Какое свинство – вятский климат,
Как вечно чахлое растение,
Как хворь болотная, как климакс,
Природы недоразуменье.
Привкусишь только и растает,
Словно мороженое, лето,
Глядишь, поплыли к югу стаи,
Все меньше теплоты и света.
В оврагах рвань клочков тумана,
Упали утром звезды в росы,
И светлячки, сгорев так рано,
Потухли, словно папиросы.
Вся впереди глухая осень,
Дожди и грязь, ветра и сырость,
Ее, как старость, мы не просим,
Она сама собой вломилась.
Потом зима, старуха злая,
Зайдется в снежной паранойе,
И, холодами прожигая,
Застудит солнце ледяное.
Метель, лишь выйди, станет сразу
Лезть под одежду, бить ознобом,
И много дней, как медным тазом,
Одним прихлопнет все сугробом.
Весне мы рады, как невесте,
В грязи и лужах утопая,
Снег, солнце, дождь, а то все вместе,
Еще намаешься до мая.
И в мае валенки в сарае
Не прячь. Пригрело, тянет в дрему,
Спи, телогрейки не снимая,
Лишь хлынет снегопад с черемух,
Как с севера, сплошь, в круговую,
Осядут тучи вдруг сердито,
Натянут привязь дождевую,
И грянет холод ледовитый.
Промозглое приходит лето,
Но и оно любимо очень,
Бывает зной и ночи света,
Точней, нет времени для ночи.
Оно парит, порхает, веет,
На свежевыкошенном сене
Вдрызг пьяного, пьянит сильнее,
Чем сжатые твои колени,
Что на спине, в отсвете ночи,
В стекле покачиваются плавно.
Кто начинает жизнь, тот хочет,
Кто прожил жизнь, тот и подавно.
В один лишь миг все схлынет быстро,
Роса, туманы стали ниже,
Медведь черпнул водицы чистой,
Илья к Великой смазал лыжи,
Повисла бабочка, как фантик,
Поутру, матерясь фигурно,
Блюет в фонтан седой десантник,
Сметает дворник лето в урну.
Наш август, курица – не птица,
Пьет росы в утренней прохладе,
Еще бы петь, да веселиться:
«Конечная. Выходим, дядя!»
Прозрачные темнеют дали,
Тучи нахохлились угрюмо,
Мне, будто милостыню дали,
И отобрали, передумав.
Причалил пароход к печали,
Где дождевых ветров бесчинство,
Сезон глухой тоски в начале,
Опять сентябрь, какое свинство!