И хана тебе,
Доигрался ты, старый дурак,
Вот и вся эпитафия.
Мирон Фёдоров
Если бы я мог достать тебя из гроба и умертвить ещё раз, я бы сделал это сегодня же. Ты заслужил круг бесчисленных агоний с ножом в трахее, с камнем промеж бровей, с сорок четвёртым калибром в груди, с цианидом во рту, с раздербаненной тушей, с насквозь просверленным лбом. Шее твоей полагается гильотина, ступням - цепи с шаром железным, промежности - оскопление, а душе - преисподняя. Ах, что ты со мной натворил, кем ты сделал меня, с чем заставил ходить между ребёр.
Поверь, я бы с радостью позабыл те ночи, что я провёл с металлической палкой возле подушки - припасённой на случай, если ты ввалишься в спальню с бутылочной "розочкой" и жаждой вершить свой террор.
Как же хочу я забыть ту тяжёлую вешалку, что сжимал я в ладони, замахиваясь над голым татуированным плечом твоим, а потом оробел, испугался, глядя в пустые, безжалостно стеклянные зрачки.
Высшей благодатью было бы просто вымести из памяти твои пьяные излияния, стенания, покаяния и отповеди; эту скорбь, что ты лил на единственного - столь ещё юного - сына; те запойные выкрики посреди прокуренной кухни: "Я распят! Я потух! Я замучен! А ты мудр и силён - ну, жалей же меня, выручай и реши мои тяжбы!"
Ах, если б можно было переписать голову, как табулу расу, чтобы никогда я не видел, как ты мою мать к стенке прижал и душишь с ухмылкой Нергала; а от криков моих - размыкаешь клешню, взгляд отводишь, лукавишь, что всё понарошку.
Я б запамятовал с удовольствием, как ты не давал мне встать из-за стола и уйти восвояси, как мешал завтракать перед школой, доводя речами до разбитых чашек и угроз разъeбaть тебе харю; а ещё больше злило, что защитного гнева моего ты и добивался, напрашивался, выводил из себя, словно тебе льстила неприязнь и глупая воинственность в этом доме, словно ты потешаешься даже над пиком моей решимости.
Я б мечтал найти анестезиолога, способного скальпелем вырезать из моего мозга то, как ты вползал, слюнявый и жалобный, ко мне в комнату, выпрашивал сотыгу на очередной опохмел, потом требовал, потом обижался и пять дней молчал, а в итоге украл мои деньги из тумбочки. И то, как ты мешал мне заниматься, отвлекаться, спать, общаться и радоваться детству; как остервенело унижал любые мои доводы, и эмоции, и порывы, и попытки хотя бы маму защитить от твоих плотоядных щупалец; и то, каким слабым, лукавым, гнилым, беспардонным, двуликим, холодным, нещадным, жестоким, противным и скользким ты был.
Ты не представляешь, насколько сильно я бы мечтал это всё забыть, спокойно существовать, чувствовать себя в безопасности среди людей. Если бы мог. Но годы проходят, и вот уже тело твоё земле предано, а во мне твой звериный оскал полыхает всё той же усмешкой.
Ты не учил меня вязать морской узел, сдачи давать хулиганам, платить за квартиру, ставить палатку, жарить шашлык, девчонок кадрить, отстаивать честь, чинить кран, подключать холодильник, белить потолок или в карты играть - но главнее всего, не учил быть мужчиной, сносить неудобства достойно, решать неурядицы, отвечать за слова, держать марку, знать цену себе, трудиться во имя семьи, применять свои силы на благо. Знаешь, почему? Потому что ты сам этого не умел; ты был переростком, хнычущим карапузом в стокилограммовом амбале. Вот почему ты бестактными методами высасывал энергию из тех, кому должен был её дарить.
Немудрено, что ты научил меня только прислушиваться к шагам в коридоре, прятать ценные вещи, отмалчиваться или поддакивать, подмечать косой взгляд, лишний раз похвалить (даже если внутри я бранил тебя и сквернословил), голос не повышать ни на сотую часть децибела, не скрипеть половицей, ходить словно мышь, осторожничать в каждой детали - лишь бы нерв не задеть твой, не разозлить, избежать извержений Везувия. Это и вправду безумие.
Посмотри на меня теперь: я боюсь на работе шутить - вдруг неверно поймут, отчитают, позорного выгонят? Опасаюсь не выполнить самое плёвое дело: за такие проколы ты громче всего осуждал. Не могу подойти познакомиться в баре с кокеткой: если та не пойдёт на контакт - это ты будешь тем, что всех звонче начнёт потешаться. Если просят двенадцать рублей или просто одну сигаретку на улице, - в них я вижу тебя, кто устроит погром, коль не выполню просьбу любую. В каждом встречном мужчине, богатом и бедном, нахальном и вежливом, малом, большом - я улавливаю твои чёрные помыслы; каждый мужчина мне враг.
Сам бытую, как тень, как бесправный бастард, словно я у реальности (злого царя!) свой же хлеб и свой век отнимаю. В своём доме я гость, в своём деле - профан, в своей жизни - изгой, всё за тем же столом, где не рад ты мне, чавкаешь, хаешь - но и встать мне нельзя, заклюёшь, застыдишь. Посмотри, что ты со мной сделал. Даже обидно, что ты уже сдох, - не позволив тебе отомстить.
2022