How many dawns, chill from his rippling rest
The seagull's wings shall dip and pivot him,
Shedding white rings of tumult, building high
Over the chained bay waters Liberty-
Then, with inviolate curve, forsake our eyes
As apparitional as sails that cross
Some page of figures to be filed away;
-Till elevators drop us from our day...
I think of cinemas, panoramic sleights
With multitudes bent toward some flashing scene
Never disclosed, but hastened to again,
Foretold to other eyes on the same screen:
And Thee, across the harbor, silver-paced
As though the sun took step of thee, yet left
Some motion ever unspent in thy stride,-
Implicitly thy freedom staying thee!
Out of some subway scuttle, cell or loft
A bedlamite speeds to thy parapets,
Tilting there momently, shrill shirt ballooning,
A jest falls from the speechless caravan.
Down Wall, from girder into street noon leaks,
A rip-tooth of the sky's acetylene;
All afternoon the cloud-flown derricks turn...
Thy cables breathe the North Atlantic still.
And obscure as that heaven of the Jews,
Thy guerdon... Accolade thou dost bestow
Of anonymity time cannot raise:
Vibrant reprieve and pardon thou dost show.
О harp and altar, of the fury fused,
(How could mere toil align thy choiring strings!)
Terrific threshold of the prophet's pledge,
Prayer of parish, and the lover's cry,-
Again the traffic lights that skim thy swift
Unfractioned idiom, immaculate sigh of stars,
Beading thy path-condense eternity:
And we have seen night lifted in thine arms.
Under thy shadow by the piers I waited;
Only in darkness is thy shadow clear.
The City's fiery parcels all undone,
Already snow submerges an iron year...
О Sleepless as the river under thee,
Vaulting the sea, the prairies' dreaming sod,
Unto us lowliest sometime sweep, descend
And of the curveship lend a myth to God.
Бруклинскому мосту
Как много зорь, озябшие на нем,
Омочат чайки крылья в зыби вод,
Круги в столпотворенье возводя
Над скованною гаванью Свободы —
И по кривой незыблемой уйдут
Так призрачно, как парус, что скользнёт
Страницей цифр, намеченной в архив;
— Пока нас лифт из наших дней несет…
О панорамной ловкости кино
С толпой, склоненной к мельтешенью сцен,
Подумалось — спешащем предсказать
Другим глазам на том же полотне.
А Ты, над портом, в серебре шагнув,
Как будто солнцу поступь даровал,
Оставив нерастраченным свой шаг, —
Твоя свобода — истинно твоя!
С мансард, из недр подземки, с чердаков
Спешит к твоим перилам сумасброд:
Качнулся — миг, рубашка парусит,
И — выпал шут из онемевших толп.
По Уолл, от балки, полдень вниз течет —
Горелки неба раскаленный клык;
Весь день кружатся краны в облаках…
Твоим трос;м Атлантику вдыхать.
И сумерки, как небо иудеев,
Твоей наградой… Время не осилит
Хвалу, что ты безликости дари;шь:
Живой отсрочки и прощенья полн.
Алтарь и арфа, яростью слиты;
(Как, тяжкий труд — настройщик струн твоих?),
Амвон гигантский: слово от мессий,
Отверженных мольба, любовный стон, —
Вновь идиомой цельною скользят
Огни от фар, как дуновенье звезд,
Путь бисеря; твой — вечность ты вобрал:
В своих руках ты поднимаешь ночь.
Я ждал под тенью от твоих быков;
Твой силуэт отчетлив лишь во тьме.
Всю феери;ю город погасил,
Уже снега заносят год железный…
Бессонный, как река, что под тобой,
Накрывший море, сонных прерий твердь,
К нам, смертным, ты когда-нибудь склонись
И Богу лик ажурностью придай.
Перевод С. Федосова
Стихотворение переводили также И. Елагин, Ла Мага (https:/...2), И. Мизрахи, Я. Пробштейн, В. Топоров, А. Цветков (https:/...tm) и В. Широков, тем не менее, адекватности изначально чрезвычайно сложного для понимания стихотворения при переводе не сумел добиться никто, чем и вызвана новая попытка.