мой новый век, мой хилый долгострой!
ты обесчещен, заклеймён позором!
как смеешь ты с холодною душой
свой лучший цвет оставить под забором?
в столице нашей много мастеров,
страна когда-то ими дорожила,
им отдавая самый лучший кров,
дома в центральной части возводила.
художники творили здесь холсты,
поэты в слове душу излагали,
под сенью неподдельной красоты
влюблялись сами и в себя влюбляли.
но к нам разруха с вихрем ворвалась,
и, рассекая прошлое локтями,
до самого святого добралась,
в минувшем роясь грязными руками.
снести, продать, побольше прихватить -
такие нынче хищные стремленья,
на храм искусства лапу наложить -
так выглядит сегодня вдохновенье.
седой художник. он совсем один.
его квартира галереей стала,
в былое время от его картин
вся публика в восторге трепетала.
но сребролюбцы, что в верхах сидят,
так быстро об изящном забывают,
лишь на квартиру с алчностью глядят,
о роковом на сходке размышляют:
"на эту роскошь мы найдём права:
всё подтасуем живо и умело,
а что старик, пустая голова?
забыл, что сам затеял это дело!
продать хоромы он давно мечтал,
себе купить поменьше, поскромнее...".
и ров звериный вдруг зарокотал,
засуетился балаган злодеев.
что было дальше? пустота одна:
звонки, суды, угрозы выселенья,
сплошной кошмар без творчества и сна,
отверженность, болезни, униженья...
а что фемиде можно доказать?
не достучишься, к ней пути закрыты,
от бед людских отведены глаза,
утрачен слух, да и весы разбиты.
мой шумный век, пестрящий мишурой!
ты произвола сумасшедший гений,
но хватит! подари творцам покой
и защити от шквалов потрясений.
ведь совесть не унять, не усыпить,
она вопит, смотря на нас с укором:
"талантам заповедано творить,
и творчеству не место под забором".