Только бы снова тебя встретить,
Ощутить пронзительный, внутренний, щемящий трепет.
Заново тебя изучать и заново в тебя влюбляться,
Закутаться в твоих белокурых, своими грубыми пальцами.
И слышать как ты почти стонешь…
Как голос тебя раздевает до кожи и ты меня снова с собой знакомишь…
Боже…
Разряд в двести двадцать и мы не спокойны,
Соседи подумают, что мы начали воины,
Вызовут все инстанции и обязательно скорую,
Но мы не откроем.
Буду кричать, что все в порядке, я просто одержим тобой и болен.
Спасите…Спасите…
А знаешь, поехали в Питер?
Мы снимем квартиру с видами на сады и Исаакий,
Хочу пройти с тобой все ступени и стадии.
В Питере самые белые, влажные ночи,
Я весь твой - ты бери, чтобы полностью обесточить.
Ты будешь писать стихи, бродя обнаженная по паркету.
Я буду курить уже десятую сигарету.
И буду читать тебя, как самую любимую книгу,
Ты меня научишь новому алфавиту.
Новому языку, новым жестам, и взглядам.
По утрам ты всегда пьешь горький чай с мятой.
А мне так нравится потом обволакивать твои губы.
И пытаться задержать каждую минуту,
В этой эйфории….
Твои ресницы мокрые из-за Рупи Каур,
Ты катастрофически эмпатична и применяешь траур.
Иногда вслух мне читаешь Ахматову, вспоминаешь Раневскую
Или за руку тянешь на Канонерскую.
Где нас поливают северные дожди,
А ты прижимаешься ближе, но не собираешься уходить.
Моя девочка, вот бы утонуть в твоих объятиях,
Медленно снимать твои сексуальные платья,
Съедать все твои помады, мириться громко и бурно,
Так чтобы потом становилось дурно…
И слышать твой смех,
Который так растекается внутри и так не похож на всех.
Но дождливое утро разбудит, приму второй анальгин.
Я смотрю на Исаакий, стою один.
Если вдруг услышит твоя душа,
Я всегда тебя жду, приезжай.