Смешить народ – искусство и наука.
Поэт – всегда немного лицедей.
А самое плохое – вызвать скуку
у жаждущих поэзии людей.
Чтобы давленье вверх случайно не рвануло,
его нам надо мерить иногда.
А к голове приставленное дуло
давление понизит навсегда.
Пусть собеседников сейчас почти что нет:
ведь одиночества избегнуть – спорить с веком.
с собой остаться близко, тет-а-тет –
прекрасно! Все же с умным человеком.
Нет, я совсем не подражатель.
Я снов извилистых ловец,
метафор пробивных искатель
и в море ярких слов пловец.
К ученью языков отнесся не по-детски,
чтоб с инофонами сойтись легко и близко.
Учил я раньше и не знаю я немецкий,
теперь вдобавок я не знаю и английский.
Нам в старости салютов не палить
и не орать подобно глупой выпи:
из-за Альцгеймера забудем мы налить,
а Паркинсон нам помешает выпить.
Наш плотный график жизни нас достал,
все суетливо, странно, мимолетно.
Подумай, если ты совсем устал:
посмертный график – он не будет плотный.
Любовных связей нет десятки лет.
теперь, спустя года, я точно знаю:
коль долго не стреляет пистолет,
тускнеет жизнь и хмуро никнет знамя.
Мы в этом мире ненадолго.
Жизнь тратим не на те дела.
И слов останется — не Волга,
а так – плевочек от осла.
Отдыхать нам и нужно, и можно
без ограничительных мер.
Валять дурака ведь не сложно,
такого, как я, например.
Сомнений в смыслах мира нет –
без смысла нет ни уголочка.
Как хочется найти ответ…
Я думаю порой. Все. Точка.
Угроза странная и пресная –
«Смотри ты у меня!». Но ведь
тебе ведь только интересно:
там вовсе не на что смотреть.
Я судьбою по-особому помечен.
Для чего – не знаю... Каждый день я
вспоминаю, что, конечно же, не вечен,
но благодарю за факт рождения.
Инфекционистов заботы
понятны. Но кто же таит
лекарство от тех идиотов,
кто жадно во власти сидит?
Исповедь маньяка
Во мне так много к людям состраданья,
что слез сентиментальных не жалею.
А если спросят – отвечаю: «Да не я это!»
и становлюсь от этого лишь злее.
Поэты пишут все о разном
в потоке разноцветных дней.
Но гуще отдает маразмом
поэзия. Я все о ней…
Мне скромность сильно жить мешала,
но будь на то Господня милость,
и я б взрастил стальное жало –
мне б все равно не пригодилось.
В аорты и жилы и вены
чиновникам (хоть через клизму!)
хотел бы вводить вдохновенно
вакцину от сволочизма.
Затерялся тихий город Брест
средь берез, дубов и старых сосен.
Никого не встретивши окрест,
я спокойно засосал ноль восемь.
Вот если был бы творчества ручей –
бурлящий, чистый, жгучий, полноводный,
никто бы не спросил «А это чей?»,
а просто бы припал к струе холодной.
Бедная Татьяна плачет,
а Онегин пьет до дна.
у поэтов это значит:
будет горе от ума.
Перфекционистов затеи
чужды мне. И в конце бытия
мне просто понять бы: а где я?
Для чего? Ну и, в общем – кто я?
Спешить не надо никогда и никуда
на этом очень странном белом свете:
кончается все плохо и всегда,
особенно в любви и в туалете.
Бывшей аспирантке
Ей Богу, строго не судите,
не лезу я на пьедестал.
Ведь был я ей руководитель,
теперь и тьютором не стал.
Есть правильный Крамарь –
нам с ним не по пути.
А вот Хусид. Как встарь
я с ним готов идти,
поскольку всякий грех
он мне готов простить
и множество прорех
в моей душе зашить.
Два чудака сердечным ритмом
совпали - прямо чудеса!
А Господу оттуда видно…
И слышны наши голоса.
Все ладно мне, я жизни рад,
и к черту все вопросы.
Не нужно мне других наград:
пусть друг писать не бросит!
Мой приятель бы, конечно, прав:
ожидая, что жена застанет,
он решительно убрал бутылку в шкаф,
но зачем-то рюмочку оставил.
«Мне нравится, что вы больны не мной…»
Марина Цветаева
Так хочется проникнуться словами
про жизнь и честь, любовь и альтруизм.
