Зимняя музыка. Из книги Русские бабы

Жизнь - богата, бедна, неисчерпаема, бесконечна... конечна. Она в руках моих бабьих: солнечный цыпленок, слепой котенок, новорожденный щенок.  Я всего лишь баба. Смертна, не вечна. А зато надо мною под куполом синим - великий, радостный Бог.
Он так любит меня! В окруженьи всех солений, варений, всех белых грибов, алых домашних вин, наблюдая бессмертную, вьюжную кутерьму, я стою - в круге света всех моих нежных, живых, на морозе дрожащих стихотворений, и каждое - жар-птичье, красное полымя, и сим победиши тьму.

АНГЕЛИЦА

Старик, упала я. Старик, воды.
Старик, кругом увалы и хребты.
Летела я в широких небесах -
А там и месяц высох и зачах.
Крыло мое!.. А перья все в крови,
Во ржавчине, мазуте, масле, льду...
Старик, ты Божью Матерь не зови.
Не видишь - человек попал в беду.
Мне чем-нибудь... крыло перевяжи.
Бинтом. Портянкой. Красным лоскутом.
Муаром - через грудь - роскошной лжи,
Где орден всходит Солнцем над крестом.
Да подцепи же... - рваной простыней
Военной свадьбы, с коей в ночь шагнул
И ногу потерял... кто там с тобой?!..
Мальчонка... рот - два зуба, свист и гул?..
Старик и мальчик - кровных два ведра
На коромысле века. Ближе, ну!..
Я ангелица. В небесах дыра
Прорезалась. Я как в нее шагну
И упаду - на площадь во снегу,
И бычит храм свой лбище золотой...
Дуй, ветер, дуй! Я больше не могу.
Я - коркой в грязь - у снега под пятой.
Я сломанные крылья волоку.
Отец мой, Сын мой, я узнала вас.
Я молока метели на веку
Хлебнула. Я лила метель из глаз.
Я на метели ела и спала,
Сражалась, кровь на серебро лия...
Вас обниму, пока не снидет мгла,
Крылами изувеченными
                я.
ЛЕДОХОД

...льдины плывут по безумной реке, будто грязной бумаги, смеясь, нарвали.
Сапогами в синий ручей войди. За спиною церковь еще не взорвали.
И еще ты не знаешь слов, что удавкой затянут глотку.
И еще не кромсала на дорогих поминках норвежскую, злую селедку.
Эти льдины... на одной ты стоишь и воешь, собака,
Из сияния на полмира, из худого, безвидного мрака,
А за тобою сарай плывет, а за ним - руины храма, и кренится твоя льдина,
И вместо "сим победиши" ты, плача, шепчешь: да все, все победимо...
Все неуследимо плывет, уплывает в ночи на Пасху -
Ну, бормочи, шепчи, повторяй великую Божью подсказку,
А ты и слова-то забыла!.. с чего начать бы -
С похорон, крестин, родов, а может, со свадьбы?
Эх, чертыхнуться бы!.. - с ума не сходи, ведь то святотатство:
Льдины плывут, и оно одно только, это богатство,
Грязное серебро, умирающий жемчуг, бархат, ветрами рытый,
Траченный молью зимний песец, винной скатертью стол накрытый,
Пьяный певец, хрипотцой царапает, выгиб венского стула,
Из круглого радио налетает мощь черного пьяного гула,
Битый хрусталь, гриб на ржавой проволоке, к ежовой ветке прикручен,
Стекло лиловое, дутое - еловый мир вымучен и измучен,
Подарен, разбит, подожжен, забыт и склеен, опять украшен -
Сдобным золотом куполов, тюрьмою красных кирпичных башен,
А вот и часы наручные - полоумные стрелки навек застыли:
Кости рук, сочлененья стали, фаланги пыли,
А вот золотая звезда - на верхушку!.. - праздники, эй, а разница есть между вами?..
Льдины плывут, Рождество уплывает, и тает пламя,
И уплывают Пасхи, войны, рожденья, любви и смерти,
И только вспомнить блаженное время едва посмейте -
Тут же со скатерти все сгребут, выкинут на задворки, -
Все: звезды и танки, "прощай молодость" боты, парчу и опорки,
Пуховки в розовой пудре, трюмо, мамины бусы коралловой ниткой,
С солью липкий ржаной, синезвездный сервиз, доски скриплой калитки,
Водку дешевую, "коленвал", кою жадно в собачьих подъездах пили,
И ледоход грозный, последний, а льдины прямо в заморское небо плыли.

