Wake up, I'm gonna wake up to nothing.
Break up, the break up is coming.
And when your heart is hollow -
Another pill to swallow.
The Black Keys
...Недотыкомка, словно тыковка (хэллоуинская, подхалимская), в недрах хныкала, лыбу ныкала, лапкой в маковку дико тыкала: «Всё в тебе чёрти как, ты нескладный какой, разношёрстный, больной - нет, не выжить таким; дома нет, счастья нет, и не будет, поверь, твой удел - чёрный стих, три баклажки и прах. Повторишь ты отца, ещё горше хлебнёшь, да чего говорить: видишь? - я это Он. Не упас я, сынок, сам себя - заодно и тебе показал, как страдать и как тлеть. Получай же мою ролевую модель, что сгубила меня, всковырнула, сожгла..."
...По пьяни снятся особые сны. Кажется, более честные или пронзительные. С другой стороны, спится спокойнее, как младенцу. Этим утром я снова проснулся собой. (Или даже короче: я снова проснулся). Какая досада! Когда ж это кончится! Номер гостиницы смотрится как невеста: белая тюль, белое одеяло, белый коврик у ванны (она, кстати, тоже такая), на стенах и на потолке - всё светло, как в Раю, и стерильно, как в морге. Увы, я (пока что!) ни там, ни там.
Сомнения уже раскрыли зенки, экзистенциальный ужас где-то на подлёте, я допиваю полбутылки лагера, что припас с вечера, и иду за добавкой. Попутно - три сигареты и (будто их мало) кумар липких воспоминаний. Где бы я ни находился - на душном юге или бездушном севере, - я везде ношу с собой себя, моё небо не бывает солнечным, и из недр доносится жужжащая дрель - вот её я пытаюсь залить, как соседа снизу. Зайдя за угол продуктового, прикладываюсь: свежее, холодненькое, и на секунду даже кажется, что жить - хорошо. Да, наверно, недурно, когда голова твоя не гундосит, когда в человечестве видится брат, а не грот, когда нет отягчающих обстоятельств, когда ошибки приносят больше опыта, чем сожалений, и когда это вполне посильно - просто быть дальше. Вот где-то между десятым и двадцатым глотком «из горла» посещает это торжественное ощущение. Потом оно расплывается в своих же отвлечённых деталях, которые вскоре и не имеют отношения ни к жизнелюбию, ни, собственно, к алкоголю.
Вцепившись в нарастающую бессознательность, как наездник в гриву скакуна, глушу ещё, скорее по инерции, а иногда - чтобы было чем запить десятый по счёту перекур, а иногда - чтоб переварить неожиданную броскую идею, а иногда - в надежде, что на донышке вот этой бутыли, как обещанная бесприданница, ждёт меня гибель. Что свалюсь я прям здесь, бездыханный, на этой лавчонке, и люди понабегут, но скорая за моим отскочившим пульсом не поспеет. И больше не нужно что-то всем (и себе) объяснять - на нет и суда нет; и утихнет мой блокнот, сделав помпезный вид, будто уже содержит самые главные фразы и мой манифест (рано или поздно так и окажется). Невозможны к покойнику претензии (сраму не имут), неприменима к нему назойливость, не напугаешь, не озадачишь и не расстроишь; благоденствие! Всполошатся друзья от молчания, а затем - от известия; но оно придёт поздновато и издалека, поэтому им некуда будет рыпаться, только в памяти рыться. Эта гнилая столица с её арматурой, налётом, телеэкранной муштрой, суматохой, волокитой и скарлатиной наконец-то уйдёт за зрачки, егозя и елозя уже без меня. Неужели спине станет свободно - без ноши? Все долги прощены, все промахи стёрты, и некогда жвачному, кислому миру останется только пересмотреть меня, как киноплёнку. О, гляди: застенчивый взгляд стал считаться скромностью, мнительность - мудрым предчувствием, самокопание - поиском истины, безотрадная проза - фараоновыми скрижалями, где найдут те ответы, которых хотят. Постфактум всегда так легко верить в знаки и видеть хорошее даже в кошмарном; ирония, что в процессе всё с точностью наоборот.
В процессе - по-прежнему сидишь на этой лавочке и (предательски!) всё ещё дышишь, не падаешь, тело не шелохнётся. Значит, пора догоняться - в отеле есть бар. «Лагун голубых» синева, Джимы Бимы со льдом. И вот уже вечером в номере - шлифануться слащавым лимонным ликёром. Веселье как фаза уже отшумела, хандра затупилась, нейроны в мозгу разбежались - с тобой теперь только радушная праздная нега, сонливость. Задремал с редким чувством блаженства; по пьяни особые сны...
