Украинская поэтесса, переводчица, литературовед. Родилась в Киеве в 1986 году. Получила степень магистра сравнительного литературоведения в Дартмутском колледже (2014) и звание доктора наук в области славистики в Кембриджском университете (2020), где также преподавала украинский язык. Стипендиатка программ Фулбрайт и Гейтс Кембридж. Автор книг «Ран» (2011), «Ос» (2014), «Аз» (2014), «Pray to the Empty Wells» (University of Washington Press, 2019, в переводе на английский), «каменьсадлес» (2020). Стихи переведены на болгарский, греческий, английский, немецкий, польский, французский и чешский языки. Публиковалась в журналах «Ambit», «Modern Poetry in Translation», «Poem» , «Word Without Borders» и др. Лауреат ряда премий в области литературы и перевода – в том числе Stephen Spender / Joseph Brodsky Prize (2012). Член украинского ПЕН-клуба.
(Перевёл с украинского Станислав Бельский)
вода
вода
стоит в воздухе
недвижная как голем
настолько явная
что ветер
не проходит сквозь неё
а только отражается
от её огромного тела
вода стоит
твёрдая и холодная
пустая внутри
голая
расписанная кругами и узлами
как варвар
чей синий лоб
венчают дуб и остролист
идёмте
станем в круг
споём
простую и великую
песню воды
ударим в пустые вёдра
в казаны и кастрюли
прогоним змея
выпившего нашу реку
побежит по крапиве –
и крапива изжалит ему когтистые ноги
побежит по чертополоху –
и тот копьями исколет ему чешуйчатое тело
побежит по осоту –
и осот саблями проткнёт ему жёлтое брюхо
выйдет из него река
выйдет из него вода
станет посреди дороги
голая как младенец
высокая и шумливая как лес
и заговорит
из цикла «григорий»
по сусеку метён
ножом со столешницы скребён
со стенок старой кадки сколупнут
из полотняного мешочка вытряхнут
из яйца выеден
коровьим языком слизан
я от бабы ушёл
я от деда ушёл
от жены со впалыми глазами ушёл
от детей голодных сопливых ушёл
от соседей больных завидущих ушёл
от хлебозаготовительных бригад ушёл
от снов своих страшных – их запаха и вкуса – ушёл
от себя – спящего одичалого недужного – ушёл
качусь себе дорогой через лес
сытый весёлый месяц
круглая румяная луна
хлебная ленивая сила
не несут меня ноги – без ног качусь
не держат руки – без рук качусь
как хочу так и качусь
только тронь меня, смерть
только тронь
из цикла «разговоры о войне»
1
у вас там контактная зона, говорит ульрих
поблёскивая стёклышками очков
интеллигентно улыбаясь
за окном город беспомощно копошится в снегу
это зверь с востока, говорят синоптики –
и мы им верим
как же не верить в зверя, тем более с востока
я говорю, нет-нет, у нас война
то есть я употребляю другой, методологически более корректный термин,
но на деле имею в виду именно её, войну,
которая богата именами,
и среди них страшнее всего те, что вежливей
например, конфликт
конфликт на востоке
не сложилось,
что-то не поделили,
не пришли к консенсусу,
не сошлись характерами,
как старые супруги,
вот он – конфликт
с другой стороны, и ульрих рассуждает верно
ведь война – это контактный вид спорта:
ты приближаешься к другому слишком близко
так близко, что ощущаешь запах пота
чувствуешь дыхание
и даже потом
когда оно прерывается
и ты опускаешь оружие
эта близость не оставляет тебя
нужно смывать её под душем
долго-долго
старательно тереть
а может, речь идёт о контактах –
как со внеземными цивилизациями
ведь по ту сторону линии фронта – другая галактика:
как эти пришлецы, эти пришельцы, эти аборигены
смеют убивать и умирать – ничем не хуже нас
как смеют быть настолько людьми и нелюдями одновременно
тоже почти как мы
как смеют быть такими, как мы
как смеют
я не уверена то ли это что ульрих имел в виду
2
александра не разговаривает с мамой из-за крыма
даже её веганство не сломало спину верблюду
(хочешь жить на гречке? – живи на гречке)
даже обучение на философском и чтение
французских постструктуралистов
(хочешь читать ерунду? – читай ерунду)
даже работа за стойкой в сомнительной репутации питерском баре
(хочешь всю жизнь разливать пиво дегенератам? – разливай)
даже лгбт-(лгб-что?)-активизм
даже интеллигентный американец
который лихими чужеземными ветрами завеял дочку
с васильевского острова в бруклин
(хочешь замуж за америкоса? – иди, пока кто-то берёт)
но крымнашвашихчей
яблоком раздора лёг в широкий подол
пёстрой маминой юбки
и саша теперь
сидя после лекций в вагоне метро
на бруклинском мосту
проверяет сообщения в вотсапе
вздыхает, закрывает вотсап
пишет смс мужу
«купи донатов. люблю»
3
молодой немецкий политолог
чуть нетрезвый
в контексте дискуссии о национализме в украине
рассказывает юле
о женщине из приднестровья
которая надула его с деньгами
они встретились в одессе
и там она, эта приднестровская сирена,
утёрла немецкому политологу нос
оставшись ни с чем, он понял
что все украинские женщины хотят замуж за иностранцев
а именно за иностранцев с европаспортом
а может и не замуж
а просто развести на деньги
а может и не на деньги а просто
желают выпить их жизненную силу
превратить в смирных свиней
и выпасать в широких украинских степях
а потом вероятно пустить под нож
погоди пытается вклиниться юля постой
приднестровье ведь не в украине
эту карту
нарисовала не я
и при чём здесь вообще
твой печальный приднестровский опыт
к вопросу об украинском национализме
и, кстати, почему всегда, всегда украинском
но ведь мы встретились в одессе
мямлит он упорно качая головой
мы встретились в одессе
4
гузель просит прощения
