Молитва: Помяни Господи царя Давида и всю кротость его, как Батюшка царь Давид был тих, краток, терпелив, и милостив, так чтоб все враги для раба божьего (имя) были тихи, смирны, терпеливы, и милостивы.
Впервые как авторское имя «Д. Самойлов» появляется на обложке нотной тетради песни «Марш футболистов» (музыка Евгения Жарковского), вышедшей в 1947 г. в издательстве Союза композиторов СССР. На следующий год под названием «Песня футболиста» она озвучивается на щелаковой пластинке (7 дюймов на скорости 78 оборотов в минуту) ленинградской артели «Пластмасс» в исполнении Юрия Хочинского и эстрадного оркестра Ленинградского радио под управлением Николая Минха.
То, что слова песни («На трибунах алеют знамена…») принадлежат Давиду Самойлову, а не поэту-физкультурнику Дмитрию Самойлову, подтверждается хранящимся в Российском национальном музее музыки машинописным текстом, озаглавленным «Марш футболистов», приложенным к рукописному клавиру Жарковского:
На трибунах алеют знамена,
Облака в поднебесье плывут,
На зеленом ковре стадиона
Разноцветные майки цветут.
Не напрасно футбольное поле
Самых ловких и смелых влечет:
Здесь нужны тренировка и воля,
Быстрота, увлеченье, расчет.
И народ на широких трибунах
Не боится дождя и жары,
Старики превращаются в юных
В час горячей футбольной игры.
В каждом деле пример с них бери ты,
И стремленьем к победе горя,
Сочетай ты упорство защиты
С боевой быстротой вратаря.
По-весеннему парки одеты,
Ветерок шелестит в тополях…
Постоянный девиз наш: победы
На любых добиваться полях!
Первым человеком, которому Давид Самуилович принес свой текст, подписанный то ли Давид Кауфман, то ли Давид Самойлов, а скорее всего не подписанный вовсе, был известный композитор Евгений Жарковский.
В дневниковых записях поэта нет сведений об истории знакомства и сотрудничества с популярным композитором Евгением Жарковским (автором знаменитой песни «Прощайте скалистые горы»), как и вообще нет сведений о сочинении Самойловым песенных текстов.
Вероятнее всего молодой Давид в поисках приработка обратился за помощью к учителю и наставнику — поэту Илье Сельвинскому, которого знал с довоенных времен.
Теперь, после войны, практически помочь бывшему ученику Сельвинский мог только старыми связями — посоветовал Давиду подработать тем же способом, каким сам подрабатывал в конце 30-х – сочинением песенных текстов. Так, в 39-м он написал песенку на актуальную тему под названием «Казачья шуточная» на музыку Евгения Жарковского. Вскоре вышли ноты и пластинка с последовавшими за этим высокими по советским временам гонорарами. Жарковский, зная нравы и негласные правила, царившие на послевоенной отечественной эстраде, в инфраструктуре советской песни и грамзаписи, вероятнее всего и предложил Давиду Кауфману «русифицироваться»: мол, по нынешним временам Кауфмана все равно ни на пластинку, ни на ноты не пропустят.
Скорее всего, Евгений Жарковский сначала получил литовку (разрешение) в Главреперткоме, а затем показал рукопись песни Минху и Хочинскому. Получив в репертуарно-художественной комиссии Ленрадио разрешение на запись для грампластинок и местных радиотрансляций, Минх дал Жарковскому ободряющий ответ, после чего приступил к репетициям. И только тогда Жарковский отнес рукопись в издательство.
