Глава 1. Георгиевский кавалер
Иван Иванович ходил по комнате в задумчивости и негромко напевал себе под нос, как будто маршировал и строевую песню затягивал:
Вспомним, братцы, как стояли
Мы на Шипке в облаках!
Турки нас атаковали
И остались в дураках!
В углу возился с игрушечным паровозом шестилетний сын Павлуша, в соседней комнате что-то обсуждала с кухаркой жена. А обе дочери – старшая Ольга и младшая Анастасия - еще не вернулись из гимназии.
Был обычный зимний день. В изразцовой печи потрескивали поленья, за окном медленно кружился снег.
Иван Иванович подошел к окну. Вдоль улицы стояли двухэтажные дома, а по дороге, засыпанной снегом, медленно брела лошадь, запряженная в сани, нагруженные какими-то тюками. Рядом шел бородатый мужик в ушанке и тулупе.
Иван Иванович снова запел:
Только утро рассветает,
Разнесет вокруг туман,
И на Шипку наступает
Вновь упорный Сулейман.
Как стрелочки подскакали
На казачьих лошадях,
Турки разом закричали
Свой "аман" и свой "аллах"!
Иван Иванович Чернов был в купеческом городе Чистополе личностью не просто известной, а в некотором роде знаменитой. Он был участником русско-турецкой войны за освобождение Болгарии, героем Шипки, георгиевским кавалером и членом Городской Д умы. А еще он был почётным гражданином достославного города Чистополя.
Десять лет назад он участвовал в военной кампании, а вернувшись в родной город, женился на девице с приданым и, как многие жители Чистополя, стал промышлять торговлей: обзавелся двумя магазинами – один бакалейный, а другой магазин готового платья, который любили посещать здешние модницы.
И стал себя в шутку называть «купцом третьей гильдии». Впрочем, какой он купец? Так себе, средней руки торговец… Вот Шашины – это купцы так купцы! Хлеб по всей Казанской губернии скупают, по берегам Камы и Волги. В разных городах дома у них, склады. Пароходы и баржи по рекам ходят с зерном. Миллионщики! И дома себе в Чистополе выстроили не простые, а с затеями, с архитектурными изысками… Одеваются по европейской моде, как благородные господа.
Иван Иванович был ростом невысок, полноват, с добродушным лицом и красивым голосом. Любил вкусно поесть, вздремнуть после обеда, прокатиться в своем «экипаже», запряженном парой вороных лошадок. Дела у него шли хорошо, не жаловался. Жена Иулиана родила ему двух дочерей и сына. Сама она внешне была полной противоположностью мужу: высокая, худощавая, с быстрыми движениями, хозяйственная и рассудительная. Иван Иванович добродушно подшучивал нал ней: «Вроде голодом тебя не морят, отчего же худая такая? Тебя хоть в райский сад посади, день и ночь царскими яствами корми – ты всё равно не поправишься!»
Жену свою он любил, детишек баловал, особенно среднюю, бойкую и любознательную Анастасию. Старшая, Ольга, мечтала скорее окончить гимназию, поступить на курсы фельдшеров и посвятить себя медицине. А средняя, Настя, была гордостью гимназии: училась легко, всё хватала на лету, любила танцевать и даже стихи писала. В будущем видела себя учительницей или классной дамой. Единственное, что ей не нравилось – это рукоделие. Отец самую дорогую швейную машинку фирмы Зингер купил, думал, увлечется шитьём… Да где там! Шить, вышивать, вязать – для этого же усидчивость нужна! А девчонке усидеть на месте было сложно: на уме только прогулки с подругами да катание на коньках в городском саду под музыку духового оркестра. Там и кавалеры были – ребята из реального училища! Как весело с ними кружиться под музыку и скользить в парах по льду!
Большая затейница она, средняя дочка. Выдумщица, фантазерка. А отца как любит! Вечером придёт с мороза, придвинет скамейку к изразцовой печи, усядется на неё и заведёт разговор о книжках – как же много она их читает! И все помнит! А то о гимназии рассказывать начнёт – о классных дамах, о молодом учителе словесности, любимце всех гимназисток.
Но больше всего любит она слушать рассказы отца о войне. Он был участником битвы, вошедшей в историю как Оборона Шипки. Тогда шесть тысяч солдат Российской Империи отбили атаку тридцатитысячного турецкого корпуса и удержали позицию.
Начинали-то эту битву все шесть тысяч русских воинов, не щадя себя, героически сражались за горный перевал, отбивали всё новые и новые атаки турок, сбрасывали их с тропы, ведущей к месту, на котором удалось закрепиться. А к концу сражения от полка, где служил Иван Иванович, осталось в живых всего девять человек. И когда одержали победу, генерал Скобелев всех их перед строем выставил, соскочил со своего белого коня и лично каждого наградил георгиевским крестом. И обнял каждого по-отечески. А солдатушки-то, бравы ребятушки, в строю «ура!» кричали и шапки вверх подбрасывали, чествуя героев.
Вот почему Иван Иванович часто затягивал эту песню, привезённую из далёкой Болгарии в Чистополь :
Вот была тогда потеха:
Наши грянули "Ура!"
Мигом турки побежали,
И досталась нам гора.
Накрест пули и гранаты
День и ночь над головой.
Холод... Голод... Эх, ребята,
Не забудем этот бой!..
Разнесли мы вражью свору,
Разметали всю орду.
…Это было в трудну пору,
В семьдесят седьмом году!
Настя с улыбкой расспрашивала отца: «Ну, а кроме славы и почёта, что дают тебе эти георгиевские кресты?» (Этих крестов было у него всего два – солдатский и офицерский; за боевые заслуги был он произведён в конце войны в офицерский чин).
А он в шутку отвечал: «Вот, например, иду я вечером с заседания городской думы, зайду выпить и обогреться в трактир, а потом выйду оттуда, да и не ровен час, не удержусь на ногах, упаду. Так городовой не имеет права меня в участок забрать. Он должен заботливо меня поднять, от снега или пыли отряхнуть, на извозчика посадить и самолично препроводить до дома. И не важно, что я никогда до такой степени не напиваюсь. Важен принцип, который называется «Уважение к заслугам».
Настенька смеется, в ладоши хлопает. Ей приятно, что отца-героя весь их город знает. И любят его горожане за добрый и весёлый нрав, за то, что в торговых делах честен, лишнего ни с кого не берёт, с конкурентами ладить умеет, а если кто-то со своей нуждой к нему обратится, то непременно поможет.
Глава 2. Татарский Сарсаз.
Старшая сестра Ольга окончила гимназию, а потом и курсы фельдшеров. Теперь ей нужно практиковаться, и вот она получила назначение в деревню Татарский Сарсаз. Там есть амбулатория, а фельдшера нет.
Ольга волнуется, она впервые уезжает из родительского дома в незнакомое место. Но ведь это была её мечта: лечить людей, помогать несчастным, трудиться на благо простого народа! Разве можно отступать?
Вот только деревня-то татарская, а она языка не знает и с обычаями местными не знакома. Конечно, в любой деревне можно найти людей, говорящих по-русски, они смогут перевести твои слова и объяснить, зачем пришли к фельдшеру, у кого какие болячки лечить надо.
А работы предстоит много: и прививки от оспы делать, и глаза закапывать, и раны йодом смазывать и бинтовать, если кто-то повредит руку или ногу. Конечно, ставить диагнозы больным и лечить серьезные недуги будет земский врач – он ездит по деревням и ведет прием больных. А фельдшеру предстоит выдавать лекарства в аптечном пункте и выполнять назначения врача. Ответственное дело!
А в доме сейчас всё вверх дном. Мама плачет, не хочет Ольгу отпускать на чужую сторону, боится за неё. Конечно, как ей не переживать: девушке восемнадцать, невеста, красавица – и едет одна к чужим непонятным татарам с их мусульманскими обычаями… Отец сердится, ворчит: «Надо о замужестве думать, о своих детишках, а не служить новомодным идеям «хождения в народ»! Начиталась агитации разной, родителей слушать не хочет, кукла пустоголовая!»
И вместо обычного куплета своей военной песни неожиданно для всех поёт:
Турки нас атаковали,
Мы остались в дураках…
Один только младший братишка абсолютно спокоен и играет в новую игру - «в доктора»: услышав о пустоголовых куклах, тут же утащил к себе в уголок всех «подруг детства» Оли и Насти, красавиц в длинных платьях и с модными кружевными шляпками на фарфоровых головах. Этим головам больше всего досталось: разбил их Павлуша молотком одну за другой. Когда Ольга в ужасе спросила: «Зачем?» - он спокойно ответил, что хотел узнать, есть ли у кукол мозги или же они и впрямь пустоголовые...
А у Насти созрел собственный план. Чтобы родители не волновались о том, как Ольга одна будет жить в этом Татарском Сарсазе, она поедет туда вместе с сестрой! Чтобы стеснительной спокойной девушке не страшно и не одиноко было в чужом селении, она должна взять с собой бойкую и общительную Анастасию. И всё будет прекрасно! Ведь Настю все знают как человека, не теряющегося в любой ситуации. Она за словом в карман не лезет, а иногда одним взглядом может поставить на место! Ну и что, что ей только четырнадцать лет – она по уму взрослее своих ровесниц, а по характеру – настоящий боец!