ей неловко
что её страна
с нами воюет
её страна
но не её народ
я хочу чтобы ты знала
говорит она
смущаясь
что мы не снимаем с себя ответственности
что я не снимаю с себя ответственности
что мне стыдно
а я думаю
глядя на её решительно выпрямленную
стопятидесятисантиметровую фигурку
о том
какой вес лежит на этих
почти детских плечах
в цветочном платье
* * *
ближе к ночи птицы разговаривают друг с другом
совсем иначе чем днём
и то о чём днём было можно
промолчать становится вечером неотложным должно
быть сказано во что бы то ни стало
только мы люди
носим в себе нескАзанное так долго
что забываем о нём до тех пор пока
кто-нибудь не вынет его из нашего кармана
как аккуратно сложенный лист бумаги
с нашим именем и адресом
чтобы напомнить нам кто мы такие
когда мы сами этого больше
знать не будем
sum (из цикла «конечные песни»)
хранительница уюта
устроительница многих жилищ –
всегда временных
хранительница домашних очагов от которых
в конце концов занимались занавески а соседи
собирались было вызывать пожарную команду
сбегательница с холмов
собирательница каштанов и камешков
неспособница увидеть что впереди
на самом деле трусиха
вечная переезжательница
покупательница подушек и пододеяльников
ненавистница собирания чемоданов
незабывательница того что стоит забыть
жительница окраин
рассыльщица рождественских открыток
заваривательница чая разогревательница ужина
исполнительница песен про чертополох и полынь
наблюдательница за поездами с мостов
обладательница берцев спасательница котов
выпускница университетов
высаживательница рассады
умастительница велосипедных цепей
ежевечерняя сидетельница на крыльце слушательница дроздов
размыслительница о том чего никогда не будет
медленная бегунья единственная дочь
писательница уместных и неуместных слов
внимательная исследовательница
чужой способности собственной беспомощности
снаряжательница в школу вытирательница носов
перебегательница дороги на красный свет
искательница ответов
неспособница их принять
читательница слов преподавательница общеизвестных истин
держательница в последний раз за руку
разжигательница невидимых костров
лисица в ночном саду
мокрая ветка хлещущая по лицу
отпечаток ботинка на глинистом склоне
rosa canina vita aeterna
et lux in tenebris lucet
et tenebrae eam
non conprehenderunt*
* - «И Свет во тьме светит, и тьма не объяла его». (Євангеліє від Івана 1:5)
* * *
пытаешься читать жизнь
как следы на снегу
что за зверь этой ночью
ходил по моему белому саду
сломал молоденькую яблоню
кое-где объел со старых деревьев кору
куда он пошёл потом этот зверь
бежал ли он легко пьянея от своих движений
или брёл утомлённо то и дело останавливаясь
а может лёг в сугроб и уснул положив голову на лапы
если пойду по следам его в лес
узнаю ли о звере больше
почувствую ли себя к нему ближе
стану ли зверем сама
пути человеческие и звериные неисповедимы
не менее чем господни пути
настоящая суть событий от нас далека
их тёплые живые тела крадутся незаметно
скрываются в чащах. всё что мы видим
пойманную краешком глаза тень
подвижную исчезающую незнакомую
может ещё следы больших лап на снегу
но видишь с неба снова сыплет
так наша память милосердно стирает
чёрные метки на наших жизнях
глубокие следы больших когтистых лап
косицами заплётённое птичье мельтешенье
то что так непостижимо было
и так же непостижимо кончилось
наутро проснёмся белые чистые искристые
новые как младенцы в этом мире без шрамов
в этом мире без протоптанных дорог
без границ и пограничных застав
в мире где толстые и весёлые голубые льды
прикрыли чёрные озёра страха
где можно выйти за ворота
долго идти по белому снегу
никого не встретив
а потом так же легко вернуться
по своим следам
домой
далеко ли
должны мы отойти от себя вчерашних
чтобы стать собой завтрашними, как долго
должны идти, чтобы наконец дойти
до края себя, и что тогда
увидим, когда заглянем
с края себя внутрь себя, смотри
смотри, мама
что там?
внутри каждой рыбы, дитя,
живёт большая рыба, внутри
каждой птицы
живёт большая пустота, внутри
каждого яйца живёт игла, внутри
каждой иглы живёт ночь
внутри каждой ночи
мы ходим по кругу
с малыми огнями
между ладоней
с такими малыми огнями
далеко ли?
воскресение
в тёмной холодной палате
среди многих
лежащих так тесно придвинувшись друг к другу
как обычно делают лишь самые близкие люди
один опирается на локти потом садится
сидит какое-то время
ошарашенный
не понимая где он и что
разбудило его
от такого тяжёлого сна
такой тишины глубокой
потом понемногу поднимается на ноги
становится шатко, покачиваясь
взрослый человек –
а будто в первый раз учится ходить
жмурится озадаченно
на белый свет льющийся
сквозь отворённые двери
свет разрезающий темноту
как тело ныряльщика – воду
легко непринуждённо победно
растерянно
одёргивает на себе рубашку
(как он здесь оказался
в одной рубашке, без исподнего)
долго мнётся на холодном кафеле
наконец ковыляет к выходу
тогда понемногу и остальные сновидцы
начинают просыпаться
кто-то потягивается
кто-то сонно прокашливается
кто-то шёпотом просит прощения
задев локтем соседа
понемногу они выдвигаются за ним
тем который
ступает спереди
всё ещё покачиваясь как пьяный
виновато улыбаясь
его босые пятки оставляют на полу
круглые следы
он осторожно огибает
уснувших у дверей санитаров
неловко стягивает одной рукой
края рубашки
другой держась
за окрашенную зелёным стену
длинный коридор
тоже заканчивается дверями
...
