Некоторые читатели моих нерегулярных заметок укоряют меня в излишней категоричности суждений и в непререкаемости выводов из них.
Вообще-то, я стараюсь избавляться от вредной привычки - делиться сомнениями с аудиторией, а делюсь убеждениями, пропуская танцевальные периоды вокруг намеченных тем, экономя своё и чужое время. Право сомневаться должно быть присуще искушённому читателю, а неискушённому писателю, такому как я, для сомнений не хватает терпения и времени. Для меня было бы странно озвучивать вещи, в сути которых чувствуется неуверенность, а тем более непозволительно было бы их вдобавок к этому ещё и пропагандировать.
Называть плохое плохим и белое белым призвана категоричность, благодаря которой я могу открыто смотреть в глаза любому читателю - от самого опасливого до самого безрассудного.
Необходимо уточнить, что запечатлённые замечания и наблюдения, пропущенные через ускоритель поэзии, касаются иногда таких жизненных сфер, которых в другое время или иными способами невозможно было бы тронуть.
"Пламенная и безкорыстная любовь к истине составляет исключительное достояние очень немногих избранных и богато одарённых личностей....
Истина может оказаться очень неутешительной; она может разбить множество прелестнейших фантазий; она может привести самого мыслителя в смущение и ужас..."
Оспорить это категоричное заявление Д.И.Писарева осмелится только отпетый нигилист, отрицающий всё и вся, отрицающий также саму истину, будь она даже прямо перед ним.
Поиски истины сродни поискам смысла, хотя можно только догадываться, имеет ли в конечном итоге неуловимая истина смысл, и стоит ли она того времени и тех сил, потраченных на её изыскания.
Впрочем, о смыслах я порассуждал в предыдущих заметках.
Только любовь к истине способна поддерживать мою категоричность. Всегдашний перфекционизм моей натуры очень удобно чувствует себя в лоне категорического убеждения о главенстве совести надо всеми человеческими добродетелями, склонностями и слабостями, омываемыми эмоциональными волнами характеров.
Внутри религии поэзии совесть не является основой творчества, а её образное самочувствие находится в прямой зависимости от эксплуатируемой поэтом темы.
В таком случае поэт пытается заключить сделку с совестью, громогласно возвещая одно, а в глубине души пестуя другое, совершенно отличное, даже противное первому. В этом контракте сочинителю не видится ничего предосудительного, ибо утешительным оправданием для него служит призрачная надежда на лучшие времена, где без неприемлемого ущерба для себя будет возможно высказать доселе утаённое.
Интересно, а сознаёт ли поэт, что в наступивших лучших временах всё сбережённое уже не будет иметь никакой ценности, и грядущее воодушевление навсегда останется привязанным к сегодняшнему вдохновению, которым он неосторожно проманкировал?
Обтекаемости формулировок, как и соответственные мнения о них, могут быть на руку только безсовестным, безпринципным людям. Не от того ли политику считают грязным делом, что лгать, юлить, угодничать и льстить в её коридорах и анналах считается не просто нормальным делом, а даже дипломатической доблестью? Конечно, степень изворотливости напрямую зависит от степени независимости - в этом суть взаимоотношений стран.
У нас разговор о поэзии, - если читатель ещё не забыл - , где политические выкрутасы в жалкой нечленораздельной среде легальной литературы и во многочисленных сумбурных слияниях поэтов других траекторий не могут иметь права на жизнь.
Беда не в моей категоричности, а в политиканстве людей, выбравших дорогу поэтов и хотящих за это всего, чего сторонится по сути поэзия.
Категоричность моя - пенициллин на гангрену отношений.
Записки, кои вы читаете сейчас, рождаются не от неуёмного писательского зуда, а от ясного понимания того, что никто за меня не скажет того, что, видимо, только мне и предназначено озвучить.