Родители сначала только посмеялись этой безумной, с их точки зрения, идее. А потом отец по здравом размышлении решил: «А пускай едут обе! Сарсаз всего в двадцати верстах от Чистополя, там есть знакомая татарская семья - Данияр и Алия – хорошие люди. Вот к ним и определим дочерей на постой. А я буду ездить туда, навещать их».
Так Настя с Ольгой оказались в татарской деревне и начали вместе работать в фельдшерском пункте. Ольга нарадоваться не могла тому, как младшая сестренка ей помогает! Как ветер, носилась по деревне, рассказывала о прививках, убеждала родителей не бояться за своих малышей. И так быстро научилась по-татарски говорить, что ребята местные – её ровесники и ровесницы – даже заподозрили, что она чистокровная татарка, только выросла среди русских, потому сначала и не знала их языка. Ведь и внешностью она на татарских девочек похожа: смуглая, темноволосая, кареглазая. Ольга, сестра её, русая и белокожая, с серыми глазами, а эта – вылитая татарка! И так бойко лопочет по-татарски, как будто век на этом языке говорила.
Раз в неделю к дому Данияра подкатывала пролётка, запряжённая отцовскими вороными лошадками. Из неё ловко выпрыгивал Иван Иванович, приехавший проведать дочерей, и неуклюже вываливался братец Павлуша. Мальчишке всё было интересно: как дом татарский построен, как зовут козу, привязанную во дворе. Он любил поиграть с Данияровыми ребятишками, только вот беда: плохо они его понимали. Хорошо, Настя выручала: переводила его слова Дамиру и Тимуру и помогала братишке объяснять им, как устроен игрушечный паровоз. А ещё Настя научилась готовить татарское лакомство чак-чак. Угощала им отца с братом и посылала гостинчик матери, которая за всё лето только раз побывала в Сарсазе. Приехала и расстроилась. Церкви в татарской деревне нет, только мечеть. Дочери всё лето на службе не бывали, не исповедались и не причащались.
А хозяйка дома Алия уж так её девочек расхваливала! И в довершение ко всему сказала, что любой татарский жених рад был бы взять в жёны и старшую, «докторшу», и младшую, её помощницу.
В сильном замешательстве, близком к панике, ехала Иулиана домой в Чистополь, а потом затеяла с мужем разговор, который длился всю ночь. Говорила, что надо спасать, забирать домой дочерей, пока не умыкнули их татарские женихи, сарсазские кавалеры. Да пока не поздно, сосватать старшую за хорошего человека – ведь заглядывался на неё Иван Поляков, будучи ещё гимназистом. И она ему всегда улыбалась приветливо. Намекнуть бы отцу его при встрече, дескать, у нас товар, у вас – купец… А приданое давно уже собрано. Да и, пожив на чужой стороне, поработав фельдшером, дочка наверняка поняла, что истинное предназначение женщины – семья. На чужих детей столько сил душевных и физических потратила! Пора и о своих подумать.
До конца лета Настя с Ольгой прожили в Сарсазе. Приближалась осень. Насте надо было возвращаться: скоро в гимназии учебный год начнется. А Ольге отец в последний свой приезд сообщил, что её сосватали за хорошего человека с приличным капиталом. Надо ехать: уже смотрины назначены и время свадьбы предварительно оговорено. То есть грядут в её жизни большие перемены! Взрослая жизнь начнётся – семья, муж, дети, хлопоты по дому… Собственному дому, в котором она станет полноправной хозяйкой.
Обе девушки возвращались в родной дом повзрослевшими, изменившимися. Даже выражения лиц были какими-то необычными, просветлёнными. Ехали в Чистополь с радостью: соскучились по дому, по своим комнатам, по привычной русской домашней пище. По отцовской песне «Турки нас атаковали». По маминому ласковому голосу. По Павлушиным шалостям.
Глава 3. Гимназистки
В этом году гимназистка Анастасия Чернова пошла в пятый класс.
После лета, проведенного с сестрой в татарской деревне, она загорела, подросла, окрепла. Смуглое лицо, темные волосы, расчесанные на пробор и заплетенные в косу, коричневое платьице с белым кружевным воротничком, белый передник – вот он, портрет примерной гимназистки. Впрочем, появилась этой осенью еще одна интересная деталь: в свою речь она то и дело вставляла татарские слова. Привыкнув говорить с деревенскими на их родном языке, она могла и в гимназии, и дома внезапно перейти на татарский. Просто путалась. И не понимала, на каком языке говорит. Гимназических подруг это сильно позабавило, а классная дама Ксения Дмитриевна строго выговорила ей за такую, по ее мнению, оплошность и посоветовала быть внимательнее к своей речи. Ведь не в женской мусульманской школе она учится, а в гимназии, где получают классическое образование девочки из приличных состоятельных семей!
Настя очень рада была после каникул встретиться с гимназическими подругами. Самая близкая из них – её одноклассница Ольга Шашина. Бойкая, смышлёная, она была большой любительницей пошутить, похохотать. Румяное круглое лицо, светло-русые волосы, высокий рост. Стройная, ладная, она всегда была в центре внимания. Не то что её сестра Варвара, которая была годом старше, но училась в этом же классе. Родители решили, что так для них будет лучше: Варвара была невысокой и худощавой, нелюдимой, малообщительной и вечно хмурой. В отличие от Ольги, она была медлительной, туго соображала на уроках, и на лице всегда было недовольное выражение. Скучная, «тянутая», как говорила о ней Ольга. И учеба сёстрам Шашиным давалась по-разному. Варвара старалась изо всех сил, часами просиживала за решением какой-нибудь задачки, но училась в основном на «удовлетворительно». А Ольга была в числе первых учениц, ей все предметы давались легко, у неё была прекрасная память и пытливый ум.
Не отставала от подруги и Анастасия Чернова. Она легко запоминала целые куски из прочитанных книг, а стихи почти не учила, они сами укладывались в памяти и всплывали в нужный момент. Она с упоением цитировала классиков из учебной программы, а если выдавался случай побывать в театре, то могла на память воспроизвести реплики героев пьесы. Да, театр был их с Ольгой большим увлечением! Они всеми правдами и неправдами стремились попасть туда – в деревянное здание на углу Екатерининской и Садовой. Правда, родители Ольги не особо поощряли это стремление дочери – наверное, сказывалось то, что Шашины, как и многие другие купцы в Чистополе, были старообрядцами. Считали, что девицам подобает заниматься рукоделием, домоводством, готовиться к роли жены и матери семейства, а не развлекаться греховными зрелищами.
Но у молодости свои приоритеты. Очень хочется радости, веселья, развлечений. А в пятнадцать лет девочки-гимназистки начинают уже посматривать на своих ровесников из мужской гимназии. И это внимание взаимно! Тем более что женская и мужская гимназии располагаются почти рядом на центральной Екатерининской улице, неподалеку от красивейшего Никольского собора. А после уроков и гимназисты, и гимназистки идут домой через городской сад – он называется Скарятинским, и в нем летом гуляют по выходным и праздникам нарядные горожане, а зимой заливают каток на радость молодёжи.
Интересна история этого сада. Раньше на этом месте был базар. И был он самым грязным и неухоженным местом в городе. Но случилось чудо. В 1868 году в Чистополь приехал казанский губернатор Николай Яковлевич Скарятин. Он увидел, в каком ужасном состоянии находится Хлебная площадь, и очень расстроился. Непролазная грязь от подвод, лошадей, толп людей… Губернатор предложил чистопольскому купечеству разбить на этом месте общественный сад. Буквально за полгода купцы собрали до 3000 монет серебром. Из Казани Николай Яковлевич прислал архитектора и садовника. Первый распланировал, где что будет находиться, а второй засадил деревьями площадь в лучших петербургских традициях. И сад стал любимым местом отдыха чистопольцев. В 1872 году решено было назвать этот сад именем Скарятина.
И зимой, и летом в саду играл духовой оркестр, горели круглые фонари в вечернее время. Это было место, где назначались свидания или происходили «нечаянные» встречи, иногда судьбоносные… Городской уголок, который притягивал к себе всех, но особенно юных. Как там у Пушкина?
Верней нет места для признанья
И получения письма…
Ох уж эти письма, записочки, послания, которые передавались тайком предмету воздыханий! Боже упаси, если узнают родители, что их дочь или сын ведут тайную переписку! Тогда прощай, свобода, прощайте, вечерние прогулки с подружками, прощай, театр. И на каток не отпустят во избежание неприятностей – мало ли что придет на ум какому-нибудь гимназисту или парню из Реального училища! Вскружат голову неопытным девицам, и греха не оберешься. Город небольшой, злые языки ославят так, что не отмоешься… Попробуй потом найди для девушки жениха достойного!
А в гимназии классная дама Ксения Дмитриевна не раз своим строгим монотонным голосом делала внушения тем, кто, по ее мнению, позволяет себе легкомыслие и проявляет любовь ко всякого рода развлечениям. Много и часто говорила о женском достоинстве, о правилах поведения для благовоспитанных девиц. Сама она, конечно, была образцом истинной леди. Девочкам было известно, что она из обедневшей дворянской семьи, получила хорошее домашнее образование и воспитание, но вынуждена работать, поскольку родители умерли и не оставили ей никаких средств. Она хороша собой и достаточно молода, но не замужем – бесприданнице трудно обзавестись семьёй. Девочки этот вопрос обсуждали между собой, когда посмотрели «Бесприданницу» Островского в театре.