вот-вот эти двери откроются
вот-вот он выйдет
заморгает ослеплённый
апрельским солнцем
немного постоит
– а потом
зашагает по пустому городу
со всеми этими голыми
со всеми этими голыми счастливыми
со всеми этими голыми счастливыми живыми
людьми
vox
да да именно так я и хотела бы говорить как в шахту лифта
как говорит женщина сжигающая на улице кучу старой бумаги
пламя танцует но лица её не видно
я хотела бы говорить как женщина у которой нет лица и нет тела
женщина похожая на свет автомобильных огней на стене
что пробегает исчезает никого не задевая
только в комнате на мгновение становится видней
я хотела бы говорить как говорят в замочную скважину или трещину в кирпичной стене
хотела бы лететь и не падать как уносимая ветром пластиковая сумка
что поднимается до шестого потом до девятого этажа
это так течёт здесь между домами воздух
это так течём между стенами мы
не увиденные просыпаемся не увиденные засыпаем
неслышимые кричим шепчем говорим
в ванных на кухнях на пожарных лестницах
на балконах в тёмных подъездах
именно так я и хотела бы говорить
как вспышка ночного огня над морем
как женщина что идёт по улице пьяная и поёт
так будто никто не слышит
только бог
дня золотое лицо
мир где мы проснулись в то утро был печальней
чем раньше. я видела деревья с колышущимися ветвями птиц с белыми
горлышками людей уносимых ветром снегом маленьких съёжившихся
– и не могла никого из них любить. в то утро
мы проснулись в мир чьё золотое спокойное лицо
вдруг отвернулось от нас чьи золотые спокойные глаза
смотрели мимо нас так словно мы были героями фильма настолько старого
что можно и не обращать внимания на экран ведь всё равно знаешь
кто влюбится а кто прыгнет с моста. мы проснулись
в такое старое кино мой ангел что не имеем в нём даже голосов
только жесты резкие как жесты птиц только драматические контрасты
когда тёмные глаза широко раскрываются на белом лице впуская
внутрь зимнее утро непрошеное воспоминание смерть. в самом ли деле мы
не умерли мой ангел и если так то почему тогда мы всё ещё
здесь для чего эта кровать этот стол это окно
а главное зачем тогда растёт из моего горла этот голос
иной проще чем прежний похожий на голую ветку
таким не описать буйство лета и судороги любви но
можно начертить на мокром вечернем снегу простые слова
слово "снег" слово "печаль" слово "возраст" слово "ночь"
слова что не должны длиться не должны оставаться здесь надолго
не должны быть прочитаны. уже завтра они будут выглядеть
совсем как птичьи следы или отпечаток мокрой ветки
которую обронило дерево и которую ребенок
поднял и понёс туда куда повёрнуто
дня спокойное золотое лицо
где нас нет
дни перед отъездами
эти дни перед отъездами – невозможно их пережить
как невозможно добежать до конца дистанции когда колет в боку и темнеет в глазах
как невозможно донырнуть до белой далекой раковины на дне когда вода над тобой тяжелеет становится больше и мягче начинает казаться теплей
как невозможно дойти до конца длинной-предлинной улицы ведущей к железнодорожному вокзалу за три минуты до отправления поезда с неуклюжим грохочущим чемоданом на колесиках
как невозможно сказать ему что-нибудь в спину когда он так поворачивается и выходит из комнаты
как невозможно во сне принести маме воды в кружке из которой вода всё время выливается а мама больна мама без воды вот-вот умрет
как невозможно точно воспроизвести в воображении своё лицо в зеркале десять лет назад и то каким оно было смотреть в зеркало изнутри того лица
как невозможно не видеть перед глазами голубя раздавленного колесом автомобиля
как невозможно найти во тьме кнопку выключателя на стене чужой гостиничной комнаты
как невозможно спрятать красное пятно на юбке когда оно так широко расплывается а тебе нечем его закрыть и нет стены к которой можно прислониться
как невозможно сказать умершим всё что мы хотели им сказать
как невозможно остановить дождь
самого себя обнять
открыть квартиру в которой только что замкнул ключи
предотвратить взросление
приход зимы и смерти
невозможно пережить дни перед теми днями когда тебя не будет здесь где ты сейчас
ибо здесь где ты сейчас тебя не будет уже никогда
vesper
так трудно кого-то ненавидеть после долгого дня
когда расстояние между нами утренними и нами вечерними
растёт как тени деревьев на меже
когда последние лучи солнца ломаются словно копья
о спину большого зверя ночи
что надвигается из-за горизонта
в такой час
трудно сказать ране не утишай боль
сердцу – греми как колокол во время пожара
телу – скрутись узлом и дрожи не отпускай
в такой час особенно непросто
распахивать каменную ниву ржавым железом
вслепую сеять маленькие зерна ярости в черноту
надеяться на горький урожай из горького зерна
ибо слышишь уже отшуршали в сумерках птицы
видишь уже деревья сошлись во тьме к воротам
а те кто обидел нас
до сих пор блуждают по полям не зная дороги
спотыкаясь беспомощно в темноте
в конце концов любая рана – всего лишь ров
яма в земле из которой выдернули упрямый длинный корень
нора из которой выкурили лису и долго гнали по полям под дождём
жёлоб выдавленный беспомощным колесом на раскисшей дороге
скоро по ней пройдут ветер дождь а потом трава трава
вьюнок лебеда пырей репейник болиголов затянут неровные края
земля залижет свою расцарапанную память
зелёным шершавым языком
вот и мы
забываем ненавидеть во сне
и только растём как трава