Мне нравится, что болен я не вами,
моя болезнь - простой алкоголизм.
Сожалею я порою
при полетах в дивный сад,
что во всем пчелином рое
только я не полосат.
Нет агрессии нисколько,
Очень много простоты.
Мёду набираю столько,
чтоб не плакали цветы.
У меня и что-то с жалом –
нечем на людей напасть.
В общем, я, наверно, жалок
и безвреден – вот напасть!
«Всех учили. Но зачем ты оказался первым
учеником, скотина такая?»
Евгений Шварц «Дракон»
Учеником быть первым – да, престиж:
ты не в толпе, ты выделен из кучи.
Но вдруг потом себе ты не простишь,
поняв, чему в той странной школе учат?
Над стихами забытыми плачу.
И свой внутренний долг не плачу.
Я прощения вовсе не клянчу
и спасибо скажу палачу.
Гумилев перед самым расстрелом
покурил, презирая судьбу.
Был поэтом и был офицером.
Всем бы помнить. И я не забу...
Любовь ко мне придет еще не раз
И, как обычно, я ее отвергну,
чуть усмехнувшись: «Спас себя – не спас?
Мне почему-то нравится быть верным».
О, скольким я стихам завидовал
и думал: «Мне б ТАК написать!».
Но сколько бы я строчек не накидывал,
признаюсь, что великим мне не стать.
Запомните: останется в веках
для Вельзевула в качестве улова –
со зла, в отчаянии, может, впопыхах
всего одно оброненное слово.
Когда наш друг (или латентный враг?)
теряет наши письма, рвет общение –
не огорчайся, будь, напротив, рад:
ведь это нам от Бога сообщение.
Какое счастье иногда случается,
обрушивается как бы невзначай…
Когда хороший человек встречается,
немедля снова встречу назначай.
Этические правила нарушу
Иль буду чист, порой себе во вред?
Но если мне плюют все время в душу –
имею право плюнуть я в ответ?
Моя изменчивая лира
опять фальшивит после пира.
Не знаю: в ней какой изъян,
а, может, я был слишком пьян?
К нам вдохновение придет от дуновения
Эфира. Это искра от костра…
Лови! Ведь длится лишь мгновение
Её присутствие на кончике пера.
То ль это жизнь нас так заставила,
то ль дьявол разум наш крадёт.
Есть странное в народе правило:
«А наплевать! И так сойдёт!»
Ты валяешь дурака,
искренне его любя.
Знай, что это лишь пока –
поваляет он тебя.
Решал задачи я не слишком сложные,
на что иное не хватало сил.
Я чемпион стал по упущенным возможностям,
хоть этот свой рекорд не упустил.
Под женским взглядом я теку,
как в августе течет мороженое.
Как тетерев токует на току,
я балаболю – так положено.
Мужчин не надо в этом убеждать.
Так выстроено Богом мироздание:
нам женщине повсюду угождать –
такое испокон веков задание.
Я трезвым был недолго – так, случайно.
Но мир вокруг преобразился сразу:
он серым стал и скучным чрезвычайно.
Поспешно в рюмку я налил заразу.
Нет, не желаю ничего
я для тебя, моя Россия.
Лишь только б не было его –
антихриста. А был Мессия.
Пока сигнал не шлет нам печень,
ты лучше похмелись с утра.
Когда-нибудь ее подлечат
подвыпившие доктора.
Когда костлявая прервет
мой жизненный полет нехилый,
надеюсь, кто-нибудь нальет
мне чарку над моей могилой.
Когда-нибудь на склоне лет
вы вспомните еще об этом:
преподаватель был поэт,
ну, он считал себя поэтом.
Наверняка увековечен
я буду в памяти любой.
Во-первых, был я человечен,
а во-вторых, я был собой.
Бывает грустно за Отчизну:
забыв про светлые пророчества,
мы по себе справляем тризну
в нелепом гордом одиночестве.
Я тоскую по Тоскане,
порто вспомнилось в порту...
Боль стаккато бьет в стакане,
остро правя пустоту.
Жизнь мимолетно проезжаю:
К чему мне эта суета?
Идет со мною мне чужая.
И на свидании – не та.
Я ригидный ретроград,
этому я очень рад.
В прошлое смотрю с любовью,
в будущее – с тихой болью.
Стихи приходят по ночам
без стука, без предупрежденья,
без предварительных звонков.
Хотят излиться, но молчат
и от меня ждут пробужденья.
