гениальность в том, чтобы, оставаясь собой,
совпадать с другими.
говорят: о, да! – запоминают имя,
а жираф, мотая головой на шее,
выхватывает строчки-листья, что повышее, –
вы правы, правы – выше…
выше, чем что:
графомания, звук на предельной ноте, выше, чем вы живёте,
изумительное контральто,
облако в самолёте?
гениальность в том, чтобы, не изменяя себе,
становиться жирафом.
инспектор в черном пригрозит штрафом,
а ему, обтянутому кашемировой кожей,
всё равно – он шеей стратосферу проткнуть может
и ушами прядать: что там, рядом? –
плывут титаники, ходят люди, роботы, танки,
дефилируют манекены нарядные,
бунтуют панки…
гениальность в том, чтобы, себя осознавая,
уметь стать любой точкой пространства –
причем тут викторианство? –
как электрон, быть одновременно
и волной, и частицей и носиться
по умам и сердцам в жажде гармонии,
уворачиваясь от монументального насущного,
создавая образы потусторонние
для мира сущего.
гениальность в том… а, впрочем, не заморачивайтесь,
продолжайте, перо оттачивайте –
по наблюдениям, не часто являются гении,
а их отсутствие в среде присутствия
вытекает логично из беседы личной:
гений не рвётся классифицировать себя, ему безразлично –
он стоит жирафом у неба на опушке,
упираясь, как мачта, в непостижимую синь
и вдруг
в восторге вопит:
ай да, Пушкин!
ай да с/… сын!