Пора бы жить нам научиться,
Не вечно горе горевать.
Ещё, наверное, случится
Моим друзьям повоевать.
Опять зелёные погоны.
Опять военные посты
И деревянные вагоны.
И деревянные кресты.
Но нет! уже не повторится
Ещё одно Бородино,
О чём в стихах не говорится
И нам эпохой прощено.
К середине 50-х годов Самойлов начал более или менее регулярно печататься, у него — как писал поэт — «сложился стих». В 1958 году в издательстве «Советский писатель» вышла первая книга стихов Самойлова — «Ближние страны», которая несмотря на очень скромный тираж, вызвала значительный интерес в кругу любителей поэзии и профессионалов. С той поры поэтические книги стали выходить регулярно.
Почти четверть века спустя поэт счел необходимым обнародовать подборку ранних стихотворений: от «Плотников...» (1937) до «Берлин в просветах стен без стекол...» (1945)
Творческий метод Самойлова и прост, и не оригинален: «У каждого свой характер, и я, несмотря на видимую общительность, имею потребность микросреды, где я могу думать. Долго. Мне надо думать долго. А метод у меня очень простой. Стихи пишутся чаще всего на ходу или когда я лежу. На диванчике. Они приходят иногда целиком, как готовое стихотворение, иногда как недописанное, а иногда как переписанное, то есть такое, где написано лишку. Тогда я просто вычеркиваю лишние строфы. И записываю его обычно в тетрадку. Художник должен не думать о том, нравственно его искусство или нет, а заботиться о своей, личной нравственности. Тогда и его творения неизбежно унаследуют свойства его личности». Исходя из неспешности личного метода только к 1962 году Самойлов «созрел» до выдвижения своего собственного поэтического «манифеста» (осознанно в кавычках) — «Становлюсь постепенно поэтом…»:
Становлюсь постепенно поэтом.
Двадцать лет привыкаю к тому,
Чтоб не зеркалом быть и не эхом,
И не тетеревом на току.
Двадцать лет от беспамятства злого
Я лечусь и упрямо учу
Три единственно внятные слова:
Понимаю, люблю и хочу.
Читатели-современники (в том числе — критики) открывали для себя поэзию Самойлова, выстраивали свои интерпретации его эволюционирующей творческой системы по мере выхода поэтических книг: «Ближние страны» (1958); «Второй перевал: Стихи» (1963); «Дни: Стихи» (1970); «Равноденствие: Стихотворения и поэмы» (1972).
Самойлов собирал на домашние советы «московских умников», которые приходили к нему уверенными, громогласными и категоричными, почти равные в импозантности блистательному Другу — Борису Слуцкому, первому среди равных, — в компании которых Самойлов был самым скромным. Посовещавшись, «молодые еще мудрецы выносили внятный и четкий приговор эпохе, впрочем, чуть не всегда попадая пальцем в небо», подтверждая предположение, что ум — это лишь изощренный изгиб глупости и что в иные времена умники оказываются неправыми, а правда остается за простыми неизощренными душами.
Судьба Самойлова оказалась к нему относительно благосклонной в сравненье с литературными судьбами других советских литераторов: войну прошел с одним ранением, ареста, тюрьмы, репрессий избежал, дождался, а точнее выстрадал всесоюзную славу, сумев при этом не поступиться своими принципами. Государство и время (смерть Сталина в 1953 году), казалось заключило с Самойловым мировую сделку, удостоив в качестве поэта-фронтовика нескольких наград. Для не посвященных Самойлов сформировался в одну из эталонных литературных личностей эпохи. Общая черта военного поколения — стремление докопаться до сути и быть в этой сути правым.
В оставленных Самойловым записках он трактует многое, вплоть до политики, в которой, выказывал свойства замечательного провидца. Не будучи диссидентом Самойлов открыто общался с А. Д. Сахаровым, дружил с Юлием Даниэлем, Анатолием Якобсоном, Лидией Чуковской.
Грань между либерализмом, диссидентством и изменой Родине очень эфемерна, тонка, психологически проходит между нравственными началами, борющимися в личности: добиться правды или получить политические дивиденды — «насолив» системе, государству, а по сути гражданам его населяющим, во всяком случае тем, кому государство не стало антиподом, не повернулось спиной во имя интересов самосохранения.
Известный процесс Синявского и Даниэля — уголовный процесс в СССР против писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля — продолжался с осени 1965 года по февраль 1966 года; судебные заседания проходили 10-14 февраля 1966 года. Процесс вел председателем Верховного суда РСФСР Лев Смирнов. Обвинительный приговор вызвал международный скандал и протесты внутри страны, положившие начало диссидентского движения в СССР.
Поскольку в СССР художественные произведения этих писателей по политическим причинам не печатались, они переправляли их на Запад, где они публиковались под псевдонимами Абрам Терц (Синявский) и Николай Аржак (Даниэль). Произведения вывозила Элен Пельтье-Замойская, дочь военно-морского атташе Франции, с которой был знаком Синявский. Когда КГБ установил их авторство, они были арестованы (Синявский — 8 сентября, Даниэль — 12 сентября 1965 года) и отданы под суд. Существует несколько различных версий того, как КГБ удалось раскрыть псевдонимы Синявского и Даниэля.