А я так часто не готов.
Не вспоминаю то, что было.
Серьёзен я как никогда.
Совсем ушла былая сила
в неведомое, в никуда.
Новогоднее
Тайгою пахнет в нашем доме -
так, что кружИтся голова!
Желаю счастья! Ну а кроме:
пусть явятся, Поэт, слова!
Парадоксы очень любим:
праздники из ничего,
мы свое здоровье губим,
выпивая за него.
Про жизнь вопрос совсем простой
«быть иль не быть?» известен всем.
Мы отвечаем: жить нам стоит.
Вот только бы понять – зачем?
Ему так нравились ее чудесные глаза,
в глазах секрет, хранимый под замком!
В глазах ее сверкала бирюза…
Но замуж взял зачем-то целиком.
Я вам совет даю совсем задаром:
И без болезней будет жизнь – как мёд.
Ведь если дуть вчерашним перегаром,
бактерии все погибают влёт!
О мании величия
Поэты иногда менялись
в виду замены бытия:
сперва на Пушкина равнялись,
а ныне подошел и я.
Есть люди, у которых не язык, а жало
и с интеллектом просто нищета.
О, сколько слов доброжелательных сдержала
внутри себя их злая полость рта.
Не выкипел еще энтузиазм,
надолго – кто же его знает?
Но что такое секс или оргазм
уже мне только Гугл напоминает.
Роль главная, успех у зала
и множество хвалебных слов…
У венеролога узнала,
что режиссёр был не здоров.
Случилось тут такое диво:
я понял вдруг без лишних слов,
что вырабатывает пиво
в толпе брожение умов.
Нет, я не жалуюсь, не ною,
но удивлен, как жизнь мотает.
Бумажник мой – как снег весною:
в нём всё всегда бесследно тает.
Так много лжи вокруг скопилось,
Такой я воз не потяну.
Лжи в каждой щёлке понабилось.
Хочу лишь правду. И одну.
Я так туплю. Своим тупленьем
жену родную извожу.
Но не считаю преступленьем,
а как психолог им горжусь.
Отсутствуют в нем хитрость, злость и алчность,
добряк, открытый оптимист.
Предельная сердечная достаточность –
такой диагноз дал специалист.
Да, было непростое дело:
тут хоть влезай на пьедестал.
Окаменелость ты хотела:
вот хрен моржовый я достал!
Порепетировать ребята
пришли, играем и поём.
Но мать пришла, она объята
волнением, как водоем.
И кулаки свирепо сжаты.
Покой вернуть ей – это свято.
Успел сольфеджио припрятать:
пусть будет думать, водку пьём.
Над стихами я порою тщетно бьюсь,
хоть изредка летаю в вышине я.
Стать графоманом очень я боюсь,
Но ведь манографом мне стать еще страшнее.
Мечи – в орало… Чудная затея!
Так можно враз обезоружить рать.
Пускай попашут в поле, попотеют,
лишь только бы не начали орать.
Я смело сокращаю путь к циррозу,
ведь жизнь совсем уж не проста.
Читатель ждёт уж рифму «розу».
Ну, положите у креста.
Об этом мире думать я боюсь,
хотя нам в матрице и нечего бояться.
Над вымыслом слезами обольюсь,
а над реальностью осталось лишь смеяться.
Дыхание ребёнка чисто и светло,
отсутствует в нем запах перегара.
И от объятий внучки так тепло,
что забываю быть больным и старым.
Я за собой особенность заметил,
хотя не мальчик, а давно уж муж:
помимо новостей я в интернете
читаю лишь безграмотную чушь.
Как много в мире и в себе не понимаю
и в стороне от классиков прошёл.
Я не люблю грозу в начале мая,
и до сих пор, ей Богу, я не знаю,
кому же на Руси жить хорошо.
Поэт сказал красноречиво,
но возражаю, хоть ты режь!
Быть знаменитым некрасиво,
а неизвестным – просто трэш!
От жизни столько было лиха,
что отомстить я всем хочу.
Была жестокой Салтычиха,
её я пережесточу!
Адам и Ева всюду были голые –
ну что поделаешь, святая простота!
С тех пор все люди стали разнополые:
внутри у каждого иная пустота.
Она мечтала: явится мне суженый,
нам вместе будет очень хорошо,
я накормлю его, мы вместе будем ужинать.
Но тут вдруг бац! – расширенный пришел.
Чего враги мне только не сулили,
чтоб навсегда покинул я страну.
