- 3 -
Как дожди, наплывая, питают землю,
так морскую волну небеса объемлют,
добавляя свой цвет растворенью шири,
допотопных солей и сернИстой жути,
о которой певучие местные люди
сложили, что самое синее в мире.
Оказалось позднее - они соврали.
Но когда тебе - семь, и ты на причале
у вокзала со шпилем идёшь по трапу
парохода, скрипящего в слое грима,
беломундирного "Адмирал Нахимов",
и не слушал Сантану, ни Заппу -
музыка та, судовым оркестром
сыграна, вкупе с минутой и местом,
кажется памяти лучшим знаком
жизни мальчишки эпохи вальса
(в этой провинции вальс задержался
до пришествия рока, нашествия рака...).
Упования детства прочнее стали
судовой, и газет, что поздней листали,
удручённые вскриками "наш "Титаник",
вспоминая салон под огромной люстрой,
ресторан ("нынче крабы в морской капусте..."),
бронзы ярь да форштевень-странник.
Там, где это теперь, свет звезды не льётся.
Тьма холодной воды да теченья лоций.
Всё скользит под рукою и ранит руку,
рассыпаясь коррозией, зыблясь илом.
Всё молчит тридцать лет о былом и милом,
недоступно воздушному звуку.
Тишина говорит посетителю бездны,
что его пребывание здесь неуместно;
что отсутствует эхо в безмолвных чертогах -
лишь ему, с баллистическим аквалангом;
что дельфины поют своим спутницам ямбы
за чертой звукового порога.
И подводник, пузырясь, плывёт на отмель.
Здесь настойчивый шторм грот волшебный отпер;
и гуляют лучи в бирюзовых вОлнах,
серебром одаряя разлёт кефали
("Не достать, да и будет вкусна едва ли...");
здесь ерши в расщелинах тёмных
распустили свои плавники иглисты;
а мальки возле шеи плетут монисто,
одни доверяя владыке гарпуна;
и камбала зонт распахнула серый.
Сюда не доходит проклятье серы.
Играет живая лагуна...