Однако уже в январе 1962 года в журнале «Иностранная литература» появляется большая статья его главного редактора Бориса Рюрикова «Социалистический реализм и его ниспровергатели» с беспощадной критикой как антисоветских и клеветнических всего двух публикаций, появившихся за несколько лет на Западе: небольшого исследования «Что такое социалистический реализм» и повести «Суд идет».
В последствие писателей обвинили в написании и публикации за границей произведений, «порочащих советский государственный и общественный строй». Даниэль был обвинен в написании повестей «Говорит Москва» и «Искупление», рассказов «Руки» и «Человек из МИНАПа». Синявский был обвинен в написании повестей «Суд идет» и «Любимов», статьи «Что такое социалистический реализм», а также в том, что пересылал за границу произведения Даниэля и участвовал в пересылке за границу произведений Андрея Ремезова, издававшихся под псевдонимом «И. Иванов».
После суда об освобождении Синявского и Даниэля ходатайствовали советские писатели («письмо 62-х»), среди подписавших обращение был Давид Самойлов.
Вслед за делом Синявского и Даниэля начался процесс по делу Гинзбурга и Галанскова. 12 января 1968 года Галанскова вместе с А. Гинзбургом, которому он помогал в работе над «Белой книгой» о процессе Синявского-Даниэля, приговорили к 7 годам лагерей строгого режима. 17 апреля 1968 года было опубликовано Постановление секретариата правления Московской писательской организации с осуждением писателей, выступавших с заявлениями в защиту осужденных за антисоветскую деятельность Гинзбурга, Галанскова и других.
Самойлов подписал письмо также в защиту Гинзбурга и Галанскова (1968), после чего «в наказание» был рассыпан набор книги его избранных стихотворений, готовившейся в издательстве «Художественная литература», но спустя всего год вышел сборник «Дни: Стихи» (1970) и следом за ним — «Равноденствие: Стихотворения и поэмы» (1972).
Издательство «Посев» «подсуетилось» и решив не упустить блестящий повод насолить СССР в 1971 году опубликовало во Франкурте-на-Майне книгу «Процесс цепной реакции: Сборник документов по делу Ю.Т. Галанскова, А.И. Гинзбурга, А.А. Добровольского, В.И. Лашковой», который составил Г.Е. Брудерер.
Думается прямой связи между громкими делами диссидентов и отъездом Самойлова в Эстонию в 1974 году, как это представляется некоторым исследователям, все же не существует, так как история искреннего и нежного увлечения Самойлова Эстонией началась задолго до этого — в конце декабря 1964 – начале января 1965 года, о чем много и подробно написано в его дневниковых записях.
В январе 1965 г. Давид Самойлов напишет три стихотворения, с которыми в его поэтический мир прочно войдет эстонская тема. Прихотливо изменяясь и прирастая многообразными (в том числе — контрастными) смыслами, тема эта будет разрабатываться Самойловым на протяжении многих лет, но ее начало, так или иначе отзывающееся во всех последующих вариациях, останется скрытым от читателя. Насыщенные таллинскими реалиями «Два стихотворения» (с характерным посвящением «Только тебе») при жизни автора не печатались, а для того, чтобы распознать эстонскую окраску строки «Как теплый пух зимы туманной», необходимы подсказки, отсутствующие в зашифрованном тексте стихотворения «Названья зим».
Противопоставленный привычной Москве (с ее неразрешимыми «делами», «мутными днями» и «раздражением») Таллин этих записей — прежде всего, место тайного (беззаконного) единения с возлюбленной.
Идиллически увиденная Эстония предвещает будущее семейное счастье, но одновременно воспринимается как пространство чужое, способное одарить лишь краткой и конечной радостью, а потому вводящее в опасный соблазн.
Если в скрытых от читательской аудитории «Двух стихотворениях» господствует двоящаяся трактовка эстонского пространства, то явленные публике «Названья зим» (написаны 15 января, вскоре по возвращении в Москву) посвящены обретенному счастью: «А эту зиму звали Анной / Она была прекрасней всех».
«Таллинская песенка» демонстративно музыкальна и столь же демонстративно шутлива — за счет повторяющихся диссонансов.
Ясно, что речь идет не о физической невозможности поэта посетить Опалиху или другие подмосковные места: границ между республиками в Советском Союзе не было, у поэта в Москве оставалась квартира, переезд в Пярну предполагал жизнь на два города (так в итоге и получилось — Самойлов нередко приезжал в столицу): «Хотя я и горожанин по рождению и даже по происхождению, но после войны меня потянуло из большого города. Я много лет прожил в Подмосковье, а потом случайно попал в маленький эстонский городок Пярну и остался в нем жить». Бой за диссидентов был проигран, но поэт, на некоторое время обрел долгожданный душевный покой в Прибалтике.