Они сочувствовали Ксении Дмитриевне, сравнивали её с Ларисой Огудаловой (и сравнение было не в пользу героини Островского), восхищались её манерами и старались быть на неё похожими. Настя даже сказала Ольге однажды, что мечтает стать классной дамой или учительницей, когда окончит гимназию. Ольга только усмехнулась: «Не успеешь оглянуться, как тебя родители замуж выдадут, и тогда будешь воспитательницей для своих детей! Поэтому налегай на уроки рукоделия, учись шить, вышивать крестом и гладью, вязать детские чепчики и пинетки. А немецкий, французский и геометрия – предметы необязательные, в хозяйстве вряд ли пригодятся».
Глава 4. Революция
Выпускной класс. Экзамены. Волнения. Мысли: что дальше?
У кого-то перспективы удачного (выгодного, с точки зрения родителей) замужества. У кого-то совсем неясное будущее.
Что такое выпуск из гимназии? Перелом в судьбе. Важный жизненный этап пройден, а что за ним? Как сложится дальнейшая жизнь? Этот вопрос волновал каждую из девушек-выпускниц.
А в России неспокойно. Революция. Много новых слов: большевики, меньшевики, эсеры, Временное правительство, комиссары…
1905 и 1906 годы, а за ними и 1907 и 1908 годы прошли в Чистополе под знаком волнений и беспорядков: собрания, выборы, демонстрации стали обыденным явлением. После одного митинга, происходившего в Скарятинском саду, были арестованы комиссар и городской голова. Правда, они были вскоре отпущены. Но сколько было разговоров!
Даже в женской гимназии произошло неслыханное.
Однажды утром, как всегда, прозвучал звонок. На молитву! С шумом выбежали из классов девочки. Они встали в пары, спустились по лестнице, прошли длинный коридор и подошли к дверям зала. Там выстроились по классам, как обычно. Но вместо слов молитвы и следующего за ней гимна «Боже, царя храни» вдруг нестройно запели «Марсельезу»:
Отречемся от старого мира!
Отряхнем его прах с наших ног!
Нам враждебны златые кумиры;
Ненавистен нам царский чертог!
Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врагов, люд голодный!
Гимназическое начальство было в ужасе. Ксения Дмитриевна побледнела, как полотно, и вышла. Девочек увели в классы и оставили одних, а педагоги собрались в кабинете директора на совещание.
А потом, на первом уроке, с гимназистками беседовали преподаватели и классные дамы, увещевали, убеждали в том, что ввязываться в политику – дело опасное и неблагодарное. Надо думать о том, как успешно сдать экзамены, надо планировать своё будущее.
Но брожение в молодых умах не прекращалось. Кто-то дерзко высказывался о том, что пришла новая эпоха, а значит, всё старое пойдёт на слом. А кто-то взывал к порядку.
1 мая в городе состоялась маёвка с шествием горожан, с флагами и с красными бантами на лацканах пиджаков, с выступлением сапожника Чилимова, который призывал расправиться со старым режимом.
Скорая на расправу толпа двинулась к городской управе, где уничтожила портреты царей и арестовала городского голову Былинкина, а заодно полицейского и городового. Попался под руку и комиссар Нератов, которого обвинили в потоплении баржи с хлебом в Каме… Город бурлил, как река в половодье.
Глава 5. Знакомство с женихом
В 1910-м после окончания гимназии девочки одна за другой выходили замуж.
Первой была Ольга Шашина. Её жених занимался хлеботорговлей, как и Ольгин отец, он был хорошим знакомым семьи. Между ним и Ольгой давно возникла симпатия. Молодые венчались в церкви, а затем переехали в свой дом.
Потом последовало еще несколько свадеб. Кто-то из вчерашних гимназисток остался в Чистополе, кто-то уехал с мужем в Казань, в Самару, в Москву…
К Варваре Шашиной посватался богатый вдовец средних лет, который после смерти жены остался с двумя ребятишками. Родители были против, надеясь найти для дочери более достойную партию. Но Варвара неожиданно согласилась. Обвенчавшись, супруги уехали в сибирский Тобольск, где у Варвариного мужа было хорошо налаженное дело и большой дом.
Дошла очередь и до Насти Черновой. В Чистополе для неё не смогли подобрать подходящего жениха. Да и как подбирать кого-то такой своенравной девчонке? Разве она будет чьих-то советов слушать? Попробовали поговорить с ней о замужестве, о возможных претендентах – она только рассмеялась и сказала, что выберет жениха сама и замуж пойдёт только по любви!
Но и для неё нашёлся жених. Он был не из здешних жителей, приезжий. Познакомились они в Казани, куда выпускница гимназии поехала в гости к старшей сестре Оле. У той уже было две дочери – Нина и маленькая Катенька. Муж служил в торговой компании, семья жила в своём доме с садом.
Однажды к ним в гости заглянул очень высокий и красивый молодой человек, знакомый Олиного мужа. Настя увидела его и ахнула: усы, бородка, черты лица – всё как у императора Николая Второго. Вот только ростом он гораздо выше… Под потолок!
Когда сели за стол, она даже пошутила: «Глядя на Вас, Петр Федорович, так и хочется обратиться: «Ваше величество!»
Тот усмехнулся, а Олин муж Иван сказал, что это сходство однажды сослужило Петру хорошую службу.
«Какую?» - нетерпеливо воскликнула заинтригованная Настя.
Перебивая друг друга, Петр и Иван начали рассказывать.
Это было давно, несколько лет назад. Они оба служили во флоте, да не на каком-нибудь корабле, а на яхте «Царевна», принадлежавшей царской фамилии.
И вот однажды государь с супругой и дочками решили прокатиться по Финскому заливу.
Когда царица Александра Федоровна увидела молоденького матроса-вестового Петра Маслова, она тоже была удивлена его сходством со своим державным мужем. Подозвала Петра к себе, спросила, как зовут и откуда он. И с тех пор стала давать ему разные мелкие поручения. «Я стал чем-то вроде денщика при императрице», - сказал Пётр.
А когда царская семья покидала яхту, Александра Федоровна пригласила Петра Маслова к себе и подарила ему золотые часы с гравировкой «За верную службу царю и Отечеству». Все матросы потом завидовали: «Повезло тебе, Петя! Эти часы – как пропуск в новую жизнь. Покажешь их, дашь прочитать надпись – а там значится, что это царский подарок – и перед тобой все двери откроются!»
«А можно мне увидеть эту реликвию?» - спросила Настя.
Петр молча достал из кармана жилета сверкающие круглые часы с цепочкой, нажал кнопку, и крышечка открылась. На ней была витиевато выгравированная надпись. А вокруг циферблата – сверкающие камушки.
«Наверное, бриллианты», - подумала Настя.
Глава 6. Пётр Маслов
Петр Федорович приехал в Казань по делам. Его знакомый пообещал содействовать его устройству на должность инженера-подрядчика в строительную контору, которая занималась укреплением берегов рек, строительством мостов и набережных в различных городах по всей Волге. Образование и некоторый опыт работы в этой области у Петра были. И почти без всяких усилий он получил и должность, и первый заказ.
Должность была хлопотная: контролировать все этапы строительства, включая планирование, проектирование и строительство. Нанимать рабочих, следить за ходом работ и соблюдением договора с заказчиком. Держать в поле своего зрения обеспечение строительными материалами. И не забывать о бытовых удобствах для работников.
Сама организация, в которой он работал, находилась в Казани, а заниматься укреплением берегов рек предстояло на всём протяжении Волги, в разных городах. То есть переезжать с места на место и в каждом городе начинать с нуля: нанимать работников, договариваться о подвозе материалов, планировать фронт работ и осуществлять контроль за их точным выполнением в соответствии с расчётами и чертежами.
Уезжать из Казани ему не хотелось. Он стал всё чаще бывать в гостях у Настиной сестры Ольги и её мужа, и, как вскоре выяснилось, не случайно. Ему очень нравилась Настенька – своей миловидностью, маленьким ростом, весёлым нравом, тем, что она по-детски бойкая, любопытная. Он почувствовал, что и она к нему потянулась всем сердцем.
Любовь! Ну и что, что ей восемнадцать, а ему тридцать шесть – ровно вдвое старше! Главное – взаимные чувства!
Он откровенно поговорил с девушкой и церемонно предложил ей руку и сердце, как в старинных романах. Она улыбнулась и без всякого жеманства, попросту сказала, что согласна.
В Чистополь поехали все вместе: Настя с сестрой и её семейством и жених Пётр Маслов.
Родители были рады. Им понравился серьёзный и достаточно взрослый жених, которого дочь сама выбрала. По любви, как и обещала.
Венчание не стали откладывать, ведь жениху нужно было вскоре отправляться к месту новой работы. И вместе с ним поехала молодая супруга – Анастасия Ивановна Маслова.
Прощай, родной Чистополь! Впереди – другие города и настоящая взрослая жизнь! Настя ещё не знала, что её ожидает не спокойствие и благополучие, а годы, полные тревог. Бесконечные переезды, обустройство каждый раз на новом месте, обзаведение хозяйством.
Впереди хлопоты и заботы о большой семье: в этом браке родится пять сыновей и одна дочь.
Будут и радости, и горести, и богатство, и бедность, и тяжелая болезнь мужа, и необходимость все заботы о семье взять на себя. И потеря близких, любимых и дорогих сердцу людей.
То есть всё то, что называется нелёгким семейным счастьем.