покрывая целую землю
своей цепкой и ломкой
никому не нужной
любовью
радость
радость моя белая
пташечка моя безхвостая
синичка в пазухе неба
мышка в колодце зимы
как он касается нас когда падает этот белый
как светлеют от него лица дворы
как кажется тогда что жизнь ещё свежа и хрустка словно простыня
что дорога в яблочный рай начинается за старыми корпусами больницы
что никто не прогонит из нашего сада эти деревья
что ах мышка стрелки часов бегут и вперёд и назад
а если захотят и совсем останавливаются
отрастают криво обстриженные волосы старых кукол
звери не умирают
а птичьи косточки фарфоровых чашек срастаются
белый белый приди засыпь нас засыпь
смотри какие мы глупые
как осенние мухи
что цокают о стекло
и оглушённые падают
смотри как мы упираемся как мы возимся
как выплевываем сквозь зубы твёрдые и заслюненные слова
как прячем страх свой в мокрую капусту тела
как плачем от бессилия когда никто не видит
усыпи нас белый усыпь
научи нас быть зёрнами спрятанными глубоко в яблоках
репейниками в собачьей шерсти
пустыми улиточьими домиками в траве
научи нас спать как спят кролики в норах
ровно и быстро дыша
научи меня быть мышью
в глубоком колодце зимы
когда я смотрю вверх
я хочу всегда видеть над собой
круглую и холодную
монету неба
поминальная песня
никого больше нет
из тех кого мы не знали но
так хотели узнать из тех
кого мы хотели любить но с кем
разминулись на улице из тех
кто не приснился нам но мог бы
присниться если бы только не сработала
автомобильная сигнализация за окном если бы
мы были бы героями прекрасной книги
прекрасного фильма
прекрасной пьесы
так вот мы бы шли с ними рядом так вот
смеялись бы так вместе побеждали бы
вот так держались бы за руки
посреди ласкового солнечного водоворота
среди зелёного шелеста сада
в тишине между штор
целовались бы как слепые
если
есть рай то в нём
все те кто не знал меня по имени но мог бы знать
подзывают меня весело машут руками
ирина ирина ты
под чьи голоса в наушниках я засыпала
на верхней полке плацкартного вагона укрывшись пальто
приходят ко мне там
высокие и красивые как ангелы живые смеются
те
кого я любила остаются навсегда
теми кого я любила
не моргают растерянно
чужими глазами не говорят
мелких целлофановых слов и до сих пор
я смотрю на них - и у меня
перехватывает дыхание
так вот:
перехватывает дыхание
они
стоят у ворот и яркий весенний свет льётся
из-за их спин а кажется
что сквозь них а кажется
что мир не постарел
на тридцать сорок пятьдесят сотню лет что
нашедший подкову
до сих пор держит её на тёплой своей ладони
называет её словом шумящим как море
и что море
до сих пор шумит и что оно
всегда будет шуметь и что мы
тоже немного как море и что от нас
что-то
здесь
останется
после того
как
сад отшелестит
свет погаснет
кассета доиграет до конца
и уже некому будет назвать
по имени
эту подкову
* * *
каждое окно
это сказанное в темень слово
жёлтое «возвращайся»
едва подсвеченное «я не могу уснуть»
голубое «есть ли тут ещё кто-нибудь?»
красноватое «надо выйти за сигаретами»
белое «мне скучно»
вон то зеленоватое «у меня болит»
чёрное «какая сегодня большая луна»
услышь и моё окно
среди этой
неутишимой
ночи
киев – нанкин
1. невыразимое
вот вот вот
здесь здесь
оно лежит
это невыразимое
тяжёлое
как мёртвое тело
дорогого человека
долгое
как ночь когда
должны бомбить
возьми невыразимое
под мокрые от крови подмышки
тащи его
оставляй следы
пусть наутро
их будет видно
издалека
2. поэтесса не может писать о войне
не жертва
не участница
не защитница
не наблюдательница
не посторонний человек
а кто тогда
война раздала всем роли - какая твоя?
зажимать ладонью рот?
пиши пиши
неудержательница языка за зубами
внезапно замолкла когда казалось бы
самое время говорить но
что сказать когда там
всё кругом кричит
воют сирены
трещат высокие дома
пищат колесики эвакочемоданов
визжат отчаянно кривые рты
выбитых окон
она посылает сообщение
"прямо сейчас рядом грохот
и летают истребители"
ты не знаешь
что ей ответить
3. весна
в моей
несмотря-ни-на-что-стране
женщина которую не могу назвать по имени
ожидает войну и весну
она достаёт из шкафа наше общее будущее
прикладывает его к себе перед зеркалом
улыбается
и только когда на заднем плане
включается сирена воздушной тревоги
её улыбка блёкнет увядает
она неохотно опускает руки
сворачивает наше будущее
прячет его в шкаф
не сезон
4. деревянные боги
что вы знали мои деревянные боги
мои хитроумные золотые лисицы
когда мой самолёт
оставлял под собой
серое чёрное рыжее
ноябрьское поле под борисполем
зеркальные заплаты осенней воды
что вы видели
со своей запылённой
книжной полки когда я
приносила вам
шишки листья камушки
благодаря за
я думала
новую работу
успешный переезд
наконец выданную визу
а оказалось
за вечер в котором никто не стреляет
за город в который не въезжают танки
за то что эта почти-восемнадцатилетка
не должна никого убивать
не должна гибнуть
5. так выглядит лицо
вот как выглядит лицо моей дочери
она вот-вот скажет мне
мама ты читала новости
мама война
вот как выглядит лицо
корейского мальчика
он спрашивает "учительница, у вас всё хорошо?"
он спрашивает "учительница, как там ваши?"
он спрашивает
"учительница, это двадцать первый век
ну какого же хрена?"
6. доброволец
отец моего ребенка
стоит в очереди
чтобы записаться добровольцем
в тероборону
обычно мы редко созваниваемся
но теперь...
