СТРАНИЦЫ ПОТЕРЯННОГО ДНЕВНИКА:
Я говорю себе – успокойся! Это только сон. Страшный сон. Проснёшься, примешь душ, оденешь чистое выглаженное платье, выпьешь чашку свежезаваренного крепкого кофе. А потом посмотришь в окно и увидишь обычную картину: раннюю весну, лёгкий дымок над крышами частных домов (холодно, хозяева ещё топят печки), стайку детей с рюкзаками, спешащих к школе; переполненные автобусы и маршрутки, снующие между микрорайонами и комбинатами-гигантами, и – успокоишься.
Разбудите меня! Ущипните, вылейте на меня холодную воду, растолкайте, наконец! Но разбудите! Ведь то, что я вижу за окном, не может быть реальностью!
Разбитые дороги с воронками от снарядов. Дома без крыш. Руины многоэтажек. Серые силуэты мёртвых гигантских домен. Десятки труб без дыма. Уныло бредущие люди с рюкзаками, чемоданами, тачками, колясками. В некоторых тележках (взятых из супермаркетов) немощные старики, инвалиды, дети. Процессия длинной вереницей тянется из сожжённых микрорайонов на запад, не обращая внимания на возможные обстрелы и осколки от разорвавшихся снарядов.
Какой душ! Какое кофе! Мечты… Вода, свет, газ остались только в воспоминаниях. Вода в нескольких километрах от дома в колодце, до которого ещё надо дойти. Газ заменил костёр с отсыревшими дровами. А электрический свет – свечи и керосиновые лампы.
Но то, что я хотела видеть в реальности, видела только во сне. А в реальности я видела кошмарный сон. Шизофрения!
Человеку, который всю свою сознательную жизнь прожил в более - менее в благополучном обществе без войн и конфликтов, не готовясь к тому, что кто-то ежедневно будет отнимать у него право на жизнь, трудно представить ситуацию, когда в течение многих дней оказываешься заложником чьих-то политических амбиций! И не просто оказываешься, а реально попадаешь в эпицентр обстрелов и бомбёжек.
Что я чувствую, когда стреляют с востока и запада, с севера и юга, находясь в своей квартире, которая в свою очередь находится на линии огня?! Наш дом можно сравнить с сеткой на теннисном корте! Только вместо мячика через сетку (дом) перебрасывают не мячик, а артиллеристские снаряды, которые сразу взрываются за домом и перед домом! Многочисленные осколки попадают в окна квартир. Взрывные волны выбивают целые рамы! Ни одна квартира в доме не осталась без этих «подарков». И на мой балкон вчера прилетел осколок – расплавленный кусок металла около 10 сантиметров, разбил стекло и срикошетил в противоположный угол. А ведь я ушла оттуда буквально за минуту до его прилёта!
Военные спецы советовали прятаться…
Первый вопрос – куда? Второй вопрос – когда? Оповещения, связь – не работают, сирены не гудят. А обстрелы каждые 15-20 минут. Бомбоубежищ в микрорайонах нет! Возможно, они есть в элитных домах, в центре… Не знаю.
В нашем распоряжении только неподготовленные сырые подвалы с одним выходом, в которые не каждый сможет спуститься по скользким лестницам.
Как защитить себя? Только стоять, вжавшись в стену в межквартирном коридорчике, прижимая «тревожный» чемоданчик и слушая очередной свист пролетающего снаряда, и… молиться!
***
Я по привычке проживаю дни.
Зачёркиваю день, другой и третий.
Словами заполняю дневники
В каком-то мрачном, канцелярском свете.
Оттенков серого, уже, не пятьдесят.
За энную перевалило сотню.
И связка цифр, их бесконечный ряд,
Уйдёт в песок. Дай Бог! О них не вспомню!
Стал Вавилоном мой привычный мир.
И с каждым камнем рушатся надежды.
Оракул сущего – встревоженный эфир –
Вещает, что не будет так, как прежде!
Воздвигнут стены, выкопают рвы,
Закроют лица и закроют души.
О! Господи! Спаси нас от беды!
И научи людей друг друга слушать!
НЕОТПРАВЛЕННЫЕ ПИСЬМА:
Мой друг!
Продолжаю свою историю. Темно, холодно, но обстановка «романтическая» (горит одна свечка), так что только кропать стихи и писать письма!
Экономим на всём: на свечах, продуктах, на воде. Остались две стеариновые и пачка юбилейных свечек (из старых запасов для праздников).
Один сатирик (М. Задорнов) однажды высказался о конце света как-то так: « Это взрывы, землетрясения, грязь, слякоть, бездорожье, повсюду мусор. Отопление, газ, электричество всё отключится... Магазинов тоже не будет".
Кто бы мог предположить, что все эти ужасы, напророченные писателем, нам пришлось испытать на себе!
Но,- по сути! В ближайшие дни выехать из города нам не удалось. Не выпускали ни с той, ни с другой стороны. При попытке прорваться, нас могли просто расстрелять на каком-нибудь КПП. К сожалению, такие случаи уже были. Земля слухами полнится. Поэтому, до прояснения обстановки, мы решили остаться в квартире сестры. Напророченный «конец света» теперь переживаем каждый день. Кстати, писатель почему-то забыл упомянуть воду! Её тоже нет! Никакой! Ни технической, ни питьевой!
