Гоголь вставал обычно очень рано
И тут же за работу принимался.
На письменном его бюро уже стоял графин -
В нём была холодная вода из Терни,
В промежутках между работой Гоголь его опорожнял –
Это была часть длинного процесса самолечения
И следовал ему Гоголь всю жизнь.
Был у него свой взгляд на организм
И, вполне серьёзно, он говорил не раз,
Что устроен совсем не так, как другие люди…
На свои немощи жаловался он частенько
И если это скептически кто-то воспринимал,
То Гоголь возражал с досадой и настойчиво –
Он лучше всех знает свой организм!
Вот летний зной в Риме наступил
И снова жалуется Гоголь на болезненность своей природы –
Он весь горит, но, почему-то, не потеет…
Но это не мешало следовать ему своим привычкам:
По утрам шёл он завтракать в кофейню –
Непременно большая чашка кофе и жирных сливок,
После этого на диване там же посидеть,
Затем отправиться по городу пошляться.
В назначенное время сходился с Анненковым дома,
Тот переписывать ему поэму помогал.
На улице палило жгучее южное солнце,
Внутренние ставни Гоголь плотнее притворял,
Садился Анненков за круглый стол,
А Николай Васильевич открывал свою тетрадку
И диктовал – мерно, торжественно и с чувством.
Ждал, когда Анненков сказанное запишет,
И дальше, тем же голосом, диктовку продолжал.
Иногда под окнами раздавался рёв местного осла,
Слышались удары палки по его бокам
И женщина кричала: «Вот тебе, разбойник!»
Гоголь останавливался тогда и приговаривал:
«Как разнежился на солнце, негодяй!»
И снова начинал вторую половину фразы.
Изредка делал Анненков замечания ему,
Обсуждали они орфографические ошибки
И снова в поэтическом тоне Гоголь диктовал…
А после работы – памятники, дворцы и галереи,
Где Гоголь погружался в немое созерцание,
Большое впечатление производили на него скульптуры.
Он говорил, что это для древних религия была –
Иначе не проникнуться им таким чувством красоты…