ЗИМНЕЕ СОЛНЦЕ

Ты, глазурь-печатка, пламенем - во мрак!
Я - живой заплаткой: Время - главный враг.
Тело белое глядится кочергой,
Прошлым бешенством-безумьем - ни ногой
В эту семечек - в метели - шелуху,
В те сугробы, что ложатся под соху,
Под железного мороза дикий плуг -
Где там жар голиц округ нежнейших рук!.. -
В те частушки, что на площади алкаш
Голосит, подачкой солнцу, баш на баш,
В ту сибиринку, татарский глаз разрез
На собачью стаю, в тот мохнатый лес,
Лай кликуший, душу вывернет носком
Крупновязаным!.. разлука - в горле ком...
Там Байкал слезою синею течет!
Там стою я, дни-огни наперечет,
На брегу, близ изумрудной Ангары -
В небе-море самолетные костры!
И на рынок там ворвусь из-за угла -
Зимний гусь, боец, ну что, твоя взяла!
Выжгло Время мне земную благодать.
Между всеми - хоть на рынке порыдать!
Снежный рынок, посреди тебя стою -
Ты мой храм, паникадилом жизнь мою
Подпали! кадилом перечным зажги!
Задеру башку - а не видать ни зги:
Синь великая польется мне в глаза,
Неболикая, немая бирюза,
Вот, Байкал, едва уйму чудную дрожь -
Всем посконным небом надо мной плывешь!
Ты мой купол! Я - лишь роспись на тебе:
По соленой штукатурке, по судьбе!
Я - казармы, я - слезами, водопад
Криков, шепотов, прощания солдат,
Позолота я, и звезды без числа,
Окна - сотами, медовой сытью - мгла,
Это пристань, и змеиная волна,
Ну же, выстынь в льдяном зеркале без дна,
Перламутром, перлом, помнящим Раскол,
Протопоп да чада - вон, по льду побрел...
Ах ты, Время! В модных латах... все звенишь!
Я - зерно, а ты - прожорливая мышь...
Я - куржак, налипла слоем на стрехе,
Волчьим воем глухо каюсь во грехе...

Ох, мой рынок! Ангара-моя-вода!
Окунусь - и не восстану никогда
Из смарагдом зеленеющего сна:
Я твоя стремнина, мощная волна!
Как одну толкнул вперед тебя Отец?!
Как в тайге уснул стрелецкий голубец...
Голомянки, сиги, омули, ельцы,
Лучезарные ленки - во все концы
Толщи чистой, яркоглазой, ледяной -
Догонять меня: ах, станет что со мной...
Погоди, моя девчонка! Погоди!..
Зарядят в ночи старухины дожди,
То ли вдовий, то ль монаший взденешь плат -
А тобой в дегтярной тьме огни глядят...

Ох, мой рынок! Ну, давай, в огнях торгуй!
В небеса швыряй замерзлых сливок буй!
Мой буй-тур, алмазный княжич, снеговей -
Синь-вина плесни в ладони мне, налей!
Горсть подставлю, кожу горечью сожгу,
Жадно выпью, захмелею на бегу,
Только выстонать всю правду - вышел срок! -
Только выбросить дареный перстенек
Во сугробы, только выстыть на ветру,
Только выкрикнуть: не смейся! не умру! -
Над заваленным орехами лотком,
Над завязанным отчаянно мешком -
Нежный омуль там, да вяленый чебак,
Мне, безумке, ты, рыбак, отдай за так!
Я - все эти оснеженные лотки!
Я - собакам кость из пламенной руки!
Я - лимоны, мед, вся золотая снедь,
Я сверкаю, не даю вам помереть,
Я кормлю собой собак, зверей, людей
На изломе, на отлете площадей,
Вот уже я пища ваша, град и весь,
И себя насущным хлебом дам вам днесь!
Рынок! рынок! Тыквы, чир, окорока!
И черника, и брусника - на века!
Черемшовый - из бочонка - терпкий дух...
Бормотанье, как вязанье, двух старух...
А девчонка пляшет, ягодку жуя...
Не гляди, ведь страшно... вылитая я...
Ярко-красно с досок ягоды текут
В белизну... да поживи ты пять минут...
Погляди на кистеперые платки,
На меха на кочерге святой руки,
На соболий сверк синеющих снегов -
Я, родные, вот я ваша вся любовь!
Вот такою вы запомните меня:
Здесь - на рынке зимнем - языком огня -
Над сияньем репы, клюквы и капуст -
Над дрожаньем в заревой улыбке уст -
Время, дай обнять!.. Целуй, метельный враг!..

...я - глазурь-печатка - пламенем - во мрак.

