На террасе отеля внизу
дева делает селфи,
бюст равняя с айфоном
во фрунт, словно твой часовой.
Фоном - всё как всегда: много волн,
сзади краны, и верфи,
и другое, с чьей помощью люд
портит море собой.
У меня ж за спиною стена -
ни картинки, ни вещи.
Превращалась квартира
из мира семи лет и зим
с каждой новой коробкой
в пространство. От этого легче.
А теперь - так вообще
(в чём, порывшись, найдёшь символизм).
Начинается утро
последнего дня у Босфора;
после зноя так краток
и сладок сквозной ветерок.
В остальном - ни словечка о том,
что последует скоро.
Улыбнувшись, отметим:
пусть будет и это урок.
Так же спорит деталь
с оседлавшим мозги общим планом
синевы с полосой терракоты.
Ставь неуд за штамп
Айвазовского с Бродским -
они бы смогли, но куда нам.
И плевать - закурю,
перейдя на испытанный ямб:
Белеет парус одинокий,
циклоп страдает одноокий:
Гомер, мол, пел совсем безглазый!
Жжёт Кафка за стеной Кавказа
свою трагедию абсурда:
ему, французу, неподсудно,
как россиянки, украинки -
равны, что груди той блондинки
и так же в точь разделены
распятьем прОклятой весны.
Прощай, свободная стихия.
Забью, пожалуй, на стихи я
и прочь направлю грузный чёлн
от этих ультра-средних волн,
не сожалея ни о чём.
Нипочём не взгляну на пролив,
запирая ключом.