Шуршанием дождя наполнен дом –
по всей длине, от крыши до подвала.
Бормочет неразборчиво о том,
что липа, облетев, с боков опала,
как будто родила осенний свет –
рассеянный, болезненный и хрупкий.
Стучится, как нечаянный сосед,
зашедший одолжить лучка и крупки:
«Такой рассольник будет – ум отъешь!» -
на ужин, между тем, не приглашая.
В бюджете /и желудке/ снова брешь
зияет, по-осеннему большая.
И в небе – тоже брешь. И сквозь нее
в соседний двор неслышно улетают
и сохнущее с вечера белье,
с веревок бельевых срываясь в стаю,
и липовый – не цвет, последний лист,
похожий на ладонь: его волокна
как линии разлуки.
Сверху вниз
на все глядят всевидящие окна
родной пятиэтажки.
И сосед,
вздохнет, прощаясь: «День сегодня скверный».
И снова дождь стеной.
А дома нет -
нет никого.
И не было, наверно.