СТАРАЯ ОФЕЛИЯ

                Анне Барковой

Седые пряди по лицу. Седые пряди.
Все ближе, девочка, к венцу - ты при параде.
Ты из комодной дерни тьмы, из тьмы пропащей -
Навесь на шею жемчуга, на черепашью.
Ты помнишь, деревянный Бог, метель Печоры?!..
Мотают медных пуль клубок герои, воры.
Идут ко рву... спина к спине... И, иже с ними,
Над ними в тучах, как в огне, в полярной сини,
Ты - ты раздатчица одна; одна в бараке
Молельщица за всех; жена верней собаки;
Одна - грязна, как сотни шлюх; одна - подковой
Замерзлой согнута, крестом Голгофы голой!
Ты залпы слышала. Твой мозг не помрачился.
Крепка, железна, гордый гвоздь. В тебя влюбился… -
Да кто?!.. - никто. Сухою лапой пыль буфета
Сметешь. Одна. Зимой. В пальто. Рыдай - ПРО ЭТО.
Накапывай в седой хрусталь посмертной стопки
Полярной ночи Жерминаль, полярной топки
То крематорное вытье, тот вой волконский -
Трех отроков в пещи житье - в той, Вавилонской…
И пей! И рюмку опрокинь над совьей глоткой!
Гляди, какая стынет синь по околотку -
Кровавый Марс в седом окне… хвощи мороза…
Ну, помяни. Ну, увеличь ночную дозу…
За всех, кого любила ты в гробах мерзлотных!
Буфет играет витражом, ножом голодным.
Дыряв халат. Принять бы яд. Уйти, не мучась.
Три Парки за окном стоят и вьюгу сучат.
Не ссучилась. Не предала. Блажени... ради…

Седые пряди через лоб. Седые пряди.

ЯНВАРСКИЕ РУНЫ

я наступаю на снег тяжелой стопой
а может легчайшей невесомой как снег
вижу спиною лопатками: над головой
солнце замедлило дикий таежный бег
рынок - огромный зал а люстра зенит
светом клеймит поджигает беззубо смеясь
дед над корзиной чебаком сушеным звенит
валятся серьги златой облепихи в грязь
я так иду краше павы купчихи важней
кто-то мне в спину швыряет крика снежок
баба разложит на синем снегу омулей
ягоду алую сгребет в кровавый стожок
не прикасайся ко мне пока нежно иду
в воздухе снежном ко смерти веселой плыву
я целовалась когда-то ах на ходу на холоду
переходила вброд поземковую траву
как любили и как предавали меня
как подавали меня монетою в горсть
как посылали руганью злей огня
то ли хозяин а то ли под водку гость
Рынок сибирский и вольно птицы летят
вдаль по-над торжищем
сколь я стою теперь
кто бы сказал кто бы нить отмотал назад
сеть рыбацкую кинул в черную дверь
сколько солнца и сколько торговок вопят
так зазывают - душа - наизнанку чулок
не рассказать никому деисусный мой ряд
не объяснить уж лучше рот на замок
не вспомянуть а может пора вспоминать
не помянуть а может рюмку поднять
молча горько торжественно исполать
выпить за радость за дней убитую рать
я иду мимо алмазов на нищих лотках
я иду мимо лабазов мимо иных времен
время застылые сливки круги молока
милой Сибири луны руны племен
лица рынка в меня вихрево летят
крынка валится бьется осколки льда
я - лишь костер
углей пророческий ряд
чин праотеческих войн слепая слюда
всех бы обнять да времени мало в обрез
всех бы прижать к сердчишку заячьему
я старуха метельнее всех невест
в кедровой фате ухожу из света во тьму
нет Адов аспид на кой ты мне сдался мрак
вон до небес апсиды и ниши слепят
звездный салют вой нежных слепых волчат
вечная боль
раз иначе нельзя никак
не прикасайся ко мне я уже стала огнем
это святой мой облепиховый заиндевелый астрал
видишь на рынке-цирке светло как днем
а это ночь - плавником - ельцовый коралл
мглою - багульник лицо заливают огни
слезно сиянье время гуди трубой
дай мне оплакать еловые ночи и дни
дай порыдать над колючим хвойным тобой
шаг замедляю куда я теперь смотрю
солнце в лицо мороз о где я теперь стою
солнцем плачу
луной целую зарю
временем гасну у рынка на соболином краю

ЗВЕЗДЫ

Афганские звезды, русские, полярные ли, якутские...
То вдруг на взлете взрываются... то вышивкою искусною...
над нашими, над всехными, над головами - падают...
над крышами и безлюдием...
над жизнию и над падалью...
Наставь телескоп и мучайся, лови в окуляр ускользающий
ночной дозор со знаменами, возлюбленной рот рыдающий...
Денеб, Альтаир, жар Лебедя... погоны его генеральские...
ах, звезды эти хинганские... кабульские... и - уральские...
Металл ожжет тебе веко... век лови, ускользает золото
любимой звезды, военное... пустыня зимнего холода...
На борт вертолета спящего - метельной крупкой - под выхлестом
чужого ветра - так сыплются: последнего страха выплеском...
Вы, звезды... вы гвозди смертные!.. бессмертье ваше все лживое...
Вы вместе с нами уходите туда, где больше не живы мы...
Не жили мы... только пелись мы... губами чужими, чудными...
где выстрел - крестом под рубахою... а взрыв - звездою нагрудною...
Твой орден! - в шкафу, за стеклами, за пахнущей смолкой ватою...
Ты