АЛЕКСАНДР АНТИПОВ
(род. в 1987 г.)
Поэты ищут лёгкой славы,
А слово их переживёт.
В одном Минздравы были правы:
Сберёг бы Пушкин свой живот –
Стал копирайтером бы нынче,
А не вот это «наше всё».
Ну а тебя, мой автор нищий,
Куда поэзия несёт?
К баблу не выведет дорога –
Стишки на то и для души.
А рифмачей в народе много:
Пиши, выкладывай, пиши.
Солдат инета неизвестный,
Моря и без тебя горят.
И ведь по делу, если честно,
Тебе на пьянках говорят:
«Иди, трудись, писатель херов,
А не страдай душонкой тут!».
Официантов и курьеров
Даёт стране литинститут.
Не потому, что все бездарны,
А просто-напросто – на кой?
Ведь Ес Астахов, моргерштарны –
Вполне себе культурный слой.
А скучно без имён великих —
Так получите век безликих.
Великих надобно беречь,
А это ж труд – о том и речь.
Вы безымянные, вы – некто,
Никто вы, тени тишины.
Не имена нужны — проекты!
Коллаборации нужны.
Ты, Пастернак, здесь не советуй,
Рубцов, не пой ты на беду –
Не со стихами, а со сметой
Приходят к страшному суду.
А если не зашло и это,
Хотя бы радуйся, что цел,
Что нет ни членского билета,
Ни юбилея в ЦДЛ.
Да только пахнет керосином,
И книги все уже в дыму.
Виват, умытая Россия!
Тебя умыли те, кому
Культура сделалась игрушкой,
Её пустует пьедестал.
Как хорошо закончил Пушкин
И копирайтером не стал.
* * *
В объятьях ламповых огней
В подземной клетке перехода
Играет парень о войне
На трёх аккордах.
Сползают пальцы по струне –
За уходящую эпоху
Играет парень о войне.
Играет плохо.
Гитару дёргая свою,
Поёт неряшливо, нетрезво.
Не так, как теноры поют
Под гром оркестра.
Иначе скажут – "без огня",
Законы музыки нарушив.
Но отчего же так меня
У горла душит?
Конечно, кто-нибудь другой
И лучше спел бы, и умелей.
А так под Курскою дугой,
Наверно, пели.
Серёга, Ваня и Петро,
Которых время обезличит,
Шагают в марше этих строк
Не канонично:
Едва выдерживая строй,
Так не похожи на героев.
А завтра Ваню и Петро
Фугас накроет.
На их могиле без креста
Не отыскать имён и званий.
Две похоронки, два листа –
Петро и Ваня.
Не в масть войне красивой быть –
Она имеет привкус рвоты.
И значит, должен говорить
Об этом кто-то.
Я не глотал свинец, и мне
Не плюнут в прошлое потомки,
Что ни черта о той войне
Не знали толком.
Здесь не салют, не ордена.
Но в переходе, в частоколе
Огней пропетая она –
Правдивей, что ли.
До перехода сузив мир,
Я повторяю, память раня,
Что всей страной сегодня мы –
Петро и Вани.
Их кровь сегодня – кровь моя.
Я ленинградец, киевлянин,
Я белорус, я русский, я
Смертельно ранен.
И ощущаю всё верней,
Что паренёк, срывая горло,
Играет нынче обо мне
На трёх аккордах.
* * *
Есть очень страшная примета
Для нашей раненой страны –
Когда мы в шаге от войны,
Когда всё сказано и спето,
В стране рождаются поэты:
Не те, что вдруг из-за спины
Однажды вырвутся в чины,
Обив пороги кабинетов.
В стране рождаются поэты
Совсем нездешней глубины.
Они всегда обречены
Светить вокруг, не видя света,
Быть отражением портретным
Эпохи той, где мы больны.
Умы всегда обречены,
Ещё не понимая это.
Разнятся виды тишины.
И вот, заламывая руки,
На сцену лезут крикуны –
Они везде разрешены
И славе крохотной верны.
Интеллигенция по-русски?
Нет, врёте, силы не равны:
Интеллигенты не в чести,
Когда свирепствуют кликуши.
Поэт в России безоружен,
Пока в полях словесной чуши
Неловко слову прорасти.
Поэт в России вопреки –
Не свяжет если, так разрубит.
Интеллигенция разрухи,
Интеллигенция тоски.
Покуда сводятся концы,
Пока не бьют под дых прикладом,
А совесть пропита, и ладно –
Идёт обычный геноцид
Умов, науки и таланта.
Стандартизация в делах
И уравниловка в поэтах.
И ты встревожен, если где-то
Вдруг пробивается талант.
Ох! Это явно не к добру,
Ах, как бы что-нибудь не вышло.
Поэт в России еле слышен
До той поры, пока вокруг
Не затрубят. И звоном труб
Не подадут очередной
Сигнал к позору и погрому.
И лишь тогда поэт огромен,
Когда страна идёт на дно.
И лишь тогда он силуэт
Надежды с привкусом мессии.
Поэт, родившийся в России,
Не делай, как бы ни просили,
Стихов о будущей войне.
Не будь пророком этой силе,
Коль без тебя пророков нет.
* * *
Мы в девяностых вершин не брали,
Оставшись безвожаковой стаей,
Но, изменяясь, себя ломали:
В такие дни виноватых нет.
Мы, слишком гордые и босые,
Не признавали своё бессилье
И так хотели побыть большими,
Хоть мы пылиночки не крупней.
Как будто в духе шестидесятых
Мы были верой в себя объяты –
И "коммуняки", и "демократы",
Но доставалось, и тем, и тем.
А что свобода? Её – крупицы.
Но в честь свободы порвав границы,
Мы обложили себя гранитом
И перессорились насовсем.
На Институтской и на Неглинной
Казалось это необходимым.
И, беловежскую скинув зиму,
Мы были твёрдо верны весне.
И нам казалось, что мы в начале,
Что после будет, куда причалить,
Что революция очищает,
А получилось – куда грязней?
Ну как же так, что, пройдя сквозь годы,
Мы в ту же самую лезем воду?
И снова крики про "власть народу",
А власти не было, как и нет.
Ну как же так, что одно и тоже?
Неужто мы до того похожи,
Неужто мы без царей не можем,
А всех убогих опять к стене?
Мне не за прошлое жаль – за это
Слепое время, где спят поэты,
Где подхалимство и кабинеты
По старой дружбе опять сильней.
И если в наших домах кроваво,
Я ненавижу борьбу за право
Считать преступной любую правду,
Хоть чуть отличную от моей.
Я ненавижу делёж на страны,
Пальбу в семнадцатом и майданы.
Я не за тех, что над нами встанут –
За власть я глотку свою не рву.
Но помню танки на Красной Пресне.
Окно истории занавесив,
Из революции сделав песню,
Мы позывных её слышим звук.
Вот только тем он всегда и страшен,
Что на врага нет намёка даже,
Что это наши стреляют в наших,
Не собираясь себя жалеть,
Что мы под разное лезем знамя.
Когда-то было: "Москва за нами".
А что сегодня? Я сам не знаю.
И мне от этого тяжелей.