Баранки да сушки с патокой и кровью,
На небе луна точно треснувший тор,
Осиновый плат, прохудившийся, вдовий,
Зелеными брусьями зыбится бор.
В один голос воют младенцы и старцы,
В руках обварной, окровавленный хлеб,
Вонзает зведа загрубевшие пальцы
В земной, недостроенный мертвыми склеп.
Затылки без шапок, безумные очи,
Аль с фронту бегут изломавши свой фланг,
Мадонна с баранкой молчит, мироточит,
Христа завернувши в расстрелянный флаг.
Куда мы несемся, уставшие братцы?
Пристанище жгем под прицелом Войны,
Баранки да сушки, оторваны пальцы,
Быть может они заживут до весны.
Так хочется корку щипать, трогать небо,
Мизинцем скользить по буханке златой,
Вот вышел пацан за утренним хлебом,
Но где-то пропал, не вернулся домой.
Осиновый бор, холмогорская нега,
Простор там за гранью нелепых потерь,
Пацан стал бродягой, весь ужас побега,
Теперь он под небушком загнанный зверь.
В один голос воют младенцы и старцы,
Кто с голиком, шваброй иль финским ножом,
Отрезали только им души и пальцы,
Ведь против рожна пошли на рожон.
Куда мы несемся, опять вечереет...
Счастливый ночлег там под вечной звездой,
Мадонна с баранкой тихонько умнеет,
Ведь только для умных жестокий покой...
Творца проливает, кто крошки посеет
Разорванной миной, но щедрой рукой...
Младенец в объятьях Мадонны седеет,
Чтоб стать просто русской, родной, Стариной.