Помощь семье Бакуниных пришла откуда не ждали. Известный революционер, горячий приверженец теории Маркса — Карло Кафьеро — провёл больше года в Италии в качестве представителя Интернационала Маркса и Энгельса, и, естественно, противника бакунинского анархизма. Однако, благодаря контактам, которые он имел с Джузеппе Фанелли, Кафьеро перешёл на другую сторону баррикад, встав на сторону Бакунина и его итальянских последователей. Когда в начале 1872 года вышел в свет первый выпуск газеты «La Campana», Кафьеро не только был автором статей в ней, но и профинансировал публикацию. В том же году он встречается с Бакуниным в Локарно (Швейцария), где много времени проводит с ним в дискуссиях относительно разногласий бакунистов и марксистов, приняв в итоге сторону анархистов. Летом 1873 года с помощью Кафьеро был реализован проект создания международного центра для революции в Италии и в мире. Кафьеро, продав все свои унаследованные от семьи земли, покупает ферму в Швейцарии, на которой поселяется Бакунин в качестве фиктивного собственника. Этот центр, названный La Baronata, впоследствии станет спасительным убежищем для многих революционеров, преследуемых своими правительствами.
Наличие у Бакунина собственности в Швейцарии по законам кантона позволяло ему проживать в стране на вполне законных основаниях. Замечательной виллой с садом семья Бакуниных пользовалась в течение некоторого времени, при этом вся обстановка служила отличной маскировкой его революционным устремлениям — Бакунин представал широкой публике и властям в роли респектабельного буржуа.
Стесненный небольшими размерами виллы Кафьеро принимает решение о строительство нового дома в расчете на две семьи: Кафьеро и Бакуниных.
Сохранились сведения о стоимости произведенных работ — 50 тысяч франков. Сумма по тем временам весьма не малая. Кафиеро в время строительства отсутствовал, а вернулся из России вместе с женой летом 1874 года. К этому времени хаос, царивший на вилле, и полное расстройство денежных дел Кафьеро достигли своего предела. В ожидании улучшения материального положения мужа из России к этому времени вернулась Антонина Ксаверьевна Бакунина с тремя детьми и стариком отцом. Кафиеро сам не раз настаивал на вызове семьи Бакунина, обещая обеспечить как содержание их, так и будущность детей, но ошибся в финансовых расчетах.
Антонина Ксаверьевна, не зная истинного положения дел, ехала в Европу с надеждой на обеспеченную жизнь в доме, принадлежавшем, как она считала, ее мужу на законных основаниях.
Находившийся там в это время Арман Росс так небеспристрастно описал обстоятельства ее появления:
«Жена Бакунина никакого участия в революционных делах не принимала, и он не посвящал ее в эти дела. Все мы хорошо это знали, знали также и то, что детей у Бакунина не было, что настоящим отцом детей был Гамбуцци, неаполитанский адвокат, с которым она после смерти Бакунина повенчалась... Для нас она была совершенно чужим человеком. И вот этот-то чужой человек внезапно врывается в нашу среду и заявляет нам, что «Бароната» со всем, что в ней есть, принадлежит ей, что она хозяйка, а все остальные — пришлые, посторонние люди, и что она терпит их присутствие здесь только из уважения и снисхождения к своему старому мужу».
Объяснить отношение Михаила Александровича к семье с точки зрения формальных обстоятельств, игнорируя сферу чувств, невозможно. Рациональный ум Рооса не мог постигнуть привязанности, любви и заботы Бакунина об Антосе и ее детях. Не мог он понять также, что для внутреннего спокойствия и работы Михаилу Александровичу нужно было быть уверенным в том, что близкие ему люди не терпят нужды.
Занявшись делами «Баронаты» и увидев степень расстройства денежных дел Кафиеро, Росс не смог понять и того, что Бакунин в этой истории оказался лишь жертвой весьма неудачного практического плана, навязанного ему его итальянским другом.