Сей литературный труд не может быть окончен никогда, и прочтёт его ничтожно мало людей. Идиоты возбудятся, самонадеянные попытаются поспорить, вдумчивые потребуют уточнений и продолжения. Предлагаю последним не лениться и самостоятельно побарахтаться в море догадок и озарений.
В своей ранней статье "Война миров" я приводил примеры сумасшествия, весьма распространённого среди поэтов всех рангов. Что же мы имеем теперь? По прошествии некоторого количества лет, систематизировав наблюдения и восстановив логические цепочки процессов, протекающих в теле литературы, я пришёл к некоторым выводам, иногда - открытиям, которыми попытаюсь поделиться с читателем, если он не успел заснуть над утомительным вступлением.
Смысловая образная поэзия, горячим поборником которой я являюсь, встречается столь редко, что, похоже, перешла в разряд статистической погрешности.
Выводы из давнишних наблюдений за состоянием дел в литературе, записанные мною в статье "Слово о литературе", оказались безоговорочно верными, чему я нисколько не удивлён, ибо совестливость в таких деликатных вещах не даёт права на ошибку.
За нынешними шестидесятилетними поэтами, писателями и прочими бойцами интеллектуально-творческого фронта простирается каменистая пустыня с редкими чахлыми кустиками дикой растительности. Всё, что моложе пятидесяти пяти лет, все сочинители, коих угораздило родиться после семидесятого года прошлого века, по несчастью своего государства, обрушенного всем известными упырями, оказались жертвами не только воспитания (вернеее, его отсутствия), но и мишенями на мировом стрельбище мировоззрений.
Внуки Сороса - звучит как приговор, хотя это простое заклинание, смешение целых поколений потенциальных писателей со смолой невежества и перьями тщеславия.
Дети Сороса не были так многочисленны, но занимая ключевые посты, смогли всесторонне поддержать и углубить распад немногих намечавшихся дарований своим ядовитым красноречием, а множеству недаровитых внушить чувственные иллюзии даровитости.
Дело не в личности самого Сороса, который, как и положено нечисти, сеет вечное недоброе, а в его проповедниках и последователях, прикидывающихся людьми.
Мёртвые диктуют живым, как им жить, что слушать и читать. Эстрада уже многие десятилетия смердит, выставляя размалёванные трупы перед охочей до развлечения публикой безальтернативной классикой жанра.
Очевидно, в одном государстве не может современная убийственная эстрада смиренно существовать в тени выдающейся современной литературы. Очевидно, будь современная литература выдающейся, современная эстрада не имела бы такого бледного вида, ибо требования к ней грамотного и притязательного слушателя мало чем отличались бы от требований вдумчивого читателя, так как зрителем и читателем выступал бы один и тот же человек, получивший прививку от суррогата чтением хорошей литературы.
Конечно, всегда есть просто зритель, относящийся к любой литературе без положенного энтузиазма, что он старательно компенсирует фанатизмом в сопредельных областях искусства, где обретает или выдумывает себе кумиров, подходящих по кармической карте динамической диаграммы разложения психического самочувствия.
Во все времена был некий контингент, читающий только вывески магазинов и пишущий только на заборах - они нам не интересны, потому о них мы здесь и не говорим.
Дети и внуки Сороса, надо признаться, разлились широко по землям родной словесности. Не столкнуться с ними теперь уже невозможно. Если среди старших товарищей ещё можно встретить не питомцев пресловутого миллиардера, а обычных среднестатистических тупиц, обязанных такому состоянию ума разным другим причинам, то более молодые особи целиком и полностью принадлежат клану забугорного упыря.
Они могут писать о чём угодно, не имея о том ни малейшего понятия, причём, самая большая их боль и безпомощность питаются религией поэтического тщеславия, когда любая собственноручно записанная строчка вызывает рвущийся наружу восторг по поводу своего неожиданного таланта.
