помогла ему подняться с дивана. Майор, опираясь на костыль, сделал шаг, потом обернулся, сжал кулак, показал деду и кавказцу на верхней полке и сказал –
– Во, где вы у меня будете! – Но при этом улыбнулся. – Я вас всех отправлю туда! – Прийдёт моё время! – Всех туда! В окопы! До самой победы!
– Петр Николаевич, поезд стоит только две минуты – торопимся. Ещё по ступенькам спустится нужно …
– Задержится поезд!.. Если фронтовику нужно – Он ещё раз оглянулся, ещё раз улыбнулся, но ничего уже не сказал. Его улыбка сгладила неприятное впечатление … Медсестра на пол секунды задержалась и сказала –
– Дед, майор просит у тебя прощения –
– Я простил. Здоровья ему.
Поезд тронулся и опять за окном прекрасный мир, освещённый прекрасным солнцем с зеленеющими садами и рощами, с большими домами и маленькими хатками. И везде люди, что-то делают, из-за чего-то копошатся, но в основном женщины. Редко во дворе увидишь мужчину, чинящего забор, или ремонтирующего повозку. Они где-то там, вне дома.
На место майора - фронтовика зашёл тучный мужчина лет под шестьдесят с недельной щетиной на лоснящемся лице. Он тащил за собой два баула, но оба на колёсиках и небольшую сумку. Обвёл недобрым взглядом всё купе и сказал –
– Стало быть – это моё место!
– Стало быть твоё – ответил дед.
– Мне-то не далеко, но на вторую полку тащиться не хочется. Слава Богу, что нижняя полка. – Все понимающе промолчали. Он растолкал свои баулы и опять обратился к деду. –
– Дед самогон употребляешь?
– Да, как бы, свою порцию давно выпил.
– Нет, ну я ж не говорю, что отраву какую-то. А настоящий двойной перегонки, градусов пятьдесят пять и на малиновых листьях настоянный – лечебный стало быть! – Кровь разжигает ...
– И хорошо он тебя лечит?.. Хорошо разжигает ...
– Не разжигает, а разжижает! А хорошо, или нет – ты у моей бабы спроси – она тебе всё расскажет. –
С верхней полки, что висела над диваном деда раздался женский смех. Оказывается там лежала женщина, но она вела себя так тихо, что её никто и не замечал. Только смехом себя выдала.
– Рассказывала мне твоя Нинка, да не в твою пользу – сказала она.
– О, Юлька! Как ты здесь оказалась? – А я вот с дедом собираюсь выпить. Слазь оттуда с нами пображничаешь. –
Толстая Юлька кряхтя слазила со второй полки и одновременно поведала, что она была у кумы, на проводах её крестника – будет героем войны. И когда слезла добавила –
– Там такие проводы были, столько народа привалило, и даже представитель из военкомата был. Всё прошло очень хорошо – тихо, мирно. Жаль только что он своей мамке, бабке стало-быть, пока внучка не оставил. Не успел! А так, в случае чего, и замена была бы. И войну б не заметила … Ладно наливай, а то – трубы горят. Я ж не просто так, я ж и свои помидоры повезла на рынок. За билет туда и обратно – выручила.
– Вот как! А я крестника поминал, только не твоего, а своего – он, слава Богу сынишку оставил.
Про деда они забыли и занялись своими разговорами, да так громко, как будто в купе кроме них никого не было. Мужик выпил, крякнул и заговорил.
– Я его два раза перегонял – этот самогон. Настоял на листьях малины – говорят кровь разжижает. Так вот: за крестника, царство ему небесное, матери заплатили. Не обманули … Не обманули, стало быть. Мать новую мебель приобрела … Там такая мебель! И прибарахлилась … Кралей выглядит! … И внучка прибарахлила ... Не обманули стало быть! … – Он затолкал в рот новый кусок сала и продолжал. – Говорю ей – Ты ж дай и мне хоть пять процентов полученной суммы … крестник я ведь … не как нибудь …
– А ты на чужой каравай рот не разевай! – громко сказала его компаньонка. – У тебя ж тоже есть сын … баклуши бьёт... вот и пошли его туда … на смерть … и тебе заплатят … прибарахлишься …
– Да мне ничего не надо … всё есть ... – как бы не думая, произнёс мужик эти слова … А потом как опомнился.! Аж вскочил! Аж закричал! … –
– Ты что, дура, несёшь! – Чтоб я своего сына … да за деньги! … Дед, будь свидетель! Ты слышал, что она несёт?! – У неё не все дома!.. Это я точно тебе говорю!
