1
Здесь гоняют чаи,
горячатся, смеются,
золотой апельсин
разрезают на блюдце,
а из дальних углов
на показ, на крестины
нам свободный художник
выносит картины…
Посиделки друзей
я забуду едва ли
в этой келье без окон,
в этом полуподвале,
в этом то ли театре,
в этой то ли квартире,
да и студией вряд ли
вы б сей дом окрестили.
Что-то в нём от музея,
от прихожей, от склепа,
здесь иные предметы,
может статься, нелепы.
От ушедшего века
здесь всего понемножку:
вызревают на ветках
деревянные ложки
в красных бусинках ягод
хохломы озорной,
телефонная трубка –
вместо ручки дверной!
Да и дверь – от картины
настенной фрагмент.
Обернётся вошедший,
а выхода нет!
Серп и молот, и крест
здесь умеют ужиться.
На тонюсенькой нитке
птица счастья кружится!
А над миром предметов,
родной старины –
диск виниловый с гимном
отличной страны.
2
Приближалось время ледостава,
расцвели фиалки на окне.
Отчего душе твоей настало
время поселиться в вышине?
На Светланской будто меньше света,
только я, как прежде, как всегда,
верю: с Океанского проспекта
вынырнет навстречу борода...
Ты несешь бутылку минералки,
ты купил на рынке молока.
Мне объятий для тебя не жалко,
поцелуя в жилку у виска.
Аритмия воспалённых улиц
вширь и вдаль, и неизменно ввысь –
слава Богу, мы не разминулись,
и легко, с улыбкой, разошлись.
Ты к этюдам уходил и краскам.
В мир полутонов и тишины.
Уходил
по улице Светланской…
на другую
сторону Луны.
3
Как собака хозяина ждёт –
ждут наброски художника.
Но не придёт
художник.
В этих жилках неяркого цвета
намечала, быть может, рука
Божий храм, над крестом облака,
в небе – осени ранней приметы.
В доме брошены краски.
Им не стать солнцем,
смехом,
последним
снегом.
Даже серым котёнком
уже не стать.
Даже строчкой дождя…
Но продолжает
кружиться
эта странная
птица
счастья…