...Застыл над кроватью, косой и превратный, глазаст, как картофель, фантом - Нефильтрофиль. Он греческий профиль уставил мне в душу, глядит, как на тушу, и дьявольски молвит:
«Веришь в сценарии Эрика Бёрна? Ведь своему ты покорен упорно. Видел ты с детства дурные примеры - не удивляйся, что им теперь верен. Помнишь? - ты был ещё маленьким мальчиком, - папка колдырит, скандалит и мается. Разве не этим теперь промышляешь сам? Дух твой мятежный в грудной клетке шляется. Контрсценарий же - быть убермэншем, недостижимым для сил человечьих. Задрана планка, достать нереально. Ты между молотом и наковальней. Просто признай, что ты, как пациент, не жив и не мёртв уже несколько лет. Лёгких, достойных путей нет отсюда. Если уж пьёшь - допивай, паскуда. Закономернее нет концовки, чем, как папаша, топить себя в водке, всё пpоeбaть, загаситься в моменте - и ждать облегчения, то есть смерти».
...Чёрный Нефильтрофиль, не смеешь этого... Что мне до жизни - теперь уже - скелета... Бёрн этот, трансакционный анализ... Не про отца - про меня рассказывай. Мне-то куда с такой болью? Мир перевёрнут: не существует доброты - есть слабость, нет стараний - есть пытка, нет флирта - есть позор половых содроганий, нет стабильности - есть застойность, не с кем обсудиться - только поспорить, и разница невелика между соперником и напарником, ведь сквозь обоих шипят мои внутренние демоны. В одном ты прав, Нефильтрофиль: жду я облегчения, и быть собой слишком невыносимо, а сделаться кем-то новым - ещё несноснее, я сам себе Гордиев узел, и отсюда тропинка одна - в сырую почву. Не пора ли? Который час? Размыкаю бурчащие веки: шесть тридцать утра. Всё по-старому: я проснулся... опять...
Что, ещё одни сутки прокряхтеть, ещё пять литров светлого, ещё одна пачка? Сколько ждать того дня раз в году, когда палка выстрелит в меня? Неужели тело такое прочное, а жизнь так трудно оборвать? Тогда чего ж человек беспокоится? А более того: беспокойствами и подгоняется в гроб? Но ими же, - безгранична ирония Бога! - ими же удержан от прямого самопокушения: захлебнуться - с детства боюсь, огонь - слишком больно, петлю - вешать некуда, зарезаться - долго и без толку, пистолет купить - дорого и заморочно, под машину - водители зоркие нынче, а под поезд - да попросту стыдно: народ на работу спешит, и тут - я со своими кишками... Что же доступно? Медленный суицид, по чуть-чуть отравляя себя, выковыривая по частям. Это даже приятно; и вовсе не ранит - скорее немножко нервозно; а главное - еле заметно, никто не узнает, да просто увлёкся, не справился на поворотах, бывает, и всё...
Приходи, сладкая смерть! Потребная смерть! Обольщай, прилипай, совращай, принимай! Хоть ты, безгубая, поцелуй; бескровная, прикоснись; безголосая, прошепчи, что ты любишь меня, не подставишь любя, охраняешь дитя и избавишь от зла! О, эти поношенные рожи, нецеженные выражения, продуктовые сумки, ледяные офисные небоскрёбы, вечная Рязанская область, вызов в каждых глазах, чужие счета-фактуры, подпись на сшивке сзади, заляпанная столешница, потные боровы, каждодневные попрошайки, беспричинные перебранки, враки, фиктивные браки, манипулятивные невесты, заблокированные соцсети, недотёртые жопы, мировая скорбь, энтропия, сменяемость власти, ротация элит, сектор приз на барабане револьвера, дерьмо на вентиляторе, торнадо в унитазе, буря в стакане крови, застреленные зайцы, потерянные поколения, чернобыльские саркофаги, пограничные расстройства, психічне порушення, отток населения, колёса самсары, колёса фортуны, давка в метро, спальные районы, семейные захоронения, служба одного окна, театр одного актёра, один в поле не воин, один день Ивана Денисовича, один за всех, один и тот же, один, один... Приди же, смерть, хоть ты, - и пусть нас станет двое!
2022