Глава 7. Год 1917-й
А тем временем в стране случилась Октябрьская революция. Она очень многое изменила. Новая власть. Комиссары в кожаных тужурках. Солдатские и матросские патрули на улицах Казани, где в это время жили Анастасия с мужем и двумя старшими сыновьями.
Куда-то исчезло продовольствие, появились карточки и слово «паёк». Пётр Фёдорович был на хорошем счету у новой власти, хотя и относился к категории «старых специалистов». Но комендант Казани Лебедев был его другом ещё со времён службы во флоте и всячески поддерживал старого товарища. Семья не бедствовала.
А в Чистополе и в уезде в это время был настоящий разгул анархии, усилилась преступность, начались погромы поместий и захват имущества. Национализировали лабазы и склады в порту Камы, принадлежавшие купцам-хлеботорговцам.
Всё чаще стало звучать не знакомое прежде слово «экспроприация», начали описывать и отбирать всё имущество богатых купцов и местных помещиков. Начались поджоги: пострадали амбары купца Логутова, бани и даже аптека.
Появились анархисты, монархисты, эсеры, большевики.
Купечество боялось выступать против новой власти. Но не все. Как-то на собрании купец Вачугов начал критиковать большевиков и эсеров. В результате всё собрание чуть было не расстреляли, а на имущих граждан наложили контрибуцию в размере одного миллиона рублей. И началось! Изымали наличность и имущество у купцов. Забирали особняки. Конфисковали зерно, хранившееся в амбарах на пристани. Революционной России нужен был хлеб!
Переименовали улицы. Екатерининская стала улицей Карла Маркса, Архангельская – улицей Ленина. Скарятинский сад переименовали в парк культуры и отдыха имени Карла Маркса по ходатайству партии эсеров.
Начались аресты и расправы.
Помещикам крестьянские сходы порой выдвигали ультиматум — убираться на все четыре стороны. И благо тем, кто выполнял это требование! Поспешили убраться – и, потеряв имение, хотя бы жизнь сохранили.
Военно-Революционный Штаб при помощи отряда моряков и красногвардейцев занимался арестами, конфискациями и контрибуциями. В ночь с 8 на 9 марта 1918 года был произведён арест контрреволюционеров» - Вачугова, Шашина, Орлова-Пятницкого и других . Продовольственные отряды получили полномочия реквизировать хлеб. И реквизировали так усердно, что отобрали у местных крестьян даже семенной фонд. Следующей весной засевать поля было нечем. И разразился страшный голод. Вымирали целыми селами. Были случаи каннибализма, о чём даже в газетах писали.
А дальше – гражданская война. Город переходил от белых к красным. Колчак. Чехи. Красногвардейцы.
Широко стали практиковаться расстрелы. Так, в конце 1918 года были расстреляны помещица Бутлерова вместе с дочерьми, купцы Логутов, Зайцев, Уткин, Толстой, Милославский, Молоствов. Казни производились на Каме. Трупы сбрасывали под лёд. Это была эпоха «красного террора». И живописные берега Камы уже не манили горожан прогуляться в выходной день. Река превратилась в зловещее место, от которого веяло страхом и смертью.
Богатые купцы-миллионеры были разорены. Кому-то повезло: успели уехать, спрятаться. У кого были счета в европейских банках, те подались за границу. Но многие просто пропали бесследно. Арест, приговор – и нет человека!
Обе гимназии, мужская и женская, духовное и реальное училища были закрыты. Городской сад из места свиданий превратился в площадку для собраний и митингов.
Разгорячённая речами и призывами толпа шла громить лавки, «экспроприировать экспроприаторов».
В это время хуже всех было тем, кто попадался под горячую руку «строителям новой жизни». В числе подвергнутых экспроприации был и Иван Иванович Чернов.
Когда он перестал отвечать на письма дочери, Анастасия уговорила мужа съездить в Чистополь, чтобы узнать, в чём дело. То ли почта в неспокойное время плохо работает, то ли произошло что-то страшное…
И, оставив детей на попечение Ольги, они отправились в путь.
Глава 8. Пепелище
Чистополь. Знакомые улицы. Вот-вот покажется знакомый с детства дом. Но… Где же он?
Их ожидала жуткая картина. На месте двухэтажного дома, в котором жили родители, были обугленные развалины. Рядом стояли еще два дома с выбитыми стёклами. С трудом удалось отыскать бывшую соседку, и она рассказала, что в дом к Черновым ворвалась толпа под предводительством «товарищей» с наганами. Иван Иванович пытался объяснить, что он почётный гражданин Чистополя и член Городской думы… И тут же получил пулю в голову. Двадцатилетнему сыну Павлу проломили череп какой-то железякой. А мать, Иулиана, пытавшаяся заслонить его собой, была сбита с ног, потеряла сознание. А потом заполыхало… И не стало на Архангельской улице дома, в котором жила семья, где росли дети, где отец, георгиевский кавалер, распевал, расхаживая по комнате: «Турки нас атаковали»…
И Анастасия, и Петр словно оцепенели. Долго стояли на пепелище, а потом Настю окликнула молодая женщина. Оказалось, это Наталья Гусева, одноклассница Анастасии. Они обнялись, и на глазах у обеих заблестели слёзы.
Начали сбивчиво рассказывать о том, как жили после окончания гимназии. Настя стала расспрашивать о подругах, с которыми не виделась с тех самых пор, как после венчания покинула Чистополь. Коротко рассказала о себе, о детях, о жизни в Казани и Астрахани.
Наталья рассказала, что многие из гимназических подруг уехали из Чистополя, а сама она похоронила отца и ухаживает за больной матерью. Дом у них отобрали, хорошо, что приютила их тётка, мамина сестра. Живут все вместе в её небольшом домике, кое-как перебиваются в это голодное и неспокойное время. Сама Наталья даёт частные уроки, за которые с нею расплачиваются в основном продуктами.
Ещё Наталья рассказала, что их классная дама Ксения Дмитриевна в прошлом году умерла от чахотки. Многим из преподавателей пришлось покинуть Чистополь и отправиться на поиски заработка – ведь ни одно учебное заведение в городе не работает.
Но более всего Настю поразил рассказ о судьбе её лучшей подруги Ольги Шашиной. Судьба эта оказалась страшной, трагической.
Мужа и отца Ольги арестовали и расстреляли, имущество отобрали. А саму Ольгу с сыном-младенцем отправили на поезде в Сибирь, в Красноярск в числе других «лишенцев». Там она пыталась найти хоть какое-то жильё, снять комнатку. Бродила до самой ночи по городу, стучала в двери и окна, просила впустить хотя бы ненадолго, чтобы обогреться, но никто не открывал. А на улице поздняя осень, снег вперемешку с дождём, ветер насквозь продувает лёгкое пальто. Младенец плачет – его надо бы покормить и перепеленать. Но на улице этого не сделаешь. А осторожные горожане боятся открыть дверь…
У Ольги не было ни денег, ни ценных вещей – всё отобрали, и не на что было купить хлеба для себя и молока для малыша. Закончилось тем, что она вместе с ребёнком бросилась в Енисей с моста и утонула…
Сама Наташа узнала об этой истории от другой их гимназической подруги, которая тоже была сослана в Красноярск. Но ей повезло: там жили дальние родственники матери, которые приютили и обогрели её. А вот о судьбе Варвары Шашиной и её мужа, проживавших в Тобольске, Наталья ничего не знала.
На этом страшные события и удручающие новости не закончились. Вернувшись в Казань, Анастасия узнала, что мужа её старшей сестры Ольги арестовали. О его местонахождении никто ничего не знал. А саму её с двумя дочками уже завтра собираются отправить в село Шеланга, что в тридцати километрах от Казани вниз по Волге.
Настя помогла плачущей сестре собрать вещи, а назавтра они с мужем погрузили её, детей и узлы с вещами на маленький пароходик, и Ольга с Катенькой и Ниной отправились к месту своей высылки.
Позже сестра написала, что устроилась в Шеланге на работу фельдшером, благо специальность эта была востребованной и позволяла прокормить семью. И что живут они в небольшом домике, брошенном уехавшими хозяевами.
А вот следы Ольгиного мужа так и затерялись. Скорее всего, был расстрелян и похоронен в безымянной могиле…
Глава 9. Семейная география
До революции семья Масловых жила очень хорошо и ни в чём не нуждалась. Пётр Фёдорович был на хорошем счету как толковый инженер-гидростроитель. Анастасия не работала, она растила своего первенца и вела домашнее хозяйство. Первенцем Петра и Анастасии был Анатолий, он родился в Казани.
Петр Федорович тогда работал над укреплением берега Волги, строил набережную, ремонтировал мосты. Семья жила в комфортной служебной квартире из пяти комнат. Наняли горничную и няню. Анастасию очень радовала возможность хотя бы изредка выбираться с мужем в театр. Бархатное платье, золотые украшения, прическа – и ты уже не домохозяйка, а дама-театралка.
Иногда они бывали в гостях у сестры Ольги. Встречи с родными – тоже огромная радость. Со смехом вспоминали детство, незабываемое лето в татарской деревне, при этом вставляли в речь татарские словечки, чем немало удивляли и Петра Фёдоровича, и Ивана, Ольгиного мужа. Собравшись вместе, сёстры готовили чак-чак и заваривали густой и душистый чай – всему этому их научила в Сарсазе Алия.