Каждый день начинается с вопроса: где взять воду?
В первую неделю, после отключения всего, что можно отключить в квартире, когда минимальный запас воды у многих уже был на исходе, люди надеялись, что военные действия быстро закончатся и власти организуют хотя бы подвоз воды в цистернах во дворы многоэтажек. Но надежды на подвоз воды и на мир таяли с каждым днём. И если о людях забыли те, кому по рангу полагалось о них думать, то сжалилась природа. Пошёл сильный дождь со снегом! С крыш по водостокам бурлила долгожданная влага. Нижним этажам было немного легче, а вот верхние намучились. Лифт-то не работает!
Правда, и эта вода вскоре закончилась.
Потом местные умельцы приспособились набирать воду из системы отопления, короче из батарей. Вода некачественная ржавая, хуже дождевой! Но всё-таки вода. Вскоре иссяк и этот источник! Оставался родник около речки и колодец около молокозавода, до которых надо было идти три с половиной километра по открытой местности, простреливаемой со всех сторон.
За водой ходили мы с Виталиком (мой приятель по работе, который остался с нами). А женщины (дочка и сестра) оставались дома, готовили еду на костре.
Однажды мы с Виталиком попали в передрягу уже у самого колодца.
Очередь за водой была огромной. Люди стояли с канистрами, баклажками, вёдрами, набирали с запасом и грузили на велосипеды, тачки, коляски. Воду выкачивали по старинке, по одному ведру. Поэтому продвигались очень медленно. А людей – тьма! Первая мысль, когда мы встали в хвосте: «Хорошо бы успеть набрать воды до темноты, до комендантского часа!» И вдруг свист, шум – прилёт снаряда! Надо лечь на землю! Виталик и остальная очередь сделали это молниеносно. Я немного притормозил. А потом понял, что всё равно не успеваю ни лечь, ни спрятаться за дерево. Увидел, как снаряд снёс крышу у ближайшего дома… Начался пожар. Люди не вставали с земли. А я подошёл к колодцу, набрал воды, поднял своего приятеля, и мы направились в обратный путь!
Вывод: не упускать возможности и тренироваться падать!
Макс
ГОРОД:
Утро…Рассвет после шести часов. С рассветом начинаются более частые обстрелы из тяжёлых орудий. Стены, окна моих домов дрожат после каждого залпа. А после бомбометания с самолётов и попадания в цель, колебания, как при землетрясении. И хотя сейчас утро, но солнца не видно. Небосвод окутан чёрным смогом.
Ранняя весна. Прохладно, если не сказать холодно. Большинство градусников за окнами снесены взрывными волнами. А комнатные термометры показывают от нуля до «плюс» пяти градусов по Цельсию. У меня почти не осталось целых домов и дорог, целых деревьев и парков, целых памятников и обелисков. Искорёжены электрические опоры, заводские цеха лишились крыш, оголились тепловые станции… Мои проспекты, площади изуродованы воронками от прилетевших снарядов, перекрыты шинами, мешками с песком, сгоревшими автомобилями…
А перед многоэтажками свежевырытые могилы,… могилы, могилы с самодельными крестами. Перед каждым домом – кладбище!
Я ранен, Я очень сильно ранен… Зарубцуются ли когда-нибудь мои раны?
СТРАНИЦЫ ПОТЕРЯННОГО ДНЕВНИКА:
Середина марта. Линия огня переместилась на метров пятьсот (может быть и больше) восточнее нашего дома. Муж успокаивает: у военных нет никакого резона тратить дорогостоящие снаряды на обычное население. У них свои разборки. Но когда я возразила, что никто не отменял погрешности, недолёты и перелёты, он только усмехнулся.
Все прошедшие дни я панически боялась далеко отходить от подъезда. Вынести мусор к мусорной куче в нескольких метрах от дома, которая за пару недель поднялась выше человеческого роста, было для меня огромной проблемой. Мой обычный маршрут, связанный с приготовлением еды – это спуск с восьмого этажа на первый, несколько шагов от подъезда до ближайшего костра и обратно. Десять метров и 140 ступенек.
Но всё это время я очень беспокоилась о своей подруге, у которой муж ушёл в рейс несколько месяцев назад, а сын застрял в Киеве из-за «ковида».
Я ничего о ней не знала с начала военных действий. И наконец-то решилась выбраться из дома и пойти её навестить. А повод – её День Рождения.
Хотя мне предстояло преодолеть всего один квартал, дорога показалась минным полем.
Порванные провода вперемешку с битым стеклом, кусками арматуры и кирпича лежали на тротуарах. Я боялась споткнуться и упасть. Сломанные деревья, которые не успели распилить на дрова, угрожали рухнуть на голову. Пламя костров, запертых в многочисленных мангалах и печках, лизало чёрные от копоти чайники и кастрюли. Но иногда, становясь неуправляемым из-за порывов ветра, пугало женщин, которые колдовали над приготовлением борщей и каш, взбесившейся огненной стихией.
