Бывает человек на век
задумчивый и грустный,
сидит на лекции как Бек,
глаза прикрыв до хруста.
И шляпа, словно головня,
смущает лектора она,
поля и трость, помеха дня,
в тетради строчек полынья,
иль клетка формул, для зверья,
что может просто с бодуна.
Закончен ланч, предметный вздох,
профессор пальцем, где же лох,
ах искуситель, змей подох,
а может он совсем оглох.
По коридорам в сталь ступень,
то вниз, то в верх метнулась тень,
ландо и барышня с руля:
“не довести ли до кремля,”
портфель и палочка как шкет,
в сиденья бились, места нет.
Теперь посмотрим с высоты,
любовь у девы, иль ключи,
иль просто пропись красоты,
а он Люси, как глаз в ночи,
по метрикам, он Николай,
то имя не дорога в рай,
Вот Паваротти, как Шагал,
летал в верхах, в любви нахал,
Лучано, свет и спесь,
мир голоса и духа взвесь.
Ну что споткнулся, проходи,
сними кашне, оранжев РА
включаю фильм, гудит труба,
и не нуди в моей груди,
там пальчик свой оставил пра,
кинжала страсти ворожба.
Чужой пророк, я кутерьму
любви, в трубе за зорями найду,
я позади, шага чай три,
а он губами бахрому,
и пуговку, и не одну,
где бус вздыхают янтари.
Тот фильм мы знаем наперёд,
тут муха в сказке не соврёт,
отнюдь не первый ты рыбак
царапнет, не поможет йод,
судьбы заказанный полёт,
у ног и скажет нежно брак.
Но что же сделает чудак,
он что-то пишет на полях,
ему ещё нести ключи,
а там профессор как удав,
из Польши он, наверно лях,
а деву деду, в толмачи.
Мажор, мирянин - спрячь лучи,
в них матрицы и басмачи.
Трясёт меня от цифры три,
всё на троих, глаза протри.