В дневнике в период с «15 среда по 25-го суббота» читаем запись: «Душевные муки. Кафиеро все более злобится. Росс все более разоблачается... Вечером 25-го я составил акт об уступке «Баронаты» Карлу (Кафиеро) и решил выехать в Болоныо»..
Выехав 27 июля, Бакунин на другой день прибыл в Шплюген. Здесь в течение двух дней он писал «Оправдательную записку», цитированную в связи с историей с «Баронатой».
Документ этот предназначался для Кафиеро, Беллерио и Антонины Ксаверьевны. Заканчивал его Бакунин следующим образом:
«Я ничего больше не должен принимать от Кафиеро, даже его забот о моей семье после моей смерти. Я не должен, не хочу больше обманывать Антонию, а ее достоинство и гордость подскажут, как ей надлежит поступить... К тому же я сделал все, что мог, чтобы обеспечить, по крайней мере, частично, судьбу ее семейства. Я написал письмо, последнее прости моим братьям, которые, впрочем, никогда не отрицали моего права на долю в общем имении и которые всегда меня просили прислать к ним для реализации этой доли человека... До настоящего времени я не находил такого человека. Теперь, в прилагаемых при сем письмах, я даю эти полномочия Софии, сестре Антонии. Я не мог бы передать их в лучшие руки... А теперь, друзья мои, мне остается только умереть. Прощайте!
Эмилио (Беллерио), старый и верный друг мой, спасибо тебе за твою дружбу ко мне и за все, что ты сделаешь для моих близких после моей смерти. Прошу тебя, помоги Антонин переехать, что ей придется, думаю, сделать безотлагательно... Антония, не проклинай меня, прости меня. Я умру, благословляя тебя и наших дорогих детей».
К счастью эта эмоциональная записка еще не означала конца. Бакунин снова попытался действительно наладить какой-либо прочный быт для семьи. В надежде на получение своей части наследства из России, куда поехала для оформления дел сестра Антонины Софья Лозовская, он в долг приобрел в Лугано виллу с участком земли, на котором решил завести огород. На это неожиданное увлечение ушел целый год. Прочтя много сельскохозяйственной литературы, Бакунин решил все делать на научной основе. Для начала были вырублены все деревья и выкопано множество ям, в которые предполагалось насыпать удобрения. Посещавшая его в это время А.В. Баулер рассказывает, как Михаил Александрович решил сеять огурцы и непременно укроп. Жена его возражала, уверяя, и не без оснований, что в этом саду никогда ничего, кроме ям, не будет.
«Ямы специально для лягушек, — шутил Бакунин, — до смерти люблю их кваканье. Удивительно музыкальное животное.
Жили в русской деревне? — обратился он к Баулер. — Что может быть лучше русского летнего вечера, когда в прудах лягушки задают свой концерт?»
Беспросветная оска по России была одним из самых сильных чувств Бакунина последние два года пребывания в Европе. Баулер пишет, как он много вспоминал о жизни в Премухине и заставлял ее рассказывать «про деревню». Причем его интересовали не характеристики людей или изменившиеся с тех пор нравы, а главным образом картины русской природы.
История с наследством благополучно разрешилась: часть земли Бакунина была продана, однако вырученной весьма скромной суммы денег не хватило только на погашение долгов, а наследство не обеспечило даже скромного существования семьи до кончины Михаила Александровича в 1876 году. До последнего времени жизнь не переставала испытывать силы Бакунина.
Парадокс истории — Бакунин, ратовавший за безвозмездную передачу всей земли крестьянам после отмены крепостного права в 1861 году, вершил революцию на средства от продажи собственного земельного надела.
Накануне смерти тяжело больной старый человек, обремененный семьей, снова оказывался без крыши над головой. На семейном совете было решено попробовать перебраться в Неаполь, если итальянские власти разрешат это. Пока же Михаил Александрович направился в Берн к старому другу Фохту, чтобы посоветоваться относительно своих болезней.