А ещё – звуки разорвавшихся снарядов! К ним невозможно привыкнуть. На открытой местности чувствуешь себя совершенно беззащитной. После каждого разрыва хочется забиться в какую-нибудь норку или вжаться в стенку.
Мой путь проходил мимо небольшого ресторанчика, в котором мы вместе с семьёй встречали новый год. Только теперь от ресторанчика осталось одно название. В прямом смысле слова. Около бесформенной груды камней и железобетонных конструкций, словно в насмешку, на нерастаявшем белом снегу лежала уцелевшая чёрная вывеска с надписью – «Млечный путь».
***
Неизбежность дорог… Разбежались следы
Сотен шин, сапогов и ботинок,
Что подошвами трутся о тело земли,
На тропинках надежд и ошибок.
Невозможно прожить без обид и грехов,
Без сомнений, уныния, боли.
И чернеют на белом печати шагов,
Что оставили мы поневоле.
ГОРОД:
Я словно ребёнок из притчи Соломона «о двух матерях», оспаривающих свои права. Царь предложил каждой женщине одновременно тянуть дитя к себе, то есть разорвать его пополам! Настоящая мать отказалась от такого испытания. Чтобы не навредить малышу, она уступила свои права сопернице!
Только в случае со мной – всё иначе.
Каждая сторона стояла на своём до победы, рассуждая примерно следующим образом:
Одна сторона: «Если я тебя не удержу, то не доставайся никому!»
Другая сторона: «Я буду сильно тянуть! Возможно, покалечу, но потом вылечу и приласкаю!»
А что делать мне?
СТРАНИЦЫ ПОТЕРЯННОГО ДНЕВНИКА:
Мы сидели со Светкой на кухне, где противоположная окну стена была изрешечена осколками, и пили обалденное испанское вино, сохранившееся ещё с нового года. Закусывали «королевскими креветками», которыми поделились соседи, после своего «визита» на склады Порт-сити.
Я тогда сказала ей: «Как хорошо, что тебя не было в кухне во время прилёта осколков!»
На что она мне ответила, что именно в тот момент завтракала, но услышав взрыв за окном, буквально упала лицом на стол.
Вот это подарок – второе рождение!
А я поздравила её двумя рулонами туалетной бумаги (из старых запасов) и маленькой шоколадкой, которую приобрела в порядке натур обмена с соседом.
Уже смеркалось. Да и окна были заложены подушками, ковриками. Горела керосиновая лампа. Было непривычно тихо. Я уже собиралась уходить, как вдруг мы услышали музыку. Откуда? Электричества нет. Магнитофоны, телевизоры, радиолы, айфоны лежат бесполезным хламом на полках. А музыка звучит!
«Это гитара! – сказала Света. – Кто-то поёт на лестничной площадке!»
«Кто может петь сейчас? Когда даже улыбаться не получается! – удивилась я. – У вас в доме живут артисты?»
«Не знаю, возможно, кто-то из переселенцев-погорельцев, – сказала Света. – Пойдём, посмотрим».
Мы вышли на лестничную площадку. Голоса слышались откуда-то сверху, с четвёртого или пятого этажа. Поднялись на несколько пролётов и увидели совершенно фантастическую картину.
В полумраке лестничной клетки стояла небольшая группа людей с маленькими фонариками, зажигалками, освещая бородатого бледного мужчину с гитарой, сидящего на табурете. Трудно что-то сказать о его возрасте, но голос звучал сильно и молодо. Он пел одну песню за другой по наитию, по велению сердца. А люди, окружавшие его, слушали затаив дыхание. То, что подобное выступление невозможно было представить в мирное время, во время военного светопредставления казалось ещё более нереальным!
Я слушала знакомые до боли песни Высоцкого, Окуджавы и, буквально, каждой клеточкой ощущала их исповедальность. Я еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Хотя мне это не очень удавалось. Слёзы, не спрашивая моего разрешения, струились по щекам. Почему не знаю… Или нет - знаю!
Все эти песни были связаны с воспоминаниями из прошлой мирной жизни. Из жизни, которая оборвалась в один миг! Студенчество, походы, дружеские посиделки… Мы пели эти песни с надеждой, с настроением… А теперь?… Говорят, надежда умирает последней. Всё может быть. Но сейчас она угасает с каждым днём всё быстрее и быстрее. А новый день приносит новые обстрелы и разрушения.
Я смотрела на гитариста и мне показались очень знакомыми черты лица этого человека, но я не смогла вспомнить, где и когда я его видела.
***
Звук в комнату вошёл однажды…
Остался на годА и сжался
в комок, звенящий
от прикосновения.
Мгновения
сливались в монолит.
Жизнь вынесла вердикт:
«Не будет «навсегда»!
И «никогда» не будет!
Пусть нас рассудит время,
что затаилось в звуке.
И только руки
вновь падали
на клавиши воспоминаний,
сыграть, пытаясь,
мотив, забытый в мУке.
Продолжение следует http://stihi.ru/2023/09/04/1715