О судьбе Бакунина в сибирской ссылке доподлинно известно по Архивным делам III Отделения и Морского Министерства, рассекреченным после революции 1917 года и опубликованным в 1923 году в открытом доступе.
За годы нахождения в Сибири предприимчивый, потрепанный революционными бурями, потерявший здоровье за время многолетнего заключения в крепостях, лишенный всякого состояния Бакунин, решил следующие проблемы: женился на молодой особе Антонии Ксавериевне Квятковской; далее в целях обеспечения семейного благополучия исхлопотал возможность свободного перемещения в пределах Сибирского края в поисках работы; получил место по гражданской службе канцелярским служителем 4 разряда, к которому не приступил, заявил о желании работать по золотому промыслу, но как промысловик не состоялся, и, в конечном итоге, организовал удачный побег из Сибири, оставив на каторге свою «горячо любимую» молодую жену.
Конечно все эти события можно рассматривать как взаимно независящие друг от друга, но по зрелом размышлении, учитывая последовательность их реализации, можно прийти к обратным выводам — о наличии у Бакунина хорошо продуманного плана освобождения.
14-го мая 1858 года М. Бакунин написал из города Томска генералу Озерскому письмо следующего содержания:
«Вашему Превосходительству известно, что я намерен жениться на молодой девушке, которая, несмотря на всю незавидность моего политического и в следствие того и общественного положения, руководимая, единственно великодушною привязанностью, решилась соединить свою судьбу с моею судьбою. После многих и довольно бурных испытаний поглотивших мою молодость и приведших меня к известному Вам результату, я не был в праве ожидать для себя такого счастия, и отныне единственною целью остальных дней моих, единственным предметом всех моих помышлений должно быть и будет устроение возможного счастия, довольствия и благосостояния того существа, которое даруя мне как бы новую жизнь, возбудило во мне и новый интерес к жизни.
Не безызвестно также, что Антония Ксавериевна Квятковская, уже несколько месяцев перед сим, признана всеми в Томске моею невестою, — и, оставив в стороне мои собственный желания и чувства, одна публичность таковых отношений, требует скорейшего довершения начатого дела. Но жениться я не могу, пока не буду сознавать себя в силах упрочить существование жены и семейства: ни у меня, ни у ней нет ничего; я должен буду жить и содержать ее своими трудами, — и ничего не желаю я так пламенно как дельного труда, который, дал бы средства для безбедной жизни; но <…> политические условия моего жительства в Томске, решительно не позволяют мне посвятить себя какому бы то не было деловому и вместе хлебному занятию. После многих неудачных попыток найти такого рода деятельность, я окончательно убедился, что она только тогда сделается для меня доступною, когда мне будет дозволено отлучаться из места назначенного для моего жительства. В Сибири других значительных дел нет, кроме транзитной торговли, откупов и золотых промыслов. К первой я не приготовлен ни наукою, ни жизнью; к откупным делам не чувствую в себе ни способности. Остаются золотые промыслы; но для того чтоб заниматься ими, необходимо посещать Восточную Сибирь, а я лишен этого права. По кратковременности пребывания Вашего в Томске, я мало имею честь быть знакомым Вашему Превосходительству; но Вы верите в честь людей, а я даю Вам честное слово что никогда не подам Вам повода раскаиваться в том, что Вы для меня сделаете».
Обратим внимание на клятвенные заверения не использовать возможность свободного перемещения по Сибири иначе, чем в целях заработка для содержания молодой семьи, а также отсутствие впоследствии, после побега Бакунина, беспокойства по поводу судьбы 18-летней Антонии Квятковской, которая по воспоминаниям современников оказалась весьма незавидной.
В свою очередь, дядя Бакунина — генерал-губернатор Н. Н. Муравьев-Амурский — поддержал его прошение на имя князя В. А. Долгорукова уже 18 мая 1858 года, написав из Благовещенска на Амуре:
«Имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство ходатайствовать перед Его Величеством, в личную и лучшую для меня награду прощение с возвращением прежних прав состояния остающимся еще в Восточной Сибири государственным преступникам: Николаю Спешневу, Федору Львову, Михайле Буташевичу-Петрашевскому и сосланному в г. Томск родственнику моему Михайле Бакунину. Примите уверение в искреннем уважении и душевной преданности, с коими имею честь быть Вашего Сиятельства покорнейший слуга Николай Муравьев».
Из списка с отношения Председательствующего в Совете главного управления Западной Сибири генерал-губернатору Восточной Сибири от 23 Апреля 1859 г. за № 62 узнаем:
«Вследствие просьбы, из государственных преступников, канцелярского служителя Михаила Бакунина о выдаче ему подорожной на проезд в г. Иркутск, для поступления там в гражданскую службу, томский гражданский губернатор, снабдив Бакунина видом на свободное проследование в г. Иркутск, сообщил о сем начальнику тамошней губернии. Честь имея довести о сем до сведения Вашего Сиятельства, долгом считаю присовокупить, что упомянутый Бакунин, быв отставным прапорщиком предан законному суду за самовольное пребывание за границею и преступные там сношения с обществом злонамеренных людей, за что, по Высочайше утвержденному 12 декабря 1844 г. мнению Государственного совета, приговорен к лишению чина и дворянства и ссылке, в случае явки в Россию, в Сибирь в каторжную работу».
А уже в письме H. Н. Муравьева-Амурского к князю В. А. Долгорукову от 14 ноября 1860 года читаем просьбу о помиловании Бакунина, не оставшуюся без внимания:
«Позвольте мне при этом случае повторить мою просьбу о помиловании Бакунина, я так много уже говорил лично Вашему Сиятельству об нем, что повторять о причинах моей просьбы не буду, но скажу только к прежнему и то, что Бакунин один может быть не пишет никому ложных доносов или дерзких просьб, которых, по моему мнению, высшее правительство терпеть не должно, и которые ни в каком случае не составляют услуги Правительству. С истинным уважением и совершенною преданностию имею честь быть Вашего Сиятельства покорнейший слуга, Николай Муравьев-Амурский».