Неважно, какой вид деятельности выбирают воспитанники мирового мракобесия, везде результат один - энтропия. Все умственные и физические силы без остатка расходуются на разрушения человеческой составляющей в общем механизме земного мироздания. Нет области в жизнедеятельности людского сообщества, которую не поразила подлая мысль, не развалило подлое дело.
Потомки Сороса искренне считают, что получили власть, деньги и вседозволенность благодаря своим личным талантам, неординарности, работоспособности, наконец. Можно сказать и так, но стоит уточнить, что таланты их вышли из того же лона, откуда на свет явились ложь и лесть, предательство и подлость, оттого и ждать от них чего-то светлого и надёжного не стоит. Жизнь и так коротка и неспокойна, чтобы ещё мучать себя движением на вершины. Роджер Желязны описал все миры как отражение одного истинного мира -Амбера.
Мне импонирует такое видение, хотя версий происхождения и существования Земли предостаточно. Земная вершина не что иное, как отражение донышка дна горнего мира, этакий сталагмит - портрет сталактита. Вершина живущему на Земле ничего не даёт, кроме пучка фобий и сломанной психики. Спуститься с вершины самостоятельно невозможно, ибо вылезти из чёрной дыры по отвесной стене - организму не под силу.
С самых ранних лет каждый рождённый на Земле знает о смерти, знает, что умрёт, и все его родные - тоже. Случайно ли это знание преследует нас всю сознательную жизнь?
Мементо море - жирный намёк на то, что человек не смертен, ибо только неотвратимость смерти может высветить настоящую суть человека при жизни. Никто не придёт и не спасёт человеческую душу, кроме неё самой. Вопрос в том - зачем её спасать, если она достойно отбудет свой срок на Земле? Черного кобеля не отмыть добела, так гнилую душу - только сжечь до тла. Получается, спасать некого и незачем.
Представьте, что человечество осознало безсмертие каждой своей единичной особи - что будет происходить? Миллиарды Горцев станут рубить друг другу головы, пока не останется один (Один). Гармоничное сообщество безсмертных возможно только при настоящей божественности каждой души, а пока будет хоть одна испорченная - гармонии не видать.
Любой проходимец захочет прикинуться чудесным созданием на кратком промежутке земной жизни, ежели твёрдо будет знать о существовании жизни вечной, куда возвращаются здешние наивные маленькие люди, чтобы там развернуть своё лучезарное величие.
Я сейчас не говорю о религии умышленно, ибо любой житель Земли волен в расставлении собственных приоритетов.
В моих заметках некоторые высказывания могут дублироваться - я не всегда помню , о чём написал год назад, например, да и мысли некоторые любят ходить по кругу, нагуливая жирок новых доводов и обрастая болячками предположений.
Дети Сороса - серые люди, изначальный чёрный цвет своих родителей разбавившие белым мирским. Серые люди - не просто выражение, удачно вошедшее в обороты слов, но и исчерпывающая характеристика этих полуночных альбиносов.
Внуки Сороса стремятся во внешнем виде к прозрачности общей площади кожи, выставляя на обозрение пищеварительные и мочекаменные процессы, чем увлечённо бравируют. Редко среди них встретишь поэта или поэтессу без утренней чашки чая или кофе, или вечернего стакана вина,увековеченных в досужей писанине.
Следующие поколения добьются прозрачности всего остального организма, в следствие чего просто перестанут замечаться сторонним наблюдателем, то есть исчезнут.
Это было бы большим благом для всего живого, когда бы на этом дело и закончилось, но к тому времени последние читатели вымрут, а писатели не народятся - придёт ничто, в котором не будет Слова, дающего жизнь в этом мире всему, что мы видим сегодня, независимо от того - умиляемся или сторонимся.
Детям Сороса одинаково комфортно нахваливать друг друга и смешивать с грязью себе подобных, причём, качество литературы не имеет никакого значения. О качестве, в нашем случае, стихов других авторов можно судить, обладая поэтическим слухом, о необходимости которого большинство сочинителей не то что не задумывалось, но даже и не слыхало. Статья "Дознание призвания", считаю, в достаточной степени этот вопрос провентилировала.