но теперь
очередь длинная
стоят с самого утра
голос в телефоне бодрый
почти весёлый
как ты,
вечно измученный своей язвой
не способный сварить суп
забить гвоздь вынести мусор
вовремя полить цветы
убедить кота не драть диван,
как ты будешь держать оружие
как ты будешь стрелять
в кровавых мальчиков из перми
в кровавых мальчиков из-под иркутска
в мальчиков обученных убивать
я знаю
ты будешь стрелять метко
7. серьги
cобираясь на работу
вдруг ловлю себя на мысли
не стоит ли надеть
какие-нибудь серьги попроще
если сегодня там
кого-то не станет
что я буду делать
заплаканная
разъяренная
беспомощная
дура
в этих весёлых
в этих ярких
8. когда ты спишь
мне легче когда ты спишь
мне кажется что когда ты спишь
ты не можешь умереть
ведь во сне
ты и так слишком близко
к тому, другому миру
где уже никто не стреляет
тем более когда ты спишь
я не сплю
а значит в каком-то смысле
стою на страже
если не тебя
(ты так далеко)
то этого дня
этого света
на шесть часов впереди тебя
несу это утреннее солнце
как развевающееся знамя
и над страной живых
и над страной мёртвых
их пограничники
развесили винтовки на деревьях
лениво улеглись на траве
эти две страны
еще не разорвали
дипломатических отношений
9. февраль
мы думали пересечь этот февраль
как любой другой месяц –
он разве что короче
пересечь как переходят маленькую реку
день за днём
с камня на камень
постоять перейдя
на зелёном берегу весны
а эта река ревёт и хватает нас за ноги
такая красная пенистая скользкая
воистину лютая
по колено во мраке
мы в спешке сооружаем плоты
наши закатанные штанины
тяжелеют
наливаются
может победой
может смертью
10. булка
над рекой с булкой в руках
я притворяюсь, что смерти не существует
весна идёт над сливами жужжит
весна идёт весна уже в нанкине
войска идут в киеве войска
над рекой с булкой в руках
я притворяюсь, что смерти не существует
а смерть идёт а смерть уже жужжит
над сливами, над вишнями, айвой
безжалостны пчёл металлических жала
весна идёт весна уже в Нанкине
войска идут в киеве войска
читаю ленту
плачу прямо в булку
11. тревога
тревога
сидит у меня на шее
будто мохнатый бес
с человеческим лицом
с лицом маленького человека
с большой чёрной тенью
которая ложится на пол-Европы
гоголевщина достоевщина
кровавые топоры смутные времена
чума на пороге враг у ворот
европа пугается
европа осторожно отступает
растерянно пытаясь
оттереть красные брызги
со своих лакированных ботинок
12. свои
каждый разбомбленный дом на фото
сначала кажется своим
у каждого ребенка
спящего в киевском метро
лицо
твоей дочери
новости происходят не с нами
происходят с нами
женщина на фото
закрывающая ладонью в отчаянии
жалобно скривившийся рот
я не знаю этой женщины
я знаю эту женщину
24-26.02.2022
писать о войне
1
.
нет языка куда можно это вместить
писать о войне это будто глотать
колючий провод медленно
сантиметр за сантиметром
обнимать во сне противотанковый ёж
голыми руками и ногами
металлические слова настойчиво ввинчивать
в раздробленные кости утра
вылущивать из слов как из гильз
смерти черную чечевицу
боли свинцовый горох
пить из луж
то оглушительный грохот
то густую красную тишь
.
2
.
суёшь всюду язык словно грязный палец в рану
чтоб убеждаться и свидетельствовать
так свидетельствует о воде разбитый графин так
свидетельствует cломанный радиоприемник
о таинстве электромагнетизма
реальность вскипает красным молоком
сбегает
оставляет на плите тёмные следы
пустая кастрюля рта поэта
беспомощно шипит свистит
покрывается черной коркой
.
3
.
язык здесь достигает границы за которой он
хрип крик бульканье лепет
очищенный птицами от плоти скелет
строительные леса вокруг разбомбленного театра
смотри язык стоит пустой как дом
откуда всех вывели и расстреляли
смотри мои слова быстры словно костыли
что шагают сами собой
смотри
они еще и танцуют
.
4
.
говори
не говори
кричи не кричи поэт
смерть все равно не слышит
глухая от взрывов на оба уха
слепая на оба выбитых шрапнелью глаза
она движется по городу наощупь
как гомеровский циклоп
ощупывая нас по пути
холодными липкими руками
её большое усталое тело
пахнет огнём и металлом
и каждый из нас
перед ней
никто
.
5
.
каждый поэт
выпускник школы бессилия
не усвоивший ни единого урока
видим что наша шаткая лодка
вбирая молчание
проседает все глубже
стоя в ней мы размахиваем
своим языком как жезлом
надеясь разделить
это море отчаяния надвое
перейти по его дну
аки по суху
на другой берег войны
.
6
.
