Исконно, повсеместно и всегда,
За каждым словом, каждым откровением,
Как говорится, во главе угла,
Политика стояла бледной тенью.
За всем, что порождало интерес
Широких масс от древности, поныне,
Змеёй коварно крался политес,
Как голод за евреями в пустыне.
Всяк мог сказать, а коли был он нем,
Имея ко всему свои резоны,
Всяк мог писать на злобу разных тем
В фарваторе условностей закона.
Со временем конечно мастерство
Оттачивалось в рамках трубодурства,
Однако же имелась масса "НО" -
Самодержавность в рамках самодурства.
Писатели пылали на кострах,
Их книги на кострах горели жарко.
Писатели не знали слова "страх",
Как всеми уважаемая Жанна.
Потом конечно градус охладел.
Накал ослаб, но жертвы всё же были.
Всех учинявших словом беспредел
Политики нещадно не щадили.
Так скажем незадачливый акын
(Писатель, бард, поэтишко лукавый)
Мог получить за творчество алтын
А мог и срок, а может и немалый.
Репрессии. Цензура. Ссылка. Суд.
Жилось непросто древнему поэту.
Творец готов был бросить этот труд,
Но понял суть, что можно не об этом
Ваять и петь, а стало быть страдать
Не столь упорно, телом изнывая.
И начали писатели писать,
Любовные сюжеты освещая.
Отсюда зародился романтизм
И символизм, и прочие течения.
Что снизило в плебеях плюрализм
И объективность самовыражения.
Шекспир и Байрон, Пушкин и Бальмонт
Ловировали ловко в бурном море,
Когда их заносило в моветон,
Взращали семя на любовном поле.
Вот так вот тихой сапою порой,
Припомнив сладострастие натуры
Писатель, чтоб не вылез геморрой,
Мутирует на поприще культуры.
Я, братцы, от политики далёк.
И острых тем, признаться избегая,
Пишу о том, как в поле василёк
Искринками закатными играет.
О том, как я люблю свою жену.
Зачем же мне любить ещё чужую?
О том, как всходит солнце поутру.
О том, как я по юности тоскую.
Я мог пожалуй даже и с лихвой
Пройтись на злобу дня печатным слогом,
Вот только неуёмный геморрой
Велит опять не упираться рогом.