Дед невозмутимо молчал. Женщина так же невозмутимо продолжила –
– Почему же за деньги? – Деньги явление вторичное. А защищать конституционный порядок и нерушимость границ кто-то должен. У тебя сын … вот и посылай защищать, да и самому ещё не шестьдесят … вот на пару … а если царство небесное … то и денежки будут … –
Мужик так и не садился и продолжал кипятиться …
– Да кому ж они, дура, тогда нужны? – эти твои чёртовы денежки?!
– Почему чёртовы? – Сам же просил пять процентов за крестника … Или как крестника … то можно …
– Сказано у баб ум куриный! Хорошо тебе, что у тебя дочки и внучки ... Да с тобой, Юлька, разговаривать невозможно! – Ты ей по делу … а она черти что! – Отодвинься я буду собираться. Следующая наша. – Нет, нет я один пойду, пусть тебя черти провожают. И скажу своей бабе, чтоб она с тобой не здоровалась! –
– Ой, у меня дочки! – Ну надо ж кому-то, вас мужичьё, рожать, да на конвеер посылать, коль мирно жить не умеете! Коль войну – вы, мужичьё, затеваете!
– Кто это мирно жить не умеет?!
– Да вы! – Всех мастей и рангов – мужичьё! Тьху на вас! – Я дед не на тебя ...ты своё уже, чай, получил …
Мужчина махнул небрежно рукой и обратился к деду -
– До свиданья дед … может хоть ты понятливей … – А то эти бабы – ...
И мужик потащил свои баулы к выходу. За ним с маленькой сумочкой посеменила Юлька, переваливая с ноги на ногу своё тучное, но к удивлению пропорциональное, тело. Она у выхода из купе приостановилась и сказала деду –
– Дед, ты так с нами и не выпил. Может тебе оставить, у меня есть пол бутылки?
– Нет, нет! – Возразил дед – сердце …
– Ну, понятно … годы …
С верхней полки, что напротив деда, кавказец поднёс свою пучку из трёх пальцев к губам, чмокнул, и как бы перенёс поцелуй на уходившую женщину –
– Ах, ангел небесный … красавица! – смачно сказал он но женщина его не услышала. Под окном поезда проходили местные жители, предлагали редиску и огурцы. – Они уже уродили. Из купе деда никто на улицу не вышел. Поезд тронулся. Минут через пять в купе зашла молодая пара. Оба были счастливы, радовались своей молодости.
– Вот наши места показала девушка. Я буду внизу, а ты полезешь наверх, но всё равно мы будем на против. Давай я расстелю и пока день – посидим на твоём месте.
Проводник – молодая женщина, принесла им две картонные коробки. Это было фирменное питание для тех кто далеко едет. Когда расстелили постель, когда молодая пара угомонилась, оба они тяжело вздохнули и сели. Управились – так сказать. Девушка посмотрела в разные стороны, улыбнулась и сказала –
– Давайте знакомиться. Меня Любой зовут. А это Миша – мой жених. Можно даже сказать, что муж мой, потому, что мы ждём ребёнка, хотя ещё и не расписаны …
– Ну, Любушка, зачем ты? – Незнакомые люди.
– Не важно! – Мы же познакомимся – возразила Люба.
– Конечно познакомимся – сказал со второй полки кавказец. – Меня Ашот зовут, я из Карабаха, хоть сам и армянин, но живу ближе к Азербайджану. Я сейчас сойду, закажу чай на всё купе и у меня есть бутылочка славного армянского вина. Пальчики оближешь. А почему не расписаны? Миша, ай-я-яй! Как же так? Сына обмывать будем, а вы не расписаны! – За Мишу ответила Люба –
– Миша получил повестку в военкомат … наверно на войну заберут … так мы едем к его родителям … там и распишемся и наверно я у них и останусь пока Миша … того. – и у Любы на глаза навернулись слёзы.
– Чего ты?! Зайчик мой! – Не всех же убивают … – Ласково сказал Миша и поцеловал девушку в щёчку.
– Ага, не всех! – Вот как раз тех кого сильно любят … и убивают … – и Люба вытерла слёзы и улыбнулась.
Ашот заказал чай, попросил четыре рюмочки у проводника и достал, на самом деле, бутылочку вина.
