- Мне б с ним поговорить, когда вернётся,
И до того, как Ольгу он увидит, объяснить
Ему мне надо рассказать, он ошибётся,
Когда порвёт последнюю с ней нить.
- Его стихи. Читали с болью, с грустью.
Оставил нам. Петрович, можешь почитать.
Там настоящее, до слёз, искусство.
Страдания его нам надо прекращать:
В оковах скорби сердце замирает,
На нём не заживают старые рубцы.
То хорошо иль плохо даже Бог не знает.
Но главное, что разошлись у нас пути.
Меня сжигает ледяная безотзывность.
Тебя люблю! Не заживает рана у меня.
Лишь в глубине души надежда на взаимность.
Но ты ушла. Осталась только пустота.
Не раз распустится в твоем окошке роза.
Мне не хватает слов, чтоб всё тебе сказать.
На сердце одиночество, беда и проза.
Уверен, у тебя всё будет хорошо опять.
А дальше Бог пускай нас всех рассудит…
Тебя, родная, не забуду никогда.
Не будет больше ничего, не будет.
Мы просто расстаёмся навсегда…
Весною утром рано рассветает,
Предутренняя светится звезда.
Андрей не спал всю ночь, зевает,
Но зорко смотрит в окна городка.
По зданиям перемещаются нацисты,
Ведут огонь из окон, из квартир.
Бьют из домов и не подходят близко.
Цель сложно распознать, тут вам не тир.
Приходится высматривать по окнам,
Боевиков от мирных надо отличать;
Стрелять наверняка и очень точно,
Чтоб самому под пули не попасть.
В одном из окон проблеск показался,
В прицел Андрей увидел тусклый свет.
Какой-то нацик между окнами болтался:
Повязка синяя, гранатомёт, бронежилет.
Следить. Ведь нет на поражение приказа.
На этом выходе себя не раскрывать.
- Но что он делает, фашистская зараза?!
Ребёнка бьёт, собрался палец отрезать!!!
О, Господи! Да как земля их только носит!
Таких отстреливать бы надо без суда!
Бандеровец? Он явно пулю себе просит!
Ослушаться приказа тоже мне нельзя!
Там группа наша вдоль посёлка ходит.
И если выстрелить, то точно их раскрыть.
А этот гад всё продолжает шкодить
И издеваться. Как его остановить?!
В окне возник ещё один мужчина,
Кричал на первого, тот парня отпустил.
Вдруг оба повернулись. Полная картина
Предстала пред Андреем, он застыл
От удивленья: снова те же лица -
Дмитро, его отец, скандалят как всегда;
Дмитро кричит и начинает заводиться;
Не может, видно, контролировать себя.
- Он точно наркоман, - Андрей подумал, -
По всем повадкам, действиям, и так.
Он - неврастеник, любит много шума,
Со слабыми, конечно же, смельчак…
Орёт, ругается, аж слюни брызжут.
Отец сжимает крепко-крепко кулаки,
Подходит к сыну ближе, ближе…
Удар ножом, ещё удар, и кровь с руки
Стекает мутно-чёрной гадкой жижей.
В конвульсиях Дмитро вцепляется в отца,
Сползает неуклонно вниз, всё ниже;
Пав на колени, поднимает вверх глаза
И смотрит, что-то шепчет, кровь из горла
Течёт змеёю черной и мешает говорить.
Застыли пальцы и душа его издохла…
Он больше ничего не сможет сотворить…
Отцовы слёзы смерти капают в глазницы,
В родные, снова добрые, потухшие глаза.
В предутренней заре вспорхнули птицы,
Запятнанную душу сына в небо унося…
Мужчина вытер слёзы, отойдя от трупа,
Взял на руки мальчишку, вытащил платок.
Вслух сам себе сказал, - Как глупо
И не достойно жизнь прожил, сынок…
Зачем ты спутался с чубатой мразью?
Зачем фашистские кресты ты наколол?!
Душа была испачкана поганой грязью…
И эту мерзость ты в себе не поборол…
Теперь отмучился, избавился от скверны.
А за грехи покаешься и Бог тебя простит.
Он добрый, любит всех людей безмерно,
От смертного греха тебя освободит…
Андрей тем временем по связи вышел
На командира группы, смогут ли забрать
Двух мирных. Только, что мальчишек
Пришлось совсем немножечко приврать.
Навёл ребят на дом, этаж, квартиру.
Разведчики на мягких лапах подошли,
Забрали тихо, доложили командиру.
И дальше в лесополосу, а там уже свои.
На этот раз благополучно все вернулись,
Все целы, живы и здоровы, без потерь.
Шли тихо, что азовцы даже не очнулись,
Расслабился в ту ночь нацистский зверь.