Июль мне просится в ладони
прогнившим персиком, жарой,
ленивой мухой на иконе,
сухой нескошенной травой,
лежащей на полях, могилах,
по краю пыльных автострад,
на позабытых в поле минах
и в лапках умерших цикад.
Горбатым месяцем над дверью,
изъеденным как старый сыр,
побитый плесенью и прелью,
висит июль. А с ним - весь мир.
Полуобугленный, уставший,
сомлевший вдруг из-за тревог,
притих, внезапно обнищавший,
завис, забылся, занемог.
А сверху, из небесной чащи
с ухмылкой смотрит злобный бог.