Стихи записывают, используя не семь нот, а тысячи слов, где одно неуместное сводит на нет целое стихотворение, в отличие от мелодии, мгновенно смывающей потоком правильно подобранных звуков один чуждый.
О поэтической глухоте автора говорят и названия стихотворений, и устойчивые выражения, вводимые им в тело стиха, о правильности которых он никогда не задумывался.
"Фальшивая нота" - расхожее словосочетание, броское по форме и невозможное по содержанию. Нота не может быть фальшивой, можно неправильно брать ноту, можно даже неправильно записать ноту, можно брать не ту ноту, но сама нота абсолютно не зависит от её воспроизведения, фальшиво поют почти все, вытягивая не ноты, а звуки в границах неколебимых нот.
С таким же успехом можно пустить в оборот "фальшивые буквы", поначалу поэтические мозги воспротивятся, но при частом употреблении, глядишь, попривыкнут и примут, как принимают почти всё, что агрессивно ударяет в голову.
Другой признак поэтической глухоты или расстройства слуха - названия произведений. Если в одиночных произведениях ещё можно как-то прикинуться слышащим за скупыми заголовками, то названия авторских книг или сборников без вариантов высвечивают глухоту авторов. "В эпоху нежности", "Похожая на образа" ,"Лебедь с девичьим лицом", "Настраиваю душу на добро", "Я вернусь, деревня!", "Сердце на ладошке" - яркие образчики, расположенные в зоне китча и кича одновременно, а не поэзии.
Здесь видимый выпендрёж смыкается с тугоухостью, рождая волнующие образы, несовместимые со здоровым зрительным отражением.
Авторы и критики без поэтического слуха не могут относиться друг к другу строго и непредвзято из-за обоюдной симпатии, свойственной людям, объединяемым одной бедой, заботой или недугом.
Дети Сороса узаконили такое положение вещей, а их внуки со всем тщанием исполняют - иного им всё равно не дано.
Всякий человек восприимчив и способен к различным видам деятельности, и обязательно не восприимчив к некоторым, возможно, даже ко многим.
Люди, получившие права на вождение автомобиля, прошли некоторых врачей, курсы вождения (или купили всё это), но считаю, что этого совершенно недостаточно: моральные и душевные качества должны быть преобладающим фактором для признания человека водителем, ибо все низменные наклонности, вся суть ничтожного хама и потомственного быдла укрепляются орудием убийства, ладно бы, такого же индивида, но часто здорового во всех смыслах пешехода.
Личный транспорт разрушает психику относительно здорового человека и делает придурком изначально немного склонного к сумасшествию.
Отдельно хочу выразиться о самокатерах и велосипедёрах, получивших большое распространение и площади для передвижения.
В годы моей юности было принято на велосипедах катить по проезжей части, нервируя водителей, но соблюдая правила. Сейчас целыми семейными шайками любители покрутить педали лавируют на тротуарах между прохожими, тренькая звоночками. Куда можно ехать в городе на велосипеде? Сделать круг по кольцу, пугая плохо видящих пенсионеров? Возможно, тлеет надежда на поддержание своего здоровья в городе, стоящем на первом месте по онкологии в Рф из-за выбросов, устраиваемых местными заводами.
В пионерском лагере моего детства был физрук, который на выходной мотался на побывку домой за сто двадцать километров в оба конца, по дороге, обставленной деревеньками и лесами. Вот кто такой велосипедист, а не нынешнее городское недоразумение.
Самокат - средство передвижения особей мужского пола определённой сексуальной ориентации. Причём, если некоторые лица помоложе находятся в самом начале этой тернистой дороги, то старшие их товарищи поголовно состоят в этой сплочённой дурными склонностями организации. Я сейчас далёк от сарказма и ёрничества, читатель. Мы редко систематизируем наблюдения и впечатления, потому не делаем многих открытий. Ежедневно я прохожу от семи до десяти километров и имею достаточно времени, чтобы увидеть и рассмотреть то, чего спешащий или занятой человек просто не заметит.
