Приехал Бакунин в Лондон, конечно, без всяких средств и опять, как в начале сороковых годов, попал на иждивение не только к Герцену, но и Тургенев взялся помогать Бакунину материально. Именно И.С. Тургенев ссудил Бакунина деньгами на поездку его жены из Сибири. Каким был в это время Бакунин? Каков был его характер, его взгляды и интересы?
Герцен вспоминал: «В Лондоне он говорил в 1862 году против нас почти то, что говорил в 1847 против Белинского. Бакунин находил нас умеренными, не умеющими пользоваться тогдашним положением, недостаточно любящими решительные средства».
Окружив себя «всевозможными славянами», настоящими и поддельными, среди которых были «демократы без социальных идей, но с офицерским оттенком, социалисты, католики, анархисты, аристократы и просто солдаты, хотевшие где-нибудь подраться, в Северной или Южной Америке», Бакунин — по воспоминаниям Герцена — «спорил, проповедовал, распоряжался, кричал, решал, направлял, организовал и ободрял целый день, целую ночь, целые сутки. В короткие свободные минуты, он лихорадочно бросался к письменному столу, разгребал на нем от завалов небольшое место и принимался писать письма во все концы мира. Деятельность его, равно как и праздность, аппетит и все остальное, как гигантский рост и вечный пот, все было нечеловеческих размеров, как и он сам; «а сам он — исполин с львиной головой, со всклокоченной гривой. Его этот образ жизни не теснил; он родился быть бродягой, бездомником». Окружающие сравнивали его с большим ребенком и прощали всевозможные прегрешения.
Первые два года после ссылки за границей Бакунин целиком был поглощен славянскими и русскими делами. В России в это время появились первые революционные группы из студенческой молодежи. В Петербурге выпущен был ряд прокламаций, из которых особенно нашумел листок «Молодая Россия» с призывом к восстанию.
Народные массы с удивлением смотрели на молодых революционеров, как на барчуков, по непонятным причинам недовольных отменой крепостного права.
Взгляды Бакунина по отношению к тогдашней России были настолько необычными, что на них стоит остановиться подробнее. Он до такой степени верил в близость восстания, что летом 1862 года, поглощенных своими финансовыми хлопотами о приезде жены, Бакунин писал Тургеневу: «Мы издали видим, что вас уж буря захватывает. Скоро будет поздно устраивать да перевозить (жену), да и правительство может сделаться злее».
Особую ставку Бакунин и Огарев делали на революционность староверов и сектантов, для которых Огарев не только издавал особое приложение к «Колоколу», но и пытался завязать весьма прагматичные отношения и с ними. Бакунин весь кипел в эти годы, о которых Герцен напишет: «Он любил не только рев восстания и шум клуба, площади и баррикады; он любил также и приготовительную агитацию, эту возбужденную и вместе с тем задержанную жизнь конспираций, консультаций, неспанных ночей, переговоров, договоров... химических чернил и условных знаков». Кузина Герцена, Т. Пассек оставит о Бакунине этого периода такие воспоминания «Из дальних лет»: «Умный, начитанный, обладающий даром слова, проникнутый немецкой философией, он иногда был малодушен, как ребенок, которому хочется какого-нибудь дела: если печатать — то прокламации; если действовать —то все везде поставить вверх дном, ничего не щадить, никогда не задаваться мыслью, что из этого может выйти, — итти на пролом».
Известно, что русские изгнанники затеивали устроить в Лондоне беглую раскольничью Архиерейскую кафедру, и оттуда через «сумасбродных раскольников» потрясти всю Россию... К таким заграничным агитаторам по мнению раскольников относились: Бакунин, Огарев и князь Петр Долгорукий.
10 Ноября 1862 Бакунин пишет Герцену и Огареву «Вы видите из письма Кельсиева и вероятно догадывались прежде, что для нас на Востоке плодовитого дела тьма, — как политического, так и коммерческого, — и что оба между собою связаны: — Пропаганда на староверов в Турции и в Австрии и через них на Россию, устройство складочного места и правильной торговли через Константинополь и Галац на Одессу, устройство правильной пропаганды через Кавказ на войско кавказское и далее на Дон — и прибавлю еще устройство правильной торговой пропаганды через армян на Тифлис и на Волгу даже до Нижнего Новгорода. На все это при всей ревности Василия Ивановича Кельсиева его одного не станет. А дело, как вы сами видите и знаете, животрепещущее, неотлагательной важности. — «Куй железо, пока горячо» пословица драгоценная, которую вы, к сожалению, часто забываете. Я предоставил бы Кельсиеву раскольников турецких, белокриницких и все с ними связанное, а также устройство путей сообщения через Галац и другие места в Одессу. Жуковскому и Кельсиеву вместе поручил бы устройство складочного места в Константинополе».
В планах заграничных агитаторов было склонить русских раскольников завести свою раскольничью типографию за рубежом, где печатать «вздорные раскольнические книги» и громить Россию и русское правительство. Типографию предполагалось организовать в Турецких владениях в славском скиту и раскольничий Архиерей Аркадий Славский послал с неким господином Лещинским монаха своего Арсения в Москву за сбором милостыни.... на сию типографию; при этом Аркадий вручил Арсению писанную на полотне церковными буквами грамоту, в которой говорилось, что он Арсений, посылается в Россию в качеств уполномоченного от задунайских казачьих обществ депутата, для осмотра местностей и грунта земли, на которые могли бы упомянутые общества указать для своей оседлости в случае, если российское правительство дозволить им переселиться в Россию на жительство с поступлением в Российское подданство. Этот ловко состряпанный документ, мог не только защитить посланного от всяких подозрений в сообществе с Лещинским, но и выставить в наилучшем свете пред русским правительством, Арсений должен был; согласно наставлению Аркадия, тогда только пустить в дело, если б его постигла какая-нибудь невзгода по главному предмету посольства — приобретению и перевозке шрифта для типографии. Письменные сношения с Белою Криницей (старообрядческий комплекс на границе Украины с Румынией) в видах привлечения главы старообрядцев к совокупному действию против русского правительства, открыл первоначально русский выходец «герценовской семьи», известный изгнанник князь П. В. Долгорукий — личность весьма примечательная, который письмами прельщал в 1862 году Кирилла Белокриницкого — раскольничьего митрополита.
Долгоруков сотрудничал в «Колоколе» Герцена, хотя во многом расходился с ним во взглядах. В конце жизни много времени проводил на Швейцарской ривьере. Приезжавшие на воды русские старательно избегали встреч со старым знакомым и бывшим соотечественником. «Как неутомимый тореадор дразнил без отдыха и пощады, точно быка, русское правительство и заставлял дрожать камарилью Зимнего дворца», — вспоминал о нём Герцен — за что «отставной коллежский секретарь Долгоруков» был приговорён Сенатом к лишению княжеского титула, прав, состояния и к вечному изгнанию в 1861 году.
Однако столкновение Лондонских агитаторов с русскими раскольниками (Бакуниным, Кельсиевым, Огаревым, Петром Долгоруковым, Герценом и К0)кончились не договоренностями, провозглашением безбожникам троекратной анафемы от лица всех православных христиан.