Вспоминали, как приезжал к ним каждую неделю отец и привозил Данияру и его жене гостинец: однажды привёз целую сахарную голову, которую нужно было колоть на части, а потом специальными щипчиками делить на маленькие кусочки. Такие головы лежали у отца в его бакалейном магазине на полке, а в татарской деревне они были в диковинку.
Через два года, уже в Астрахани, куда был переведён Пётр Фёдорович, родился второй сын Виктор. Петр Федорович целыми днями пропадал на строительстве. Возвращался усталый, в грязных сапогах. Астрахань запомнилась обилием рыбы и икры на повседневном семейном столе, летней жарой и духотой. От этого невыносимо жаркого климата дети стали болеть. Нехорошо чувствовала себя и Настя. Но работа в Астрахани продолжалась только два года, потом их перевели в Саратов.
Анастасия снова была беременна. Третий сын, Николай, и четвертый, Александр, появились друг за другом на свет в Саратове. Вениамин – в Царицыне, который в год его рождения переименовали в Сталинград. А младшая, Мария, родилась в Самаре, которая тогда уже назывался Куйбышевом.
Семья кочевала по волжским городам, как цыганский табор, жила в служебных квартирах, где всякий раз нужно было раскладывать вещи, вешать занавески, наводить уют, размещать детские кроватки, шкафчики с одеждой, ящики с посудой и игрушками.
Иногда Настя чувствовала страшную усталость, буквально валилась с ног. Каждый из детей требовал её внимания. Да и мужа надо было накормить, одеть в чистую рубашку и проводить на работу. А потом заняться стиркой, приготовлением обеда, уборкой… Нянек и горничных, помощниц по хозяйству больше не нанимали. С увеличением семьи увеличились расходы. А в стране разразился голод. В поисках пропитания люди срывались с обжитых мест и отправлялись в «более хлебные», как им казалось… Вокзалы наводнили мешочники. Выросла преступность. На улицах иногда можно было увидеть трупы умерших от голода людей…
Особенно Настю поразил один случай. Она шла со старшим сыном на рынок, чтобы купить немного картошки, и недалеко от входа увидела мертвую женщину, лежащую на мостовой. У её груди плакал живой ребенок. Он перебирал ручонками, кривил личико, сосал изо всех сил, пытаясь добыть из материнской груди хоть каплю молока… Все отворачивались и проходили мимо. Настя схватила Анатолия в охапку и бросилась бежать прочь от этого страшного места…
Потом мужа перевели на Украину – начиналось строительство Днепрогэс. Обосновались в Запорожье. Они уже совсем было начали обживаться на новом месте, как вдруг пришла беда. Холодным осенним днём, когда уже подмораживало и река начала покрываться тонким ледком, Петр Федорович поскользнулся на плохо сколоченном бревенчатом помосте и упал в реку. Барахтался, стараясь выбраться на берег, снова соскальзывал. Лицо посинело, ноги от холода сводили судороги. В конце концов рабочие его вытащили с помощью веревок, отправили домой отогреваться и сушиться….
Он простудился, метался в жару, сильно кашлял. Иногда впадал в забытье. Дело осложнялось отсутствием у медиков необходимых лекарств и скудным питанием – на Украине, как и в России, лютовал голод, вызванный неурожаем из-за засушливого лета…
Анастасия меняла на продукты свои украшения – золотые серёжки и колечки.
Когда муж немного пришел в себя и начал вставать, ходить по дому, они обсудили тяжелое положение, в которое попали. Петр Федорович теперь не работник. Спасибо, что выжил. Но врачи поставили диагноз «эмфизема правого лёгкого». Это одышка при любой пустяковой нагрузке, изнуряющий кашель, слабость. Даже просто ходить по комнате тяжело, а работать на ветру, на морозе или под дождём врачи запретили.
«Я теперь инвалид, а семью как-то надо кормить. Давайте поедем ко мне на родину, там живет сестра с семьёй. На первое время приютит нас, а там или построим дом или купим готовый, заведём огород, корову. Проживём как-нибудь! Если же останемся здесь без работы, без заработка, без родных, можем просто протянуть ноги – всем семейством, один за другим».
Так они в последний раз снялись с места и отправились на Волгу, в Ивановскую область, в небольшой городок Пучеж. Собрали и упаковали вещи, сдали ключи от казённой квартиры и отправились в далёкий путь. Закончилась кочевая жизнь.
В Пучеже у Петра Федоровича жила сестра Александра Федоровна, в девичестве Маслова, а по мужу Заякина, со своим мужем Александром и сыном Алексеем. Муж её – речник, по Волге на разных судах плавал. Сын – школьник. А сама она добрейшей души человек, в помощи никогда никому не отказывала, так что приютила всё большое семейство у себя под крышей, пока собственным домом не обзавелись.
Купили дом в Семёновской, на окраине Пучежа. Для этого продали все бархатные и шелковые платья, меховую горжетку, все украшения, которые Анастасия не успела в голодный год поменять на хлеб и картошку. Золотые часы, подаренные Петру царицей, тоже пошли в дело - их обменяли на корову. Только вот незадача: Анастасия Ивановна, городская жительница, доить её не умела. Корова кричала жалобно. Пару раз прибегала Александра Фёдоровна, доила её. А потом договорились с соседкой: увели Зорьку к ней, купили кормов, соломы на подстилку и попросили ухаживать за коровой и доить её, а молоко стали делить пополам. Иногда соседка приносила творог и масло.
Глава 10. В колхозе
Жизнь стала налаживаться. В огороде посадили морковь, лук, картошку и капусту. У соседей покупали яйца. Старшие дети ходили в школу. Пётр Фёдорович потихоньку мастерил необходимые в хозяйстве вещи.
Анастасия решила идти на работу. Вспомнила о своей давней мечте стать классной дамой. Но такая должность в Пучежской школе не была предусмотрена. Ей предложили заведовать детскими яслями. Круглосуточными. Но как же тогда быть с домом, где свои «ясли»: шестеро детей разного возраста и муж-инвалид? И всем сготовь, всех накорми, обстирай…
Но работа для неё всё же нашлась.
В конце тридцатых, перед войной, приехал к ним в деревню из Пучежского райкома партии человек, зашел в дом к Масловым и, поздоровавшись, выпалил: «Анастасия Ивановна, ты в этих местах самая грамотная, сама говорила, что при царе в гимназии училась. Есть мнение поставить тебя на должность председателя колхоза».
Она опешила: «Как … председателем колхоза? Я же ничего в сельском хозяйстве не смыслю… Да и в деревне живу без году неделя… До того всё по большим городам жили мы… И притом… я же беспартийная!»
«А мы тебе помогать будем! Направлять, директивы присылать, чтобы от курса партии не отклонялась. К тому же здесь есть толковый агроном Михаил Семёныч, он тебя ввёдет в курс дела. Бригадиры полеводов и животноводов тоже опытные. Дело своё хорошо знают. А тебе что? Получишь план, а там всё расписано: что сеять и сколько, какую продукцию, когда и в каких количествах сдавать государству. Не робей! Народ тебя уважает, значит, слушать будет. Ты только не раскисай, гни свою линию в соответствии с линией партийного руководства!»
Анастасия, наверное, расплакалась бы, но тут в дом к ней зашли агроном и оба бригадира и стали её уговаривать, чтобы соглашалась. Обещали помогать, объяснять и учить сельскохозяйственным премудростям. Говорили, что в деревне её уважают, а значит, слушаться будут. Она подумала: «Как будто сговорились: уважают да уважают». И молча кивнула: согласна.
Так стала Анастасия Ивановна Маслова председателем колхоза «Новый путь» и работала в этой должности семь лет, до самого окончания войны. Была у неё колхозная печать и две амбарные книги для записей, присылали ей из райкома планы на год, квартал, декаду, строгие приказы и партийные директивы. А она отчёты отправляла и продукцию колхозную. Постепенно втянулась. Перезнакомилась с председателями соседних колхозов. Они ей тоже помогали - кто словом, а кто и делом. Не хватает семян для посева – займёт в соседнем колхозе. Не хватает солярки – знакомый председатель подскажет, к кому обратиться, чтобы решить вопрос.
Самыми трудными были военные годы. Суровые, голодные, наполненные горем и страхом за жизни тех, кто был на фронте. А ещё огромным, нечеловеческим трудом, заботами, которые легли на плечи женщин и детей-подростков, когда практически всё мужское население с оружием в руках воевало на фронтах, когда враг захватывал всё новые территории. И с фронта шли похоронки, и вдовьи глаза не просыхали от слёз…
Анастасия Ивановна проводила на фронт одного за другим четырех сыновей. Бронь была только у Виктора, поскольку он, молодой инженер, был назначен директором МТС, где ремонтировали не только трактора, но и танки…
И осталась она в доме с инвалидом-мужем да с младшей дочерью Марией, которой в 1941 году исполнилось десять лет.
Глава 11. Сыновья
Анастасия Ивановна все силы отдавала работе. Дневала и ночевала в конторе, ездила по полям, бывала на ферме. Вместе с женщинами сажала на островах капусту. И ноги, и руки, и глаза болели от постоянного напряжения. Но она не сдавалась!
Вот только на семью времени у Анастасии не хватало. Но ребята уже не маленькие, подросли. И научились сами с раннего детства делать какие-то работы по дому.
Были они послушными и работящими, быстро поняли, что матери надо помогать. Научились мыть посуду и подметать пол. Их одежда аккуратно висела на стульях, а постели были заправлены. Став школьниками, самостоятельно делали уроки. Старшие помогали младшим. Много читали, были завсегдатаями городской библиотеки, а иногда родители разрешали им посмотреть фильм в городском кинотеатре или сельском клубе, давали денег на билеты.