Все эти так называемые мужчины на самокатах, велосипедиках с моторчиками, самокатах с сиденьями и т.д. просто кричат о своих сексуальных пристрастиях, но назвать их геями не могу, - это там, в высших сферах так себя называют, а здесь, внизу, раскатывают среднестатистические педерасты или ментально близкие им.
Тушка на самокате укореняется этаким маркером, тайным знаком распознавания для своих.
Это ведь и есть то самое потомство Сороса. Не удивляйтесь, что от разговора о поэзии я метнулся на дорожное полотно. Разговор о поэзии - разговор обо всём, потому что нет отдельно поэзии ото всего остального, как бы мне этого не хотелось.
Как самокатеры портят жизнь пешеходам, так их собратья в литературе портят жизнь
творцам, вынужденным уворачиваться от колесных средств ненормальных с выпученными глазами.
Отталкиваясь от темы водительских прав, выдаваемых всем подряд, можно вполне обоснованно додуматься до ужесточения приёма в вузы молодых людей, отсеивая подверженных умственным расстройствам и психическим выкрутасам, до поры не выходящим наружу, но легко распознаваемым при предметном пристальном контакте.
Я сейчас говорю не как врач, а как человек, за свою жизнь повидавший некоторое число выпускников вузов, благодаря высшему образованию получивших руководящие должности разных уровней и на них во всю ширь развернувших транспаранты воинственного дебилизма. Оградить здоровых от больных - первейшая задача здорового государства.
Сейчас никого не удивляют тонны денежных купюр в квартире морально опустошённого чиновника, сотрудника важной структуры государства или увлечённого собирателя доказательств собственной жадности работника правоохранительной системы.
Это - итог многолетнего воздействия на умы беззащитного обывателя, итог расползания заразы Сороса по всем уголкам и закромам Родины.
Не спорю, в любое время, советское или нынешнее, переходное, критики нахваливали то, за что платили, и гнобили тех, на кого указывали. Выпячивание одних поэтов несомненно загоняет в тёмные подполья других, более талантливых (хотя, это не факт), где те благополучно деградируют.
Вас не удивляло, зачем настойчиво хвалят Шагала или Малевича, страдают по поводу нераскрытых талантов Башлачёва и Рыжего? Дети Сороса выносят на щит мазню своих собратьев и муссируют алкогольный бред разбитных графоманов.
От того, что Киркорова называют королём эстрады, он им не становится, хотя для такой эстрады, возможно, такой король - самый подходящий.
Забегая вперёд, к концу этих заметок, отмечу, что иное мнение по поводу всего здесь сказанного имеет право на жизнь, но меня абсолютно не интересует, а если и интересует, то только как доктора, собирающего описания клинических случаев для своих "Записок врача".
Последователи Сороса, даже если захотят, то не смогут похвалить достойное и распушить убогое, потому что они не различают, что есть что.
Культуру, заложенную в генах, в принципе, не вытеснит субкультура. Она какое-то время поживёт по соседству и обречённо изыдет из безжалостного мозга.
"Кто не скачет - тот москаль" - это даже не открытое признание себя идиотами, что для идиотов даже странно, это чудовищная зависть к "москалю", рабу и орку, не желающему дрыгать в толпе безумных мудозвонов.
Отрава Сороса поражает слабых. Система ЕГЭ не искалечит здоровый мозг, а станет разве что прививкой от укусов заражённых. Апокалиптические фильмы о зомби и прочих тварях явно намекают на состояние цивилизации сегодня.
Здесь уже родоначальника эпидемии не стоит искать, ибо он известен, но недоступен, по крайней мере, пока.