Это не было коматозом. Реалом тоже. Так бывает, когда обрезали провода – усыпляет морозом, бледнеет тавро на коже, и качается маятник от «навсегда» к «никогда».
Я всё сбросила на зеро, пошла по дороге, собирая осколки и прочие корешки, и дошла до полянки с весёлым костром, а вокруг него – боги. Сидят обжигают разбитые мною горшки.
Жаль, мне нечего им сказать и просить нелепо – да и что я теперь могу у них попросить? Чтоб не так в полумраке сверкали глаза? Или корку хлеба? Чтоб быстрее приехал за мной в этот лес таксист?
Я не знаю адрес, мой мир всегда заморочен. Если мне суждено упасть, то себе в ладонь. На последнем кадре, конечно, застынет прочерк, разделяющий «от» и «до».
Только это потом, потом, а сейчас не надо. Украду уголек из веселого костерка и, ударив себя хлыстом, добегу до взгляда, от которого зацветет-зазвучит строка.
Если целый рассвет внезапно зажжен и выдан, тишина заката не бьет молотком в виски. Я же знаю – мои соловьи не поют глухим.
Быстрый вдох и медленный-медленный выдох… Коснусь ладонью чьей-то колючей щеки…
И придут стихи.