боже ты хорошо знаешь
лишь для двух дел годится язык поэта
петь о смерти
и о победе
так дай же нам боже
языки железные, чтобы ними
мы вылизали начисто
этот асфальт
не оставив и следа врага
не оставив и пятнышка крови
обогнув только трещину откуда
тянется уже упрямо
толстый зелёный стебель
История спит и видит сны
когда моя баба
рассказывала мне
о себе
восемнадцатилетней
остарбайтерке в германии
её истории напоминали мне сны
в этих снах незнакомые люди
в незнакомом краю
привезённые издалека товарняками как скот
вязали из веревок носки
вешались в теплицах на немецких фермах
ездили на велосипедах
влюблялись
думаю что и ей
во время нашего разговора уже семидесятилетней
казалось
что всё это ей приснилось
весёлые военнопленные французы
румяные подруги с буйными кудрями –
она их после войны так больше никогда и не видела
их охотно сожрала потом
вечно голодная красная родина
и только открытки
с розовощекими буржуазными ангелочками
подписанные для анюты
свидетельствовали о чем-то
кровоточили чернилами
в деревянные ящики столов
теперь мамина подруга
что на днях вырвалась
гумкоридором из-под броваров
рассказывает
о женщине
сдобрившей ужин
русским воякам
крысиным ядом
(уцелевшие русские
сравняли с землёй десять хат)
о мужчине расстрелянном в собственной машине –
он так и остался в ней сидеть
три дня
о том как оставшиеся без еды
люди питались орехами и медом
почти как иоанн богослов в пустыне
её истории напоминают мне сны
общий ночной ужас
от которого невозможно проснуться
в его глубине
ёрзают беспокойно империи
пожирают как и подобает мифическим чудовищам
своих детей
в этом сне
как в густом тумане
блуждаем все вместе
моя покойная бабушка
её кудрявые подруги
немецкие фермеры
румяные волоокие янголи
расстрелянный под броварами мужчина
женщина с флаконом крысиного яда
пучеглазые русские новобранцы
с посиневшими языками
и ещё совсем юный
племянник маминой подруги –
его убили в среду
в теробороне
задеваем друг друга локтями
обмениваемся невидящими взглядами
послушно едим
ложка за ложкой
густую
горькую
тьму
* * *
если меня не убивают
имею ли я право
говорить с теми кого убивают
на равных
имею ли я право болеть
если нет у меня раны
жаловаться
если нет у меня потери
имею ли право
на бессонницу
если здесь
не слышно сирен
близость смерти теперь
лежит между нами на столе
как коврига
с запечённым внутри ножом
если меня не убивают
что я могу сказать
тем кого
да
ведь преломившись о смерть
язык становится сам на себя не похож
и вот –
мы с тобой уже не говорим
на одном
и наконец
если меня не убивают
имею ли право я
хотеть обнимать тебя
так же крепко
как привыкла обнимать до этого
когда не убивали ещё ни одну из нас
Теперь, в этом саду
И нарёк Адам имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым. Но для Адама не нашлось помощника, подобного ему.
(Бытие 2:20)
1.
теперь
в этом саду
где от вещей, которые мы любили
остаются одни скелеты
где от скелетов
остаются одни имена
где в конце и от этих имен
останется лишь воспоминание лишь боль
теперь
в этом саду
я должна всё переназвать
.
.
2.
имена вещей нужны для того
чтобы любовь могла их позвать – и они пришли
чтобы пришли и были любимы
были увидены и услышаны
облизаны тёплым языком
но любовь больше не знает этих имён
любовь забыла теперь и своё имя
«кто я» спрашивает она сухими как пепел губами
бродя по вывернутой наизнанку улице спотыкаясь
окровавленный изувеченный обрубок руки
прижимая доугою рукой к груди
у любви в ушах звенит с тех пор
как прямо в соседней квартире
разорвался снаряд
у любви темно в глазах с тех пор
как ей отбили память прикладом
все имена всех вещей
что любовь с детства знала на память
остались в тёмном подвале
лежат послушно в ряд
будто очень тихие
очень холодные
очень маленькие
дети
.
.
3.
только смерти теперь известны
все имена вещей
да только ей
теперь все вещи принадлежат смерти
да только ей
смерти – и немного войне
смерть носит все имена на поясе
как серебряные ключи
поэтому каждый её шаг
звенит гремит дребезжит
как серебряные ключи
поэтому теперь смерть слышна издали поэтому
птицы теперь поют голосом смерти и голосом
смерти бряцают двери пустых домов и стекло
под ногами хрустит довольным голосом смерти
высоковольтные провода гудят голосом смерти
псы воют голосом смерти
поезда повизгивают голосом смерти
деревья шумят голосом смерти
и голосом смерти
когда стемнеет
зовут детей домой
из жёлтого-жёлтого окна
птицы и двери
псы и провода
деревья и поезда
и жёлтые-жёлтые окна
теперь принадлежат смерти
да только ей
и только дети
чьи имена еще не приросли к их телам
чьи имена еще мешают им немного ещё свербят
сбрасывают их небрежно как спортивные куртки
оставляют под деревьями на траве
а сами оседлав велосипеды исчезают
с визгом смехом и свистом
в тёплой бездонной
пуленепробиваемый
ночи
.
.
4.
теперь
в этом саду
я должна переназвать все вещи
ибо все имена вещей
пахнут твоим влажным ртом
каждый гласный
имеет форму твоих шероховатых губ
каждый согласный
повторяет изгиб твоего тёплого языка
поэтому теперь когда твой влажный рот
пахнет землёй
когда земля до краев полна тобой когда
только землёй и больше ничем
отгоняют все старые имена вещей
как теперь произнести не-смерть
как теперь произнести не-блять
как теперь произнести не-грхтвлкнрмчв
теперь
я должна всё переиназвать ведь
речь кончилась
речь кончилась с тобой
.
.
5.
когда адам пошёл добровольцем в армию
жена его ева долго сидела в печали
из окна она видела широкую полосу поля
между многоэтажками напротив, а дальше темень
ибо час был уже поздний и солнце умерло
так что ева сидела и курила и смотрела в ту темень
хотя в ней она ничего не могла увидеть
на кухне сгустился мрак светились только цифры
на табло микроволновки, но она
долго не могла себя заставить включить свет
когда еву известили что адам не вернется домой
так как она себе представляла, а вернется так
как представить боялась она выла выла долго как собака
пока совсем не охрипла потом лежала как мёртвая потом
била себя долго кулаком по рукам и ногам
щипала царапала давала себе оплеухи так что лицо
распухло и пульсировало как большое сердце но
ничего не чувствовала совсем ничего никакой боли
она открыла рот и поняла что слова
сыплются из него сухие как мертвые пчёлы
когда ева заставила себя подняться с кровати
она поняла, что все эти дни не меняла одежды
футболка пропахла потом и неприятно липла к коже
тогда она сняла с себя всё даже нижнее белье
и вышла голая через кухню в сад
на улице совсем стемнело деревья стояли в темноте черней самой темноты.
