Дважды сигнал «мотор», и под мерный стрекот
от четырех винтов, уводящих вверх,
он, режиссер без ужаса и упрека,
боком уходит в небо, как белый стерх.
Ухал движок в извечной своей заботе.
Око впивалось в землю, меняя зум.
Ищет он – беспилотен, но не бесплотен,
выживших, реквизит неся навесу.
Стлались дымы в пролесках и по оврагам
и, опадая, зевки обнажали ям,
ищет он – исполнителей незатратных,
замыслом впечатляющим обуян.
Выдохнет пусть до дна Коламбиа Пикчерс,
а заодно Станиславский и Мейерхольд:
вместо того, чтоб зал лицедейством пичкать –
кровью горячей его напоит с лихвой.
Вот авансцена – здесь все будто на ладони:
взвод перебит, подкрепленью не подойти
и на спине лежит, распластавшись, воин –
струйкой выходит пар из его груди.
Ниже вираж, наезд, крупный план и тут же,
чтобы поймать и слизнуть этот липкий страх,
дрон зависает – и – плотоядно кружит,
высвобождая гранату к пути на старт.
Гул: трепещи, извивайся, проси пощады!
Миг – остановлен, растянут, опустошен!
Только – что делает раненый сухощавый?
Что за приклад автомата берется он?
Слабой рукой направив на сердце дуло,
бросив на солнце долгий прощальный взгляд,
он на лицо спустил балаклавы тулью
и спусковой крючок оттянул назад.
Эхо от выстрела подняло гомон птичий.
Непобежденным дорога наверх легка.
А беспилотник, лишившись своей добычи,
в бешенстве устремляется в облака.