Но дух патриотизма не сломили:
я здесь нагажу, здесь пойду ко дну.
Чем дольше мы живем, тем больше песен
забыли, что касались жизни всей,
стих собственный уже неинтересен.
Но помним песни и стихи своих друзей.
Новогоднее
Я другу позвонил – там двадцать третий.
В Москве – пока двадцать второй.
Друг будущее раньше встретил,
а я все в прошлом. Сбился строй.
Таких мужей не сыщешь днём с огнём:
любое блюдо называл он вкусным.
Но жён ведь не обманешь: с каждым днём
он врал всё тише, как-то безыскусней.
Ты лишних слов ему не говори,
нотаций долгих, нудных не навязывай.
Не понял сразу – тихо повтори.
А лучше сразу на ведро указывай.
Помахивая небольшим ножом,
он что-то говорил про честь мундира
и что сдерет его безжалостно потом.
Картофель думал: «Ведь сдерёт, задира».
Ветер за окошком задувает.
Стих пишу и веду себя праздно.
Так бывает, друзья, так бывает,
Поэзия, как жизнь – разнообразна.
Проблема в целом мировая,
но не даёт в унынье впасть:
есть у влюблённых роковая,
у музыкантов – рОковая страсть.
«Ну что же ты?» - жена его спросила,
но не дошли упрёки до болвана.
Не признает потери мужней силы:
«Да успокойся! Все идёт по плану».
«Я вас люблю!» - признался, дёрнув усом,
поручик даме, вечер подытожив.
«ЧуднО, как совпадают наши вкусы!
Вы не поверите – я тоже».
«Полная чушь!» - сказал ты мне. Постой!
Но разве чушь должна быть лишь худой?
Вещает нам властитель, грозный шах,
мол, до любых врагов я доберусь!
Ходить ли мне с лапшою на ушах,
иль хитро намотать ее на ус?
Казалось раньше, что наш ум в извилинах,
в передней части мозга. Но потом
мы так от этой жизни обессилили,
что задним только действуем умом.
Учил нас совести и часто повторял,
что всем нам надо жить в душевной простоте…
Настолько редко совесть применял,
Что сохранилась в первозданной чистоте.
Он в дырах весь, как яблоко в саду,
забытое садовником. Падений
боится, будто преданный суду:
изгрызен всюду он червем сомнений.
Когда ты пиво где-то выбираешь
меж темным или светлым – там и тут,
ты вспомни, патриот, что почитаешь:
«Темные силы нас злобно гнетут!».
Как психиатр я озадачен,
хоть объяснился б кто со мной:
кобылы сивой бред богаче,
чем бред кобылы вороной?
Не навсегда отставил рюмку иль фужер:
он регулярно крепко выпивает.
Ведь алкоголик – он, как офицер,
он не сдаётся, бывшим не бывает.
Идем по жизни оставляя вехи,
но сохранить мечтаем внутренний уют,
уверены, что внешние помехи
нам голос совести расслышать не дают.
Наш шеф такой милашка ежедневно –
нам что угодно может разрешить.
Проводит встречи он так задушевно,
что сразу видно: хочет задушить.
Ведь ипотека – тот же ипподром.
Слова такие одинаково воняют.
Призы нам не достанутся потом:
в итоге нас в конюшню загоняют.
Для зоофоба страшен рептилоид,
для параноика – убийцы-протозои.
«Циклично все!» – уверен был циклоид.
«Шизотипично!» – так сказал шизоид.
Пропал ребёнок (просто был в кино).
Забыли это мама с папой. Днём
одни остались дома. Вот оно!
Решился папа: «Нового зачнём!».
Он голову терял не сингулярно,
влюбляясь в девушек и даже в зрелых дам,
Про голову стал думать регулярно:
«Прошу вернуть. Вознагражденье дам».
Рабовладельцем быть накладно,
все мысли только лишь о деле,
рабов использовал нещадно –
держал он негров в черном теле.
Коль ты попал в водовороты
от власти, есть другой маршрут:
прикинься просто дураком ты,
в огромной массе не найдут.
Вот поживешь – узнаешь, что почем.
Причудлива у жизни траектория:
Талантливый – талантлив он во всем,
и с идиотами такая же история.
Когда ты в поисках себя,
не стоит ворошить капусту –
нам врут родители любя:
там кочерыжка или пусто.
Обоев самоклеющихся взял он
рулон, но долго и напрасно ждал.
