Весь обойди наш рай земной,
Прекрасней нету в нём картины
Счастливой мамы молодой
С дитёю маленьким любимым
У молодой груди. Порой,
Бывает, иной раз любуюсь,
Дивлюся чуду, и печаль
Охватит душу вдруг; и жаль
Её мне станет, и встоскуюсь,
И помолюся перед ней,
Как пред иконою святою
Той девы-матери святой,
Что в мир наш бога породила...
Теперь всё радость ей даёт,
Теперь ей радостно живётся.
Она в ночи не спит, встаёт,
Своё богатство стережёт,
И ждёт рассвета, не дождётся,
Чтоб утром снова на него
Налюбоваться, наглядеться,
Нарадоваться, насмотреться,
Наговориться. «Мой!.. Моё!..
Мой родненький!..» И за него
Исусу примется молиться
Тихонько сча́стливая мать,
Идёт на улицу гулять
Гордее, горже той царицы.
Чтоб пред людями показать
Своё богатство ж, похвалиться
Своим сокровищем: мол, вот!
Мой — самый лучший и красивый!
И ненароком глянет тот
Или другой, — о боже ж милый!
От радости чуть не поёт.
Ивана своего несёт
До дому гордо и со вкусом,
И думает, что всё село
Весь день смотрело на него,
Что, кроме как её бутуса,
И не было там ничего,
На что смотреть.
Счастливая!.. Года проходят,
И дети по чуть-чуть растут,
И вырастают, и уходят,
Те в город за деньгой уйдут,
Того в солдаты заберут.
А ты осталася, сирома,[1]
И не осталось с тобой дома
Души единой. Срам прикрыть
Старушечий и тот уж нечем,
И хату в зиму протопить.
А ты и встать не можешь с печи,
Чтобы огонь хоть запалить,
В холодной хате молишь бога
За них, за деточек.
А ты,
Великомученица! Ты,
Деревни ты глухой дорогой
Обходишь, плача, по ночам.
И полем-степью пробираясь,
Дитё от глаз чужих скрываешь.
Ведь даже птичка, щебеча,
И та, над степью пролетая,
Тебя увидит и поймёт:
«Вон выбл*дка, гля, шкандыбая,
На рынок по́крытка[2] несёт!»
Несчастная! Куда делась
Красота девичья,
Та, что люди все дивились?
Нет её, вся вышла!
Взял всё ребёночек родный
И выгнал из хаты,
И вышла ты за околицу,
С креста точно снята.
Нищь и та шарахается,
Как от прокажённой.
А мальчик такой маленький,
Совсем салажонок.
И когда-то он вымолвит,
Когда пролепечет
Слово м а м а. Прекрасное
Слово человечье!
Ты всплакнёшь; дитю расскажешь,
Как паныч[3] зрадливый[4]
Совратил тебя и кинул,
И будешь счастливой.
Но не долго. Уйдёт в люди
Сыночек, подросши,
Уйдёт пацан слепца[5] водить,
А тебя, мать, бросит
Калекой на перепутье,
Чтоб собак дразнила,
Да ещё и выматерит,
Что, мол, породила.
За то, что в нужде тяжёлой
Растила, любила.
И — будешь любить, бедная,
До тех пор, покамест
Сдохнешь где-то под забором,
На морозе, с псами.
[Кос-Арал, 1849]
[Петербург (?), 1858]
[1] Сирома (малорос.) — сирота, бедняга.
[2] Покрытка (малорос.) — девушка, потерявшая невинность и родившая ребёнка. Покрыткам обрезали косу, ритуально покрывали голову платком и выгоняли из хаты.
[3] Паныч (малорос.) — сын пана, молодой барин, барчук.
[4] Зрадливый (малорос.) — предательский, коварный, вероломный.
[5] Кобзарь — украинский народный бродячий певец и музыкант (часто слепой), исполнитель народных песен и дум, сопровождающий своё пение игрой на кобзе (бандуре).
У нашім раї на землі
Нічого кращого немає,
Як тая мати молодая
З своїм дитяточком малим.
Буває, іноді дивлюся,
Дивуюсь дивом, і печаль
Охватить душу; стане жаль
Мені її, і зажурюся,
І перед нею помолюся,
Мов перед образом святим
Тієї Матері святої,
Що в мир наш Бога принесла...
Тепер їй любо, любо жити.
Вона серед ночі встає,
І стереже добро своє,
І дожидає того світу,
Щоб знов на його надивитись,
Наговоритись. — Це моє!
Моє! — І дивиться на його,
І молиться за його Богу,
І йде на улицю гулять
Гордіше самої цариці.
Щоб людям, бачте, показать
Своє добро. — А подивіться!
Моє найкраще над всіми! —
І ненароком інший гляне.
Весела, рада, Боже мій!
Несе додому свого Йвана.
І їй здається, все село
Весь день дивилося на його,
Що тілько й дива там було,
А більше не було нічого.
Щасливая!..
Літа минають.
Потроху діти виростають,
І виросли, і розійшлись
На заробітки, в москалі.
І ти осталася, небого.
І не осталося нікого
З тобою дома. Наготи
Старої нічим одягти
І витопить зимою хату.
А ти нездужаєш і встати,
Щоб хоч огонь той розвести.
В холодній молишся оселі
За їх, за діточок.
А ти,
Великомученице! Села
Минаєш, плачучи, вночі.
І полем-степом ідучи,
Свого ти сина закриваєш.
Бо й пташка іноді пізнає
І защебече: — Он байстря
Несе покритка на базар.
Безталанная! Де ділась
Краса твоя тая,
Що всі люде дивувались?
Пропала, немає!
Все забрала дитиночка
І вигнала з хати,
І вийшла ти за царину,
З хреста ніби знята.
Старці тебе цураються,
Мов тії прокази.
А воно таке маленьке,
Воно ще й не лазить.
І коли-то воно буде
Гратись і промовить
Слово мамо. Великеє,
Найкращеє слово!
Ти зрадієш; і розкажеш
Дитині правдиво
Про панича лукавого,
І будеш щаслива.
Та не довго. Бо не дійде
До зросту дитина,
Піде собі сліпця водить,
А тебе покине
Калікою на розпутті,
Щоб собак дражнила,
Та ще й вилає. За те, бач,
Що на світ родила.
І за те ще, що так тяжко
Дитину любила.
І любитимеш, небого,
Поки не загинеш
Межи псами на морозі
Де-небудь під тином.
[Кос-Арал, 1849]
[Петербург (?), 1858]