Особенно увлёкся кинематографом Николай. Его интересовал сам процесс съёмки фильмов, работа кинооператора, различные кинотрюки. Он мечтал попасть в этот удивительный мир кино. Зная, что для поступления в вуз надо хорошо учиться в школе, он стал отличником, комсомольским активистом. А после школы поступил в ЛИКИ – Ленинградский институт киноинженеров.
Мальчишки не шумели, когда мама укладывала малышей – Веню и Марию. Когда появилась в их большой мужской компании девочка-сестрёнка, самая младшая, шестая по счёту, её все поголовно начали баловать. Старались угостить чем-то вкусненьким, смастерить игрушку. Носили её, малышку, на руках, брали с собой в лес за ягодами.
А когда ребята стали постарше, научились шить на маминой швейной машинке «Зингер», которую ей в Чистополе купил отец в ту пору, когда она еще училась в гимназии. Из каких-то лоскутков мастерили девчонке красивые наряды, так что подружки Маше завидовали. Чего только не шили на этой машинке! Мать говорила: «Брюки себе из отцовских перешивали. Сукно шили. Ремни из кожи шили. Не шили только железо!» Машинка была надёжная, служила и самой Анастасии, и детям, потом внучкам в наследство перешла. И они на ней любили шить, хотя была уже и новая, современная машинка куплена.
Анатолия и Виктора тянуло к сельскохозяйственным машинам. Помогали соседу, механизатору дяде Егору ремонтировать трактор. А потом и сами научились им управлять, а если надо, то и ремонтировать. Деревня Семёновская хотя и примыкала одним концом к городу Пучежу, но это всё же была деревня, и её жители были колхозниками: трактористы пахали и засевали поля, доярки ухаживали за коровами и доили их, овощеводческая бригада сажала капусту на острове посреди Волги, потому что там почва была плодородная. Плавали туда на лодках. В начале лета высаживали рассаду, а осенью грузили огромные кочаны в лодки и везли на берег.
Анатолий и Виктор
У старших сыновей Виктора и Анатолия судьба как-то сама собой определилась. Жизнь свою оба они связали с колхозом: один стал механизатором, а другой, выучившись на инженера-механика, занял руководящую должность.
Один окончил школу-семилетку и сел за штурвал колхозного трактора. Другой окончил техникум, потом институт заочно и возглавил сначала ремонтные мастерские, а затем, по прошествии нескольких лет, был назначен директором МТС – машинно-тракторной станции, которая обслуживала несколько колхозов в окрестностях Пучежа.
Николай
Николай окончил школу и поехал в Ленинград, поступил в Институт киноинженеров. Стал председателем институтского профкома. Познакомился с Петькой-карелом, приехавшим из Петрозаводска. И стали они неразлучными друзьями. С рвением «грызли гранит науки», были выдумщиками и заводилами во всех студенческих делах. Вот только окончить вуз и стать известными кинематографистами им не довелось.
Началась война, и они отправились сражаться с врагами. Николай прислал домой довольно странное письмо. Мать запомнила его слово в слово: «Еду проповедовать большевистское слово, большевистскую правду между своими и чужими. Адреса нет, но я буду жить». И всё. Никаких вестей. Больше о нем никто ничего не мог узнать. На запросы приходил один ответ: «Пропал без вести». Ни в военных архивах, ни в Министерстве обороны, ни в институте (а туда тоже обращались) никаких сведений о судьбе Николая обнаружено не было. Был человек – и пропал. И какой человек! Умный, талантливый, с активной жизненной позицией и огромной любовью к Родине.
СКЛОНЯЮСЬ…
Склоняюсь перед без вести пропавшими
Солдатами чудовищной войны,
Как и другие, до конца стоявшими,
Несокрушимой верою полны.
С пехотной трехлинейкой или рацией,
Готовясь смерть принять за край родной,
Спасая Родину, цивилизацию,
Шагали той дорогой. Той войной.
По мертвым плакали родные, близкие,
Несли цветы к могильному кресту,
К мемориалам скромным с обелисками,
Уняв сердец тревожный перестук.
У числившихся без вести пропавшими
Ни холмика, ни стелы, ни креста:
Молиться за живого иль за павшего?
Душа его теперь в каких местах?
Нет имени над братскою могилою,
Нет похоронки, нет координат,
И не отыщет мужа, сына, милого
Ни мама, ни жена, ни сват, ни брат…
Но в День Победы слёзы – вещь уместная…
Пойду с цветами к Вечному огню
И поклонюсь Солдату Неизвестному,
Крестом его могилу осеню…
Сашенька
Был в семье и человек с творческими способностями, «поцелованный Богом» поэт…
Это был Сашенька.
Мать и отец называли всех своих детей полными именами, обращались к ним по-взрослому, даже к младшим. Анатолий, Виктор, Николай, Вениамин, Мария. И только одного называли Сашенькой.
Он был необычным мальчиком. В школе выделялся среди других ребят выражением лица: вдохновенным, отрешённым. Он писал невероятно красивые стихи, за что получил прозвище «Наш Лермонтов». Нет, он не подражал Лермонтову. Его стихотворения были самобытны. Он посвящал их одноклассникам, учителям – и дарил тетрадные листочки в клетку, исписанные ровным почерком, своим друзьям или девочкам из класса. Учительница литературы поражалась, восхищалась и постоянно советовала собирать все стихи в толстую тетрадку, чтобы потом издать. А он всё равно дарил, не оставляя себе ни копий, ни черновиков.
Потом, когда он в 43-м погибнет во время Орловско-Курской битвы, мать спохватится… Но ей не удастся найти и собрать эти листочки со стихами светлого и чистого мальчика своего, обещавшего стать большим поэтом… Её Сашеньки.
Были письма с фронта, над которыми она безутешно плакала... А когда муж сжег их в печке со словами: "Нечего рвать себе сердце", - она наизусть могла процитировать каждую строчку этих серых треугольников...
Последний бой
"Уважаемые Пётр Фёдорович и Анастасия
Ивановна! Ваш сын Маслов Александр, 1923 года
рождения, 3 августа 1943 года погиб геройской
смертью под Орлом в боях за освобождение
Родины. Никогда не забудет народ своих сынов,
павших на полях сражений.
Капитан Болдырев, г. Орёл"
(Из похоронки).
Бабушка искала в кадрах хроники
Сыновей, погибших на войне.
До конца не веря похоронкам,
При свечах молилась в тишине.
И, смахнув слезу углом платочка
С выцветших от горя серых глаз,
О солдатах, о родных сыночках
Начинала долгий свой рассказ.
«Сашенькой гордилась наша школа:
Первый по таланту и уму,
Был такой красивый и весёлый,
Все известность прочили ему.
Шутка ли: семнадцать, а слагает
Он стихи, как истинный поэт.
Лермонтовым в школе называют,
На любой вопрос найдёт ответ…
В сорок первом после выпускного –
Он с ребятами в военкомат.
Через год был ранен. Только снова
Возвратился в часть свою солдат.
Не осталось в памяти ни строчки.
Раздарил стихи свои друзьям,
Девушке в голубеньком платочке,
Одноклассникам, учителям…»
***
У деревни Малое Рожково
Две недели шёл кровавый бой.
Бомбой клуб разрушен поселковый
С закопченною печной трубой,
Избы обгорелые стояли
Там, где не смогли пройти враги –
День и ночь разрывы грохотали
В самом пекле огненной дуги.
Место битвы с вражьей группировкой -
Бывшие пшеничные поля -
Перепаханы артподготовкой,
И свинцом засеяна земля.
Всюду покорёженные танки
С чёрно-белой свастикой с боков.
В ивняке у речки-безымянки –
Пять «катюш» и взвод мотострелков.
Был приказ: сдержать напор фашистов
И, не отступая ни на пядь,
Поддержать огнем в бою танкистов
И пехоту с фланга прикрывать.
…Черным дымом всё заполонило.
Рёв моторов и фугасов вой.
В небе – крылья краснозвёздных «илов»,
Пролетающих к передовой.
«Тигры», самоходки и «пантеры»
Двигались лавиною вперёд,
Преодолевая все барьеры,
И давя всё, что ещё живёт…
В бой вступили танки и «катюши»,
От разрывов дыбились поля.
И от грома заложило уши,
И смешались небо и земля…
***
В праздник своего двадцатилетья
Паренек из части войсковой
Принял у Рожкова бой последний -
Бой за жизнь и честь земли родной.
Стройною колонной боевою
Шли десятки «тигров» и «пантер».
«Пацаны! Готовь гранаты к бою!» -
Крикнул из окопа офицер.
Ближе, ближе вражеские танки…
И ползёт со связкою солдат.
А слова девчоночки-волжанки
На губах растресканных дрожат.
За неё, за дом родной, за маму,
За сестрёнку, братьев и отца
Принял бой – последний, трудный самый,
Долг солдатский отдал до конца.
…Искорёженная сталь дымилась,
Крик «Ура!» над полем нарастал…
Как в Орёл дивизия вкатилась,
Сашенька не видел, не узнал.
Командир напишет после боя
В похоронке матери с отцом:
«Сын ваш Александр погиб героем,
Был для сослуживцев образцом».
У деревни Малое Рожково
Он себя прославил на века.