Еще с одной покупкой всё застряло:
он так же с саморезами попал.
«Пока народ безмолвствует, то можно
ещё чего-нибудь тихонечко украсть» –
смекнула, озираясь осторожно,
вконец изворовавшаяся власть.
Как жаль, что нам на скучную работу
приходится ходить. А по-иному
не получить желанную банкноту.
Но утешает: ходим по большому.
У моего ребёнка чудный аппетит:
он навернёт тарелку супа и сидит,
что означает, что дитятко сыт.
А литр выпьет – тут же в памперс сс@т.
Я не любил ВАЗ, уж простите:
любовь к тойоте я хранил.
Вы делайте там что хотите,
УАЗ я тоже не любил.
Вчера мы Ваську славно хоронили
до слёз прошибло всю нашу гурьбу.
И поминали, и, конечно, пили,
но трезвый – был один! Лежал в гробу.
Мой поиск был совсем недолог,
в ногах ведь правды нет!
В ответ
мне молвил опечаленный проктолог:
«Вы знаете – и выше тоже нет!».
Я за врагом гонялся долго и натужно
и уж почти что выбился из сил.
Так говорил мой диетолог: нужно
отдать ему свой очень вкусный ужин.
Врага поймал, насильно покормил.
И что с того, что круглым был животик,
а вовсе не квадратиках он был?
Но открывался хорошо объёмный ротик,
а закрываться он совсем забыл.
Как токарь знаю, как подшипники разводят:
тут вам не цирк и не кинотеатр!
Когда вдруг шарики за ролики заходят,
не мастер нужен, а хороший психиатр.
В психиатрической больнице
шприцы нужны под сто задач.
Тут все у Гиппократа жрец иль жрица:
халат надел – ну, значит, врач.
Да, у природы странные затеи:
с утра мне шестьдесят, в суставах боль.
Лишь к вечеру я сильно молодею,
поскольку в жилах бродит алкоголь.
Жизнь коротаем, не жалея,
и укорачиваем нить:
мы не нуждаемся в елее,
есть, что нам в рюмочку налить.
Раз всё накрылось медным тазом,
один лишь выход – суицид!
А, впрочем, что уж так-то – разом?
Я таз продам. И Бог простит.
Не знаю, долго ли, навечно
нам в этой заднице сидеть…
Но, думаю, бесчеловечно:
и не дышать, и не п@@деть.
Не раз мне говорили оппоненты:
«Ну что такое ты несёшь?». А я несу.
Бывают в жизни жесткие моменты.
Конечно, трудно. Только я не с@у.
Я не убийца, но игриво
напитком пенным полню рот:
забавно, что живое пиво
в моём желудке вдруг помрёт.
У русских всё такие тропы –
как ни вертись, как ни кружись –
приводят к ситуации: две ж@пы,
одна – в штанах, другая – жизнь.
Нет, не найти разгадку парадокса:
ведь выпитая водка не слышна,
а перегар, чем ты вчера увлёкся,
за километр учует мент или жена.
Искать себя, нам кажется, услада:
в сокрытые миры найти пути…
Не приходи в себя – не надо,
да и в другого не ходи.
Судьба сыграла злую шутку
со мной опять, а я балбес:
мой ангел вышел на минутку,
и сразу же припёрся бес.
На мне природа отдохнула –
уверена моя жена.
природа как-то раз уснула,
я выполз – и творю без сна!
Ты вечно мыслишь по-другому,
ему твердят и там, и тут.
Ты мысли не носи из дому:
иноагентом назовут.
Нельзя любить суровых судей,
уж лучше – девушек во сне.
Всегда я не любил прелюдей –
при людях неудобно мне.
Влюблённых радуют закаты,
в которых страсти есть заряд…
но интереснее откаты
тем, кто пошёл в чиновний ряд.
Ведь этот ряд – он не калашный,
и «калаши» совсем не там.
Свиное рыло – очень страшно,
но власть его являет нам.
Когда я прихожу к сужденью,
что точно надо завязать,
то сразу мучают сомненья:
шнурки иль новости читать?
Когда-нибудь, дай Бог, не скоро
закончится, как и у всех, мой век,
неплохо, если скажут: «Добрый…
ведь он был добрый человек».
Что я в жизни совершил?
Как умел я – так и жил.
А умел я, видимо, неважно.
Да, конечно же, грешил,
всех задач я не решил,
но хотя бы приступал отважно