В глубине большого сада
от корчмы недалеко
жил за кованной оградой
мастер дела своего.
Тихо жил и неприметно,
часто в город не ходил,
пропадал порою где-то,
ну а где - не говорил.
Жил ни бедно ни богато,
животину не держал,
недовольство супостата
никогда не выражал,
был спокоен и любезен,
нареканий не имел,
страже был неинтересен,
и в остроге не сидел.
От него не пахло кожей,
ни пекарней, ни пенькой,
рыбой тут не пахло тоже,
как и уличной едой,
здесь не ладили повозки,
не кроили паруса,
не ошкуривали доски,
не писали образа,
тут не били в наковальню,
тут не ткали, не плели,
не держали мыловарню
и деньгу не берегли.
И судачили соседи -
непонятно чем живёт,
у него здоровы дети,
он и нищим подаёт,
у него гнедая лошадь,
и подкована она,
дом хорош, и сад ухожен,
и пригожая жена.
Всё гадали и рядили
то менялой, то врачом,
но ему не говорили,
и не знали ни о чём.
Пропадал он снова где-то,
возвращался сам не свой,
пересчитывал монеты
с молчаливою женой,
он чесал кобыле гриву,
заносил домой седло,
но не знало позитива
золотое ремесло.
Ел дарёную индейку,
колобродил дотемна,
наливал себе бадейку
королевского вина,
запивая всё токайским
уж не думал ни о чём.
По тому что этот мастер
был искусным палачом.