Потом он наклонился, что-то поколдовал под столиком и выложил огромную нарезку копчёной колбаски. Ещё раз поколдовал и положил на стол увесистый кусок свиного окорока, и хлеб. После третьего колдовства на столе появились четыре огромных, спелых, аж потресканных у корешка, помидора и пучок лука.
– Всё мытое – сказал он – будем праздновать.
Выпили все, в том числе и дед несколько капель. Закусывали вкусным окороком и не менее вкусными помидорами. Когда все подкрепились Ашоту захотелось поговорить. –
– Я вам вот что скажу – начал он – может кто эту сказку и слышал, но не перебивайте меня, дайте выговорится. – Он почесал затылок, поднял и вновь поставил пустой бокал – и продолжил. – Был такой царь Соломон … не важно где и когда … важна суть сказанного. Приходят к нему две женщины с одним ребёнком и просят: «Царь рассуди – каждая из нас утверждает, что мальчик её сын, каждая на него претендует»! – Хорошо, отвечает царь Соломон, обнажает меч и говорит: «Я разрублю ребёнка на две половины, чтоб никому не обидно было, забирайте каждая свою половину». – И вдруг закричала одна: «Нет! Я отказываюсь, пусть забирает она – лишь бы ребёнок остался жив!»! – Понятно кто из них была мать! – Я это к чему? – Возьмём … ну хоть Карабах! – К сожалению не нашлось ни одной матери – все были мачехи. Никто не сказал: «Пусть так и остаётся Карабахом – лишь бы солдаты и мирные жители были живы! – Нет! – Разрубили! – И там, и там тысячи смертей, а инвалидов – не счесть … А теперь думайте … Хочу тебе дед о том же Белинском. – Увлекался. И Писарева читал, и древних философов. Тоже хотел найти философский камень. Ведь Армяне, все знают, умные люди. Искал … лет до тридцати восьми, даже химические опыты делал … И нашёл … свой философский камень ... но … не там где искал! – Пока не понял, что коптить окорока и выращивать помидоры – это и есть самый настоящий философский камень! – Он нужен людям! – А не танки и пушки … А теперь думайте ... Кстати – мне выходить. Колбасу и окорок – свой философский камень, я оставляю. – Кушайте и думайте … – Всех вам благ! – И Ашот ушёл.
В купе зашли два человека. Молодая девушка и мужчина с накачанными мышцами в одной фирменной майке и с золотой цепью на шее.
– Слышь, Зойка, не дрейфь! Сейчас мы всё разрулим! Сейчас мы всех фраеров разгоним! А то, внатуре … говорю дай нижнюю полку, а она, шалава: «Только верхние!» – Говорю: «Как дам между глаз!» – а она, сволочь, закрыла своё поганое окно!.. Пришлось пацана просить – дал ему на бутылку! Да я весь поезд куплю с вашими погаными станциями. – Так, дед, тебе придётся лезть на верхнюю полку! Здесь будет Зойка спать!
– Никуда я не полезу …
– Что?!.. Что ты, фраер, сказал?! – А ну повтори!
– Дед сказал, что он никуда не полезет, ты что не слышал – заступился за деда Миша. –
– О, защитник нашёлся! Ты что, фраерок, считаешь, что лучше меня мышцы накачал – так можем померяться. Да я здесь вас всех!
– Олег, ну не надо! – Я лягу на верхней полке – взмолилась Зоя … –
– А ты, дура, помалкивай! – Когда мужики вопросы решают – В разговор вмешался дед и сказал.
– Ну ка, вон отсюда! Я сейчас ОМОн вызову – и достал телефон. ОМОн вызывать не пришлось. Купе было открыто и на шум пришли два полицейские. Они оказались рядом с вагоном. Проверяли перрон.
– Какие проблемы? – спросил один из них.
– Нет, нет! Никаких проблем! – ласково сказал распетушившийся Олег. – Всё уладили, я ухожу – Он действительно быстро ушёл, но при этом, взял кусок колбасы и затолкнул в рот. Полицейские тоже ушли.
– Вы меня простите – сказала вновь вошедшая девушка – я ни в чём не виновата, но это очень печальная моя история. Он меня позвал замуж по интернету, а через неделю отказался … – и у девушки появились слёзы.
– Ладно, не будем в душе копаться … присаживайтесь к столу … вы, наверно голодная, мы так думаем.
– Да. Я давно не кушала. – И девушка дрожащей рукой, улыбаясь, положила на ломтик хлеба нарезку копченого окорока.
Поезд входил в вечер, ему предстояла длинная ночь …