Она была красива, право, что сказать,
Но в то же время был один большой изъян,
Который сложно было бы не замечать:
Ведь весила она все двести килограмм.
Когда она несла подносы через зал,
От её шага вздрагивал паркет.
Ох, не завидую тому, кто б ей в лицо сказал
О том, что выглядит она постарше своих лет.
Одной рукой она сметала со стола
Остатки пищи, а другой – гостей.
Одних на выход, а других бродячим псам несла.
Зависел выбор от наличия костей.
А тех, кто заплатить был за еду вдруг не готов,
Могла она и приласкать своей рукой,
Как может стадо приласкать коров
Пастух, ведущий это стадо на убой.
И всё же чуткостью была она наделена,
В своей коморке, где был низкий потолок,
На подоконнике широком у всегда открытого окна
Она в горшке держала маленький цветок.
И просыпаясь утром, прежде чем идти еду варить
Или привычным делом выбить из быка десятка два котлет,
Она не забывала свой цветок водой полить.
И было так на протяженьи многих лет.
А вечером, когда в питейной наступала тишина,
И уходил последний гость к себе домой,
Она сидела в кресле у открытого окна
И наблюдала за плывущей в облаках луной.
И засыпая, под ночную песнь цикад,
Закрыв глаза, она плыла средь звёзд сквозь облака.
Внизу под ней плыл в дымке спящий град,
И плыли вдалеке леса, луга, река.
А утром петухи, развеяв этот сон, опять
Её спускали с неба в эту бренность бытия,
Где снова нужно было блюда подавать,
Кормить других, а в перерывах не забыть – себя.
И каждый день она носила свой поднос с едой,
А ночью в небе, словно полная луна,
Парила в облаках над черепицей крыш и над землей,
Любуясь на цветок свой, что стоял на подоконнике окна.