***
Я твёрдый был кремень, теперь – печальный шут,
Которого бегут освистывать из зала,
Я не терплю глупцов и цирковых арен,
Но всё же не спешу спускаться с пьедестала.
Я вновь взойду для них на этот эшафот,
Чтоб сыпать в свете рамп изящные проклятья,
Они мне говорят: "Прикрой поганый рот,
Мы для тебя совсем не сёстры и не братья."
Упрямая толпа настойчиво ждала,
Когда испустит дух приговорённый клоун.
Но рифмы с моих губ летели без труда,
Мне был теперь другой сценарий уготован.
Я медлено стряхнул с лица лихую спесь,
И опрокинут был торжественным поклоном,
Я знал, что я для них – лишь цирковой медведь,
Я сделался для них любезным, напряжённым.
Чеканились слова, казался я добрей,
Хотя в моей груди – дыра размером с бездну.
Они кричали мне: "Давай повеселей!",
Но я был убеждён – веселье неуместно.
Надменно, свысока оглядывал я зал,
И начал я легко, без холода в лопатках.
Но всё, что я для них сегодня рассказал,
Ступивши за порог – забудут без остатка.