Как будто в цветущий луг Девичье поле превратилось:
Четырнадцать стрелецких полков стояли там
И каждый в кафтаны разного цвета был одет.
Один полк в кафтанах светло-зелёного сукна,
Другой – тёмно-зелёного, а третий – брусничного,
Голубые, жёлтые, вишнёвые и светло-серые,
Кафтанов каких только цветов не было на поле –
Смотр своего войска царь Московский производил.
Над стройными рядами развевались на ветру знамёна,
Казалось, золотистый двуглавый орёл парит на них.
Вот сотники в ярко-зелёных кафтанах и красных сапогах,
На них, не по погоде, высокие собольи шапки,
Стояли они, гордо на трости опираясь.
Восседали в сёдлах родовитые дворяне,
На июньском солнце изнемогали от жары они –
Поверх брони надеты мешковатые зелёные фуфайки
И блестящие на солнце начищенные шеломы-шишаки.
Сам Алексей Михайлович – как богатырь из сказки:
На нём сверкающие латы и островерхий шлем,
Как Ерехонская шапка известен он потомкам,
«Да обрадуй верующих» - арабской вязью начертано на нём,
Зелёные перчатки и пурпурный плащ убранство дополняли.
С лазоревым щитом царь восседал на белом скакуне:
Щегольские усы вверх загнуты задорно,
Темнела на подбородке лёгкая бородка –
Было царю всего лишь двадцать четыре года,
С умилением смотрел он на свои полки…
Вот смотр своему войску царь завершил,
Разрядный дьяк Заборовский вперёд выходит,
Речь от лица государя зачитывает он,
Она – для стольников и стряпчих, для дворян и для жильцов.
В речи ратных людей хвалил за службу царь,
А вслед за этим выражал надежду,
Что и впредь они все выкажут усердие,
Ведь вновь потребуется «супротивные воевати»
И тогда они «положат души свои за други»,
И, конечно же, за государя и Святую церковь.
Разрядный дьяк «скаску» зачитал
И Алексей Михайлович, весьма довольный, уехал.
Стрельцы недоумённо крутили бородами
И задавали друг другу лишь один вопрос:
На что это такое государь им намекал?
«Супротивных» - каких таких им нужно воевать?
Ведь вроде в Московском государстве мир стоит
И вроде бы на них никто не нападает…
Решили служивые, что это – пустые всё слова
И о речи своего государя тут же позабыли.