было совсем тихо лишь слышно как гудит вдали кольцевая
она сошла с крыльца и стала босыми ногами на сырую траву под сливой
дерево молчало но смотрело на нее пристально ожидая
она наклонилась к нему близко почти вплотную
и назвала дереву его новое имя
– чётко, но так, что слышало только оно, и никто больше
ничего не случилось
по кронам скользнули автомобильные фары
тьма качнулась
тяжёлая словно коровье вымя
но ева стояла в саду уже не ева
слива стояла в саду уже не слива
смерть отступила на полшага
и мир который только что стал больше
перевалился бледной розовой полосой
через края горизонта
нанкинская поэтесса
теперь ты нанкинская поэтесса
говорят мне в задымлённом ресторане
нанкинские поэты
с которыми мы пьём грузинское вино
вот только я не пью вина я
каждый раз молитвенно складывая руки
под чашечкой черного чая
не чокаюсь а скорей как здесь принято
полусалютую-полукиваю
жест узнавания похожий на тот которым
два лодочника посреди реки
на миг приподнимают весла
прежде чем течение относит их в разные стороны
как будто говорят мы знаем как это
искать опору в скользящей воде
теперь где бы ты ни была
они говорят мне
ты нанкинская поэтесса
теперь где бы ты ни была
ты нас узнаешь с другого берега ты
пила с нами этот задымлённый воздух ты
ела с нами за одним столом
эту беспокойную кипучую речь
что выскальзывала неудержимо
из неуклюжих палочек в твоей руке
ты по очереди ела с нами из больших мисок
горячую жизнь и мягкую сладковатую смерть
и снова жизнь и снова смерть и так по кругу
центр стола заставленный тарелками вращался
непрерывно словно колесо года колесо истории
усталая официантка поспешно прибирала
пустые миски непопулярных политических режимов
выносила новые
более острые блюда
теперь говорят мне ты
где бы ни была ты будешь чувствовать
под ногами колеблющееся дно лодки
теперь
научившись ходить по воде
уже совсем скоро ты начнёшь забывать
какая она на ощупь
суша
08.03.2023
триптих на большой воде
1. после потопа
ной в маленькой моторной лодке
плывёт растерянно оглядываясь
в этот раз не выйдет всех по паре
только вот эту насквозь промокшую киску
этого пса с поджатым хвостом
а вон того вепря что плывёт
задрав щетинистое рыло
не затащить в лодку
если б ковчег – но по нему
недостроенному влепили
с того берега артиллерией и теперь
ни ковчега ни берега только
эта бесконечная вода и над ней
то крыши домов то кроны деревьев
словно вот здесь спины тех кто
припав к земле истово молится
а вон там высоко поднятые руки тех
у кого все молитвы протекли между ладоней
кому осталось только
сморщившиеся от воды пальцы
молча протягивать к небесам
2. рыбаки
что море то галилейское в сравнении с
морем херсонским
которым здесь неожиданно стала суша
зачем господи сделал нас ловцами людей
зачем людей пустил плавать подобно рыбам
зачем оставил рыб на суше умирать
отяжелели наши сети господи но мы
из вод их не спешим вытаскивать боимся
что слишком уж богат наш улов
сидим гадаем как нам говорить к тебе господи
если рты наши не могут выхлебать
море твоего молчания
3. один
сюда так много прислали воды наверное чтобы
тот единственный кто умеет по ней ходить дошел бы до каждого двора
смог бы ступить прямо с блестящей глади
на порог подоконника и на крыльцо крыши
помогал бы невыспавшимся людям собирать
пожитки в клеенчатые сумки в клетчатые мешки
натягивал бы бабкам высокие резиновые сапоги спускал бы их в лодки
искал бы вместе с детьми по ящикам стола подмокшие дневники и табели
потом долго нёс бы лохматого пса обнимая
шепча ему на ухо что-то совсем не библейское очень простое
такое простое как цыть простое как не надо не плачь
простое как однажды мы все ещё вернемся домой
10.06.2023
дыры
1.
новый день
выедает в тебе новую дыру
война выковыривает из тебя
свет и смех
детские дружбы
и старые любови
война постепенно
делает из тебя
дыра за дырой
соты оставленные пчелами
пустые
без мёда
делает из тебя
источенное шашелем дерево.
пронизанное потайными
узкими ходами боли
делает из тебя
дудку
вырезанную таким неумелым мастером.
что никакой музыки
из неё не может выйти
изо всех семи нот
одна лишь восьмая нота
нота ай
2.
своей чёрной лапкой
своей мягкой резинкой
война стирает вокруг тебя
лица имена части тел
вот уже нет глаз
у белокурой незнакомки
с которой вы однажды
встретились взглядами в толпе
на концерте депеш мод
вот у того кто держал твою руку
сквозь чёрную шерстяную рукавицу
под фонарями в январском парке
больше нет рук
а вот зияет
как дыра от выбитого зуба
промежуток между пятиэтажками
где в тёмном подъезде
дома номер двадцать восемь
он прижимал тебя к батарее
и целовал так сильно.
что твоя обветренная
нижняя губа
начала было кровоточить
и прежде чем войти в квартиру
тебе пришлось долго стоять на лестнице
вытирая красно-коричневые пятна
белым носовым платком
3.
тёплые тела
которые ты любила
на старых советских диванах
и под мягкими одеялами
а порой и на помятой летней траве
больше не пахнут
пОтом плохим вином любовью
больше не пахнут ничем
даже дымом огнём железом
даже сладковатым
тошнотворным запахом смерти
как яблоки падалицы
вместо этого они
истончаются бледнеют
растворяются
исчезают
и как бы крепко ты ни сжимала во сне
свои тёплые мягкие влажные бёдра
наутро между ними
всегда пусто
наутро они
от холода всегда покрываются
некрасивой гусиной кожей
4.