Матерью-Россией титулован
Как солдат Бессмертного Полка.
Вениамин
Еще один сын, Вениамин (или Венка, как звала его младшая сестра и друзья-одноклассники), был бойким, задиристым. В школе хватал всё на лету, верховодил среди мальчишек. Он был подростком, когда началась война. Мечтал сбежать на фронт. Хотел скорее вырасти, чтобы воевать, как Анатолий, Николай и Саша. Родители говорили, что он в тылу нужнее: мужики-колхозники ушли на фронт, остались женщины, старики да подростки. Кому в поле работать? Кто трактор водить будет? Те же женщины, девушки да пацаны-школьники, больше надеяться не на кого. Вот и заняли 14-15-летние ребята место отцов и старших братьев. Страну и армию надо было хлебом кормить, овощами, молоком и мясом обеспечивать…
Но Венке всё же довелось повоевать. В победном 1945 году ему было 17 лет, но он в военкомате прибавил себе годик и был отправлен в артиллерийскую часть, где знаменитые «Катюши» и «Андрюши» наводили ужас на врага. Венка был заряжающим, подавал снаряды. Дошел до Берлина и был ранен в последний день войны, 8 мая. То ли гранату бросил кто-то из «гитлерюгендов», то ли снаряд немецкий сзади него взорвался – только спина и ноги его превратились в кровавое месиво, были посечены осколками. Командир приказал нести раненого в медсанбат и сам лично встал на колени перед главврачом: «Спасите пацана, ноги ему сохраните! Вся жизнь впереди – восемнадцати нет ещё, нельзя ему быть инвалидом!»
Оперировали, лечили, штопали, заново учили ходить. И ушел Венка из госпиталя на своих ногах, продолжил службу в Германии, затем в Польше, а после демобилизации женился, окончил техникум и стал работать на знаменитом Павловском механическом заводе начальником строительного цеха.
Венка. Рассказ о бойце
Пять сынов и дочь в семье почтенной.
Всех и в зной, и в лютую пургу
Дом вмещал добротный, пятистенный
На высоком волжском берегу.
Имена людские – как оценка,
Будь крестьянин ты иль дворянин…
Прозвала его сестрёнка Венкой,
Мама величала: «Вениамин».
Дети все росли, учились в школе.
Только вдруг нагрянула война.
И ушли на фронт по доброй воле -
В час суровый позвала страна.
Был с раненьем комиссован старший.
Пал геройски Саша под Орлом.
Числился как без вести пропавший
Николай в архиве войсковом.
Венка был тогда ещё мальчишкой -
Шёл ему четырнадцатый год.
Сокрушался он, склонясь над книжкой,
Что на фронт уже не попадёт.
Близился победный сорок пятый,
Враг везде позорно отступал.
Год себе прибавив, стал солдатом.
Венка в артиллерию попал.
Он служил в расчёте у «Катюши»,
Подавал снаряды мальчуган.
И играл, закладывая уши,
Реактивный «сталинский орган»*.
К залповым ракетным установкам
Подносил «Раису»** и «Луку»**.
И хотя был молодой и ловкий,
Тяжко приходилось пареньку…
Вечером с тушёнкой ели кашу,
Кланяясь умельцам-поварам.
Он без сожаления «папашам»
Фронтовые отдавал сто грамм.
Приласкать желая пацанёнка,
Называли с теплотой: «Сынок».
Не жалели для него сгущёнки
И в карман совали сахарок…
Был конец войны не за горами.
Взят Берлин был в плотное кольцо.
Дым, клубясь, взвивался над домами,
А весенний ветер бил в лицо.
И в предместье вражеской столицы
Шли ожесточённые бои.
Надо же такой беде случиться:
Сзади взрыв – и Венка весь в крови,
Весь осколками изрешечённый –
В клочья шея, ноги и спина.
Командир вскричал, от горя чёрный:
«В госпиталь несите пацана!»
Встал перед начмедом на коленки
Офицер, прошедший всю войну:
«Доктор, дорогой, спасите Венку,
Сохраните ноги пацану!»
...Операция прошла удачно.
Штопали, накладывали швы.
Ожил вопреки прогнозам мрачным
Юный воин доблестной страны.
В госпитале встретил День Победы.
И спина, и ноги – всё в бинтах.
Так кричал «Ура!» вдвоём с соседом -
У сестричек звон стоял в ушах.
Вновь ходить учился – шаг, полшага…
Ночью от обиды не спалось:
Расписаться на стене Рейхстага
В этот светлый день не довелось!
После госпиталя – служба в Польше.
Демобилизация. Семья.
Всё счастливое случилось позже -
В светлых буднях мирного житья:
Был и мужем, и отцом, и дедом,
Жил, скрывая боль военных ран.
Надевал медали в День Победы
Вениамин Петрович. Ветеран.
*«Сталинский орган»* - так называли «Катюшу» немцы.
**«Раиса Сергеевна» (РС-13) и «Лука» (М-30) - снаряды (весом 42 и 82 кг).
Глава 12. Дочь
Мария была самой младшей из Масловых. Единственная девочка – темноволосая, кареглазая, смуглая. Очаровательный ребёнок!
Матери, занятой на руководящей работе, некогда было нежить и ласкать её, зато отец души не чаял в Машеньке, а братья наперебой сказки рассказывали, на руках носили, косички заплетали.
Так и росла она, окруженная всеобщей любовью. Веселила всю семью смешным лепетом, забавными выходками. Мальчишки ей кукол мастерили из тряпок, лошадку сшили из старого платка в клеточку.
Когда Мария пошла в школу, носили её сумку с тетрадками, провожали и встречали, чтобы не дай Бог, не обидел её недобрый человек или злая собака.
А она, привыкшая всегда быть в центре внимания, и в школе была окружена подружками и товарищами. Учителям нравилась её любознательность и интерес к тайнам мира. Никто не задавал столько вопросов на уроке, как Маша Маслова. Интересовало её и звёздное небо, и устройство вселенной, и многочисленные звери, птицы, травы и деревья.
Мария окончила четвертый класс, когда началась война.
Ушёл на фронт уже взрослый брат Анатолий. Получили письмо от Николая из Ленинграда – он тоже отправился воевать.
У Сашеньки 21 июня 1941 года был выпускной, он с одноклассниками всю ночь гулял по берегу Волги. Сидели на траве, жгли костерок, делились планами на будущее – кто работать пойдёт, кто в институт будет поступать. Но все планы спутала война. И мальчишки выпуска 1941 года, узнав о вероломном нападении гитлеровской Германии, договорились на следующий день идти в военкомат и проситься на фронт. Это был тот выпуск, из которого вернулось домой с фронта всего 3 процента. В числе погибших был и Маслов Александр Петрович.
Мария помнила, как плакала мама, получив похоронку. Как перечитывала Сашины письма с фронта. Как лежала на кровати, сотрясаясь от рыданий. Как отец, не выдержав, бросил в печь серые треугольники с почтовым штемпелем и сказал: «Нечего рвать себе душу. Надо помнить о погибшем, но надо жить дальше и заботиться о живых». А из живых был пятнадцатилетний Венка, который спал и видел, как бы с другом Юркой Любавиным сбежать на фронт. И Мария, которая с началом войны забыла об играх с подружками, ходила по пятам за матерью, ездила с ней на острова сажать капусту, помогала на ферме, работала в своём огороде – все эти заботы на неё свалились. Отец плохо чувствовал себя, еле ходил. Вениамин занимался в стрелковом кружке при местном отделении ДОСААФ, книжки библиотечные по военному делу штудировал. И по секрету признался сестренке, что больше всего боится, что война закончится, а он не успеет на фронт попасть…
Мать все дни пропадала на работе: планы и директивы приходили всё объёмнее и строже, а рабочих рук в колхозе становилось всё меньше. Иногда она, едва добравшись до дома, падала и мгновенно засыпала, чтобы утром с первыми лучами солнца снова идти на работу…
Потом на войну ушёл и Венка. Но возвратился Анатолий: его комиссовали по ранению. Едва оправившись, подлечившись, он снова сел за штурвал трактора…
Школьники помогали взрослым и в полях, и на заводах, и в мастерских, выполняя иногда непосильную работу. Рано повзрослели – такое было время.
Марии запомнилась осень 1944 года. Было холодно, дул пронзительный ветер, вода на Волге по утрам у берега схватывалась тонким ледком. Надо было перевезти с острова урожай капусты, которая в тот год уродилась особенно крупной, сочной, тяжёлой. Туда доплыли на лодках по течению, и ветер был попутный. А обратно перегруженные лодки едва-едва двигались – было ощущение, что они стоят на месте. Дул встречный пронизывающий ветер. Вдобавок поднялись высокие волны, которые стали перехлёстывать через борта. Было страшно: если лодка перевернётся, то шансов выплыть практически не было – вода-то ледяная…
До суши добирались около трёх часов. А когда приблизились к ней, то выскочили из лодок и стали их затаскивать на крутой берег, к дорожке-спуску, чтобы разгрузить. Потом вверх по тропе носили эти тяжеленные кочаны и складывали в колхозный амбар.
Мария тогда сильно простыла, застудила ноги и две недели лежала дома с высокой температурой. Впоследствии её постоянно мучили боли в ногах…
А война подошла к концу. Отгремели в больших городах салюты, начали возвращаться с фронта солдаты. Мать каждый день ходила на почту: нет ли вестей от Николая? Но получала только редкие письма от Венки.
