Райнер Мария Рильке (1875-1926)
Стихотворение в прозе
Клетка львов
(Париж, лето 1907 г.)
Она ходит взад и вперед — как по крепостному валу часовой среди пустынного пейзажа. И как часового одолевает ностальгия, так и она тоскует по родине — той, что сохранилась в осколках памяти, нагоняя щемящую тоску. Бывает, что на дно моря попадает зеркало — зеркало из каюты затонувшего корабля, точнее, осколки зеркала, которые, естественно, больше не вбирают в себя никаких образов: ни лиц путешественников, ни их жестов, ни манеры крутиться перед зеркалом при желании хоть как-то видеть себя со спины, ни стен, ни угла, где спят; и в еще в меньшей степени того, что плохо освещено снаружи или наверху — нет, ничего больше. А вместо всего этого — возможно, какая-нибудь водоросль, тина, оседающая сверху, вдруг промелькнувшая рыбья голова или только сама вода, тянущиеся водные потоки, разделяющиеся и снова сливающиеся. Изображения в осколках зеркала — далекие, искаженные, фальшивые, напоминают - при всей обманчивости сходства - то, что когда-то было: так воспоминания, осколки воспоминаний, в трещинах, покоятся во тьме нутра ее крови.
Она ходит взад и вперед возле него — льва, который болен. Болезнь не беспокоит его и не умаляет его величия, а только отгораживает его. Когда он без какого-либо умысла лежит со слегка согнутыми лапами, надменной мордой, потрепанной гривой и потухшим взглядом, он сам себе напоминает о своей скорби из-за того, что некогда (как всегда превозмогая самого себя) переоценил свои силы. То один, то другой его мускул подергивается и напрягается, и то тут, то там -далеко друг от друга - образуются маленькие очаги гнева; злость вызывает приливы крови из-за её подскочившего выброса из камер сердца, и, конечно, это проявление осторожных привычных реакций, предшествующих внезапной решимости, когда кровь приливает к мозгу.
Но он остается отрешенным, это еще не его конец, он больше ничего не употребляет и ко всему безучастен. Только вдали — ему кажется, что вдали от него самого - белая кисточка его хвоста описывает полукруг, демонстрируя неописуемое презрение. И это так много означает само по себе, что львица останавливается и внимательно всматривается: обеспокоенная, и взволнованная в ожидании чего-то.
И снова она принимается ходить взад и вперед, как, потеряв надежду, смешно ходит на посту часовой, ступая в свои собственные следы. Она ходит и ходит, и порой из-за прутьев решетки показывается ее рассеянная маска, круглая и полная. Она ходит, как идут часы. И, кажется, на ее морде, как на циферблате, подсвечиваемом ночью, указан окутанный тайной, неведомый,
близкий час: ужасный час, когда кто-то умирает
Der L;wenk;fig
Sie geht hin und her wie die Wachposten drau;en am Rand der W;lle, wo nichts mehr ist. Und wie in den Wachposten, ist Heimweh in ihr, schweres Heimweh in St;cken.
Wie unten im Meer irgendwo Spiegel sein m;ssen, Spiegel aus den Kaj;ten gesunkener Schiffe, St;cke von Spiegeln, die ja nat;rlich nichts mehr enthalten: die Gesichter der Reisenden nicht, keine ihrer Geb;rden; nicht die Art, wie sie sich umdrehten und so seltsam linkisch aussahen von hinten; nicht die Wand, nicht die Ecke, in der man schlief; noch weniger was von dr;ben und drau;en schwankend hereinschien; nichts, nein. Aber wie doch eine Alge vielleicht, ein offen absinkender Pulp, das pl;tzliche Gesicht eines Fisches oder auch nur das Wasser selbst, das ziehende, geteilte, wieder zusammenkommende Wasser ;hnlichkeiten in jenen Spiegeln hervorruft, entfernte, schiefe, falsche, gleich wieder aufgegebene ;hnlichkeiten mit dem, was einmal war - :
So liegen Erinnerungen, St;cke von Erinnerungen, bruchfl;chig, im Dunkel auf dem Grund ihres Blutes.
So geht hin und her um ihn, den L;wen, der krank ist. Kranksein wird nicht besorgt in ihm und vermindert ihn nicht; es schlie;t ihn nur ein. Wie er so liegt, die weich abgebogenen Pranken ohne Absicht, das hochm;tige Gesicht mit der abgetragenen M;hne ;berh;uft, die Augen nicht geladen, ist er errichtet auf sich selbst zum Ged;chtnis seiner Trauer, wie er einst (immer ;ber sich hinaus) seiner Kraft ;bertreibung war.
Nun zuckt es noch da und dort in den Muskeln und spannt sich, da und dort bilden sich, zu weit von einander, kleine Stellen von Zorn; das Blut bricht sicher b;se, mit einem Sprung, aus den Herzkammern aus und gewi; hat es noch die vorsichtigen erprobten Wendungen entschlossener Pl;tzlichkeit, wenn es in das Gehirn tritt. Aber erl;sst nur geschehn, weil es noch nicht zu Ende ist und verwendet nichts mehr und nimmt nicht mehr teil. Nur ganz fern, wie weit von sich fortgehalten, mit dem weichen Pinsel seines Schwanzes malt er immer wieder eine kleine halbrunde Geste unbeschreiblicher Verachtung. Und sie geht so bedeutend vor sich, da; die L;win anh;lt und hinsieht: beunruhigt, aufgeregt, erwartungsvoll.
Dann aber nimmt sie ihren Gang wieder auf, den trostlosen l;cherlichen Gang der Wachposten, der immer wieder in dieselben Fu;tapfen zur;ckf;llt. Sie geht und geht, und manchmal erscheint ihre zerstreute Maske, rund und voll, durchgestrichen vom Gitter.
Sie geht wie Uhren gehen. Und auf ihrem Gesicht steht wie auf einem Zifferblatt, das man nachts anleuchtet, eine fremde, merkw;rdig kurz angezeigte Stunde: eine furchtbare, in der jemand stirbt
Rainer Maria Rilke (1875-1926)
Aus: Die Gedichte 1906 bis 1910 (Paris, Sommer 1907)