твоё прошлое теперь
населено призраками
вагон метро
в котором вы
солнечным майским утром
ехали прогуливать школу
на труханов остров
уже опустел наполовину
а некоторые из тех кто в нём до сих пор остался
просвечивают насквозь
как тени в фильмах миядзаки
твоё прошлое пустеет
как школьный альбом старой соседки
на который надцатилетняя ты
смотрела с почти священным ужасом:
ведь школьные фотографии работают не так
ведь эти унылые насупленные
слегка прыщеватые лица
не могут принадлежать тем
кого – совсем – нет
твоё прошлое пустеет
но твоя память наоборот
гудит и тревожится
как старое переполненное общежитие
что давно обещают расселить
обещают всем дать
отдельные квартиры но пока
не перестелили даже линолеум в коридоре
из кранов на кухне капает вода
что-то тоскливо булькает и урчит в старых трубах
горелки в коридорах мигают и навсегда гаснут
и слышно как за стенкой
тихо-тихо но подолгу
практически каждую ночь
кто-то плачет
29.07.2023
* * *
наконец этот край перестал себя принуждать и
принял присущую ему форму осени
прекратил жалкие потуги солнца нелепых кусочков синевы
мелких каких-то ягод рассыпанных среди мха
каких-то детей на каких-то велосипедах нет хватит
теперь он искривленное в притворной улыбке лицо
наконец-то расслабил наконец-то подставил
– внезапно беззащитное – небесной воде
теперь этот край отпустил себя
и внезапно стал настоящим
стряхнул на землю лавину яблок
расплющил их красные и розовые бока
разломал потайные ящики их тел
потроха перемешал с травой
воздух наполнил
запахом яблочной смерти
теперь в каждом дворе развеваются
флаги стеклянных паутин
а на фонарях как на мачтах
ночь натягивается тяжёлыми полотнами дождя.
наконец
наконец этот край
стал ко мне равнодушен
перестал неуместно и фальшиво
строить мне глазки стал
другим собой и такого я до сих пор не знала
неуклюжим увальнем в мокрой одежде
неряхой с темными полумесяцами ногтей
молчуном что выйдя из леса только и думает
как поскорей вернуться в лес
этот край стал ко мне равнодушен а значит наверно самое время
ненароком полюбить его
как любят кого-то случайно увиденного
из окна автомобиля что лишь на мгновение останавливается
на перекрёстке а вообще проезжает так быстро
что не можешь даже как следует рассмотреть лицо
так и будешь теперь любить
только выхваченное фарами
очертание бледной щеки
только прилипшую ко лбу
темную прядь волос
10.09.2023
americana melancholica
печаль шоссе дорог гаражей
стоянок для грузовиков авторемонтных мастерских
мёртвых птиц газет на обочине
мостов бюро ритуальных услуг
электростанций церквей церквей церквей
бездомного заснувшего на тротуаре
уборщиков в оранжевых жилетах
высоких труб широких рек
я слушаю песню америки а ты
слушаешь песню америки? кто слушает
песню америки? туристы на таймс сквер
хопперовы отшельники в ночном дайнере
дети на футбольном поле в темноте
нью-джерси нью-йорк коннектикут
104 и 6 FM. 92 и 5 фм. 101 фм.
грусть луны под запотевшим стеклом неба
грусть лета повернувшего к осени
осени только что споткнувшейся
в длинные ночи в холодные короткие дни
куда нас ведет эта бесконечная дорожная разметка
лодки на чернильной реке огни огни
билборды с биллом похудевшим на 250 фунтов
печаль билбордов с биллом печаль одиноких
засвеченных окон в длинных домах
размазанных небрежно по небу
последних полос маженты печаль часа
глубоких синих сумерек жёлтых фонарей
такого тёмного молчаливого автобуса где каждый
пассажир отделён от другого так раздельны островки
надежды и отчаяния что совсем друг друга не касаются
и в самом деле куда они все ведут
эти слишком длинные слишком широкие дороги
22.09.2023
* * *
("а тот, кто всё время в пути,
никак не вернётся"
ду фу)
свет выходи
свет рядом постой
здесь на балконе
слева бетон и ржавчина
справа металл и стекло
и лишь спереди
горизонт узкий
как лезвие ножа
и море
до горизонта простеленное
свет веди
веди к нему взгляд мой
смотри как пенится переменяется
под ногами моими растёт
дорога
что ещё нужно
на самом деле ничего не нужно
оставить себя позади
и двигаться дальше
жить уже не в доме а в щели
между двумя старыми досками
на причале
его каждый год с головой накрывает
высокая весенняя вода
-
-
-
24.03.2024
* *
не хочется думать планировать отправлять важные сообщения в бесконечных мессенджерах что-то организовывать писать деловые письма нет вместо этого хочется быть серёжками вот этой берёзы ольхи что трепещут на холодном апрельском ветру совершенно бездумно зато с ощущением своей значимости своего рельефа на фоне сизоватых да ну почти голубых небес так ангелы спускаясь вниз к смертным летят не обременённые тяжестью размышлений а переполненные разве что собственным взглядом густым и прозрачным как сок что весной вытекает из раненых солнцем и острой острой-преострой радостью плодовых деревьев
03.04.2024
Полю на добрую дорогу
уже и следа не осталось
от снега но свет его
до сих пор серебряным отсвечивает ночью
заходит со двора сквозь окна
голубоватая тень кого-то
близкого далёкого родного
ложится голубая рука рядом с рукой моей
голубой сон поперёк моего сна
губы напротив губ осторожно собирают
все наши выдохи местоимения имена
и вкладывают обратно внутрь нас о сердце
не трепещи не боли не бойся дороги
никого ничего не удерживай может одну лишь память о снеге
живи в его серебряном свете в его серебряном мире в его тихом падении которое
если от окна отвернуться и заснуть
будет длиться бесконечно
11.04.2024