В 1947- м слёг Пётр Фёдорович. Перестал говорить, не узнавал уже ни жену, ни дочь. И однажды ночью захрипел… попытался подняться… но не смог – повалился на подушки и умер. И снова в доме слёзы и горе…
А Мария была уже старшеклассницей. Когда её спрашивали о планах на будущее, она говорила, что хочет стать учительницей. Преподавать географию. Или биологию. Или химию. Выбрать между любимыми предметами было сложно.
Поэтому она сначала поступила в педагогический институт в Шуе и стала по окончании его учителем географии и астрономии. А потом, выйдя замуж и переехав в Йошкар-Олу, осилила в Марийском педагогическом институте ещё один факультет – химико-биологический. И всю свою жизнь «сеяла разумное, доброе, вечное», растила двух дочерей и возделывала свой сад с красивыми цветами и удивительными плодами…
Пришкольный участок, которым она заведовала, был самым красивым в городе. Там росли яблони со сладкими плодами, кусты малины и смородины и очень много цветов. Эти цветы она разрешала рвать каждому, кому понадобится букет. А яблоки ребята-школьники собирали в большие корзины и несли в школу, угощали по дороге всех встречных и угощались сами.
Глава 13. Йошкар-Ола.
Анастасия Ивановна осталась одна в большом доме в Семеновской. И затосковала.
Умер муж. Погиб Сашенька. Без вести пропал Николай. Виктор с семьёй уехал во Владимирскую область, в город Струнино. Вениамин жил в Павлове на Оке с женой Таисьей и сыном Юрой.
Мария с мужем Алексеем уехала в Йошкар-Олу, куда его распределили после Горьковского политехнического института на большой военный завод – он почему-то назывался «почтовый ящик». От завода он получил квартиру. Родилась у них дочь.
Один только Анатолий жил поблизости от неё, в той же Семеновской, но в своём доме, с женой Анной и двумя сыновьями – Женей и Колей.
Большой дом, где когда-то жила её семья, опустел.
Анастасия Ивановна устроилась на работу почтальоном, «письмоносцем», как называли эту должность деревенские. Её спрашивали: «И не трудно тебе в 59 лет ходить с тяжелой сумкой от дома к дому, от деревни к деревне? Ноги-то, наверное, болят к вечеру?»
А она отвечала: «Сейчас письмоносца ждут, письмам и газетам радуются, не то что в войну, когда боялись почтальона – он приносил похоронки»…
А ноги действительно болели. Но она не тужила: всё-таки разносить корреспонденцию – это тебе не одной в доме сидеть целый день. Всё время на людях, с каждым встречным словечком перекинешься, расспросишь о делах, о семье.
Иногда приходили письма и ей самой – от Вениамина, от Марии. С Виктором она не общалась: он бросил жену с двумя ребятишками и ушел к другой женщине, тоже с двумя ребятишками. Неслыханное дело! Такое в их семье не было принято. И она строго-настрого приказала детям прекратить всякую связь с «непутёвым» братом. Но Вениамин и Мария, бывая в Москве, всё же навещали его: два часа на электричке до Струнина – это недалеко. Мать об этих тайных визитах ничего не знала. Или делала вид, что не знала.
Однажды Анастасия Ивановна получила письмо от зятя Алексея из Йошкар-Олы. Он писал о том, что и Мария, и сам он работают, а вот с дочкой, болезненной маленькой девочкой, беда. Наняли ей няньку, но та, бестолковая, ни каши толком сварить не умеет, ни успокоить плачущего ребенка. Наняли другую – она в Парк Победы понесла малышку, легла с ней на травку и уснула. Мимо цыгане проходили, забрали дитя и унесли. Нянька проснулась, спохватилась – и давай кричать, бегать по парку. Люди ей показали, куда цыгане ушли. Она догнала их и еле-еле со слезами выпросила девочку обратно…
А дальше Алексей написал, что было бы очень хорошо, если бы родная бабушка приехала водиться с внучкой. И ей не будет одиноко, и им помощь родного человека ох как нужна!
И она решилась. Продала дом вместе со всем, что в нём было, а деньги поделила между Анатолием, Вениамином и Марией. Купила маленькой внучке беличью шубку – красивую, сшитую из белых и рыженьких треугольников – и отправилась в далёкую Йошкар-Олу, о которой раньше слыхом не слыхивала. Хорошо, что дочь с зятем объяснили, как доехать: по Волге до Казани, а дальше на поезде.
С чемоданом и большой сумкой появилась она в дверях квартиры и сразу пошла с внучкой знакомиться. Так началась у неё новая жизнь – жизнь бабушки и хозяйки: ведь и воспитание детей (а впоследствии еще одна внучка на свет появилась), и ведение хозяйства теперь легли на её плечи. Дочь работала в школе, учила детей в две смены. Зять пропадал на заводе, где было тоже много работы. Его назначили начальником цеха, а потом он стал главным технологом, руководителем отдела. А бабушка всегда дома: и детишек накормит, и пол подметет, и обед сварит.
И потекла её жизнь размеренным чередом. В семье дочери она стала самым нужным человеком. С зятем установились очень тёплые отношения. Они могли сидеть на кухне и часами беседовать. Он прислушивался к словам мудрой женщины, много повидавшей на своём веку. Относился к ней, как к родной матери, а она нарадоваться не могла этому и при случае всем знакомым, родным и соседям говорила: «Лёша у нас хороший! Прекрасный работник, муж, отец, человек!»
Они любили пошутить, посмеяться, вспоминали родные места – Алексей тоже вырос в Ивановской области около Пучежа, и его отец Дмитрий Васильевич тоже был председателем колхоза. Они с Анастасией Ивановной были хорошо знакомы и уважали друг друга.
А ещё они с грустью говорили о том, что после строительства шлюзов у Городца и создания водохранилища – Горьковского моря - часть города Пучежа и многие деревни были затоплены, а их жители переселены на высокий берег Волги.
Оказалась под водой деревня Капустиха, где раньше жили родители Алексея. Теперь они переехали в Новое Смагино. А Семёновская, где был дом Анастасии и Петра Масловых, только частично ушла под воду – только её нижняя часть, что находилась у самой Волги. А дома Анастасии и сына её Анатолия были в верхней части, «на горе», их не пришлось переселять.
И Мария с приездом матери расцвела, повеселела. Теперь у неё не болела душа о том, как там, дома, всё ли в порядке, пока она на работе.
А вскоре у бабушки появилась еще одна внучка. Ирочка.
Глава 14. Внуки.
Внуков у Анастасии Ивановны было семеро.
Двое сыновей у Анатолия – Евгений и Николай.
Двое у Виктора – Сергей и Женя.
Один сын у Вениамина – Юрий.
И две дочери у Марии – Галя и Ирина.
Все они выросли достойными людьми, стали хорошими работниками и так или иначе повторили судьбу родителей.
Сын Анатолия Евгений был авиатехником, связал жизнь с армией. По его стопам пошел и его сын Александр, окончивший Пермское военное авиатехническое училище.
А Николай укреплял берега и углублял дно рек – работал на специальном судне, которое называется земснарядом. Продолжил дело своего деда.
Юрий окончил университет в Нижнем Новгороде и , переехав в Йошкар-Олу, работал инженером-программистом на том же заводе, что и Алексей Дмитриевич, муж Марии. Он женился, стал отцом трёх сыновей.
Галина, дочь Марии, пошла по стопам мамы, стала учителем, а Ирина по стопам отца – стала инженером.
Бабушке было чем гордиться!
Ведь и она всю душу свою вложила в воспитание внуков, особенно девочек.
Их она нянчила, когда были маленькими. Кормила, лечила, гуляла с ними. Читала сказки и пела им песни, когда они стали подрастать.
С ними учила уроки, декламировала им стихи – те, что помнила ещё с гимназии, и те, которые написала сама (оказывается, были и такие, но она о них не вспоминала, пока росли свои дети – а тут, видишь, и пригодились!)
Шила им новогодние костюмы – балетные пачки из накрахмаленной марли – костюм снежинки, тёмно-синее длинное платье с наклеенными на него звёздами из фольги – для Звёздной ночи, костюм матрёшки из цветастых полос ткани, костюм лисички из старой рыжей юбки и лоскутков настоящего лисьего меха от видавшей виды горжетки…
Учила девочек вязать и шить всё на той же старинной машинке «Зингер», купленной её отцом дочери-гимназистке.
А ещё она рассказывала своим внучкам о себе, о своих родителях, о Чистополе. Вспоминала гимназических подруг и классную даму Ксению Дмитриевну.
От неё они узнали о золотых часах, подаренных деду царицей. О жизни в деревне в тяжёлые военные годы.
Она рассказала обо всех своих сыновьях, которые сражались за Родину на фронте. О страшном дне, когда почтальон принёс похоронку на Сашеньку. О том, как их мама Мария ещё школьницей работала в колхозе, сажала капусту на островах и чуть не утонула, когда перегруженную лодку начало захлёстывать волнами.
У девочек сложилось впечатление, что бабушка прожила не жизнь, а целую эпоху, о которой написаны толстые учебники истории. Только в бабушкиных рассказах эта эпоха представала не в виде скучных цифр, дат, сухого описания событий. Она вырисовывалась в виде ярких картин – радостных и горьких дней человеческой жизни.
Это были простые вехи непростой судьбы обычного человека, биография которого тесно сплелась с судьбой целой страны и народа.