Скорее всего именно так поэт Давид Кауфман превратился в поэта-песенника Д. Самойлова. Под этим «именем», кроме «Марша футболистов», он отметился как автор текстов песен «Юные мичуринцы» для детского хора с фортепиано (Москва, Музгиз, 1949 год) и «На Кубани» (1952) на музыку Евгения Жарковского и «Весенней песенки» (1950) на музыку Михаила Старокадомского,
Судьба подарила счастливую возможность молодому поэту поработать с замечательным композитором Исааком Дунаевским. «…А где-то вскоре после войны, — вспоминал Самойлов, — меня попросили написать песни для одного из спектаклей Театра имени К.С. Станиславского на улице Горького. Честно говоря, сейчас и не упомню, что эта была за пьеса и какие песни я написал, но, видимо, они устроили театр, и вскоре меня пригласили писать песни для спектакля по пьесе А. Симукова «Девицы-красавицы» в этом же театре. И я сразу столкнулся с композитором необычайно опытным в своем роде — замечательным Исааком Дунаевским. Знаешь, как бывает в театре: корифей заболел, и тогда вдруг актеру третьего сорта дают первую роль. Так получилось с этими песнями: кто-то из известных песенников заболел, а песни нужны были срочно. Дунаевский очень опытным взглядом пробежал тексты, которые я принес, и ту самую, что я подложил в самый низ, считая ее неудачной, вытащил и сказал: «Вот эта будет шлягер». Песня называлась «Тихий рабочий поселок». Ее затем исполняли по радио и на эстраде, и она действительно стала широко известной», а в варианте «Воспоминание» вышла на грампластинке Ружены Сикоры в 1954 году (на яблоке пластинки в качестве автора текста ошибочно указано имя А. Самойлов) и позднее в 1960 году.
Песню «Лед идет» на музыку И. Дунаевского со стихами Д. Самойлова на грампластинке исполнил В. Нечаев с Эстрадным оркестром Всесоюзного радио, которым дирижировал И. Дунаевский в начале 1960 ых годов.
Д. Самойлов на музыку Якова Рассина сочинил легкую «Полечку» в 1961 году.
Известность песен, а также неоднократные переиздания в нотах и на пластинках благодаря известным композиторам и популярным исполнителям (Ружена Сикора, Леонид Кострица и Георг Отс) не помогли никому неизвестному «Д. Самойлову», просто "Самойлову", а иногда и вовсе «А. Самойлову» расшифроваться в качестве поэта и переводчика под своим именем.
В конце 1956-го Самойлов передал в редакцию журнала «Москва» три стихотворения, среди которых был его маленький шедевр 1952-го под названием «Двое». Подборку обещали напечатать, причем у его сына Александра Давыдова по сей день хранятся гранки журнальных страниц с публикацией. Однако стихи в журнале так и не появились. Впоследствии Самойлов изменил название на бардовское — «В районном ресторане». Однако при жизни поэта стихотворение так и не увидело свет. Живая, ироничная провинциальная картинка далекого 1952-го, которая так и просится на музыку впервые опубликована в №2 журнала «Знамя» в 2000 году под оригинальным названием «Двое»:
В районном ресторане оркестрик небольшой:
Играют только двое, но громко и с душой.
Один — сибирский парень, мрачнейший из людей.
Его гармошке вторит на скрипке иудей.
Во всю медвежью глотку гармоника ревет,
А скрипочка визгливо —тирлим-тирлим — поет.
И музыка такая шибает до слезы.
Им смятые рублевки кидают в картузы.
Под музыку такую танцуют сгоряча
И хвалят гармониста, и хвалят скрипача.
Когда последний пьяный уходит на покой,
Они садятся двое за столик угловой
И выпивают молча во дни больших удач —
Стакан сибирский парень и рюмочку скрипач.
Отношение к музыке у Самойлова было особенным, его сын — Александр Давыдов, — вспоминал: «Сколь особым было отцовское лицо, когда он слушал музыку, лежа на диване. Мне чудилось нечто жутковатое в его важности и отрешенности, почти смертной. Тут, возможно, завязывалось наиважнейшее, лишь одним из следствий которого становились стихи. Не в музыке ли таился исток его гармонии и упорного оптимизма? Не в ней ли Отец находил свои небеса и прообразы незаземленных чувств? Не исключу, что она была его религией и мистикой, тропинкой к вечному для него, отрицавшего другие пути. Возможно, музыка спасала Отца от конечного отчаянья, в ней невозможного. К музыке он относился столь же целомудренно, как к тайному душевному порыву. Говорил о ней редко, как мне казалось, застенчиво и не вглубь. Отец любил Баха, Моцарта и Шуберта, в стихах упоминал Гайдна».
Проиграв бой за собственное имя, поэт выиграл сражение за свой музыкальный голос и возможность сочинять песни с первоклассными композиторами современниками, причем с успехом делал это на протяжении всей жизни.