Иногда
Вопреки плохой погоде
и хорошей вопреки
иногда они приходят
дуновением строки,
паутинкой, снежной манкой,
с неба весточкой благой,
снов серебряной обманкой,
на ветру шурша фольгой.
Иногда - уходят, словно
ускользая из строки
юркой рыбкой
хладнокровно
по течению реки.
Диалог стихотворения с читателем
Ты – мой первый читатель, возможно, случайный.
Я – созвездие выбранных автором слов,
отразивших эмоции: радость, отчаянье –
беспокойных раздумий нехитрый улов.
– Но зачем рифмовать? – спросишь ты иронично,
здравомыслие в сдержанном взгляде храня.
Мир давно упрощён, разобщён, обезличен.
Неразумно сидеть над стихами полдня…
– Да бывает, и больше, порой до восхода,
всю бессонную мрачную ночь напролёт,
уповая, что, словно лучи в непогоду,
озарение ливень внезапный прольёт...
И нечаянной радости прикосновение
оживит этот сад охлаждённых камней,
и к истокам – а вдруг? – вознесёт на мгновение,
и согреет чудесной улыбкой своей.
Рыбки
А ты не слышишь, что я говорю –
цепляешься к словам, формулировкам,
парируешь в ответ не без издёвки,
ведёшь себя подобно вратарю,
стремясь не пропустить контрольный мяч –
мой самый неопровержимый довод.
Взаимопониманья нет – хоть плачь,
и диалога самого простого.
Давай молчать? В молчанье золотом
блаженствуют серебряные рыбки –
слова оставленные «на потом»,
ныряющие весело и гибко.
Им непонятен и неведом страх,
а «рыбаки» не стоят их внимания.
И не пугает их досадный крах –
предательский подвох непонимания.
***
Стихи приходят косяком,
врезаются в реальность клином…
И ритм, который был иском,
блуждавший где-то над виском,
без пошлой дозы анальгина
снимает головную боль,
помножив твой раздрай на ноль.
И упорядочив, и взвесив,
сомнения отправив к бесам,
нарвёшься сердцем на раздачу.
Разрежет вспышка тьму крылом,
фантомов рухнет бурелом…
И мы по-прежнему косячим
напропалую, напролом.
Симпатические чернила
Осторожно, порой несмело -
искушение велико –
окуная перо в молоко,
что-то пишешь по белому белым.
Чертит кто-то по чёрному чёрным.
Кто бы он? Мефистофель? Бог?
Непонятен пока подвох,
терпок воздух похлеще тёрна.
Тянут глупые страхи в пропасть,
иногда белый свет не мил.
Симпатический бег чернил,
каллиграфии тайной пропись.
Укротив обожжённые нервы,
Страх сорваться о камни дробя,
смотришь в бездну.
Она – в тебя.
Угадай:
кто сорвётся первым?
В трёх соснах
О чём писать – подскажет рифма.
Она же – уведёт от темы.
Вот, словоблудий натворив мы,
бредём теперь в такую темень
созвучий парно-перекрёстных.
Ни огонёчка в околотке.
Нам не впервой плутать в трёх соснах –
прорвёмся (только б не в болото).
Дремучий лес стоит везде лишь,
да лунный путь – тропинкой жёлтой.
И, как преступник, обалдеешь,
придя туда, откуда шёл ты.
Красная книга
Все кажется, что можно отмотать
назад, назад, до точки той опасной,
которая измятую тетрадь
твоей судьбы печальной книгой красной
в мгновенье сделала, воспламенив края
сухих страниц из яркой жизни прошлой,
лихим огнём безжалостно кроя
и засыпая пепельной порошей
все то, что было, было, но, увы,
пролистано бесчувственно и бегло.
Остался запах выжженной травы,
сплетённый с сигаретной струйкой белой...
И мир, наполненный тобой, отныне пуст,
и ласточки, взмывая тихой стаей,
несут на тонких крыльях трепет чувств,
которые вдали вот-вот растают.
Потайная комната
Тайное пристанище души -
тихая укромная конурка.
Лягушачья скомканная шкурка.
Кисти, акварель, карандаши.
Тихий шелест налетевших строк.
Полосатый коврик у кровати.
В кресле чутко дремлет диковатый
маленький бетховенский сурок.
Можно всё
Знаешь, чем так надёжны стихи?
В них – попробуй, поймай на горячем.
Можно сны разболтать и грехи,
за улыбкой смущенья не прячась,
а потом всё свалить (если что)
на лирическую героиню.
Можно воду носить решетом
по дорожкам садов георгинных.
Можно всё, что угодно. Но жизнь -
не стихи, а суровая проза,
здесь бывает – ах, только держись! -
грусть-тоска ледянее морозов.
Здесь стихи неуместны, хоть плачь, -
нечто вроде вранья или бредней.
И молчит за плечом, как палач,
откровение строчки последней.
Спецэффект
Суеты омрачающй гнёт.
Но ясней новогодней петарды
в темном небе порой промелькнёт
спецэффект двадцать пятого кадра.
Не поймаешь его на просвет
на замедленной перемотке.
Всё – игра, суета сует.
Жизнь проносится, рвёт подмётки.
А в округе - темным-темно.
И судьба – не твоя. Чужая.
И живёшь - словно смотришь кино,
не особо в сюжет въезжая.
Пёрышко
- А где вы берёте гусиные перья?
Смешок недоверия.
В зелёных глазах осторожный вопрос:
- Вы это всерьёз?
- Смеяться? Сударыня, как же могли вы!
- Ну… - полушутливо. -
Они не гусиные, сударь!
- А как же? Неужто лебяжьи?
Зрачки полыхнули, как пара свечей:
- Уже горячей.
- Боюсь продолжать. Только всё же откуда?
На небо:
- Оттуда.
Вдруг светом наотмашь, и ангела лик
всего лишь на миг.
И ей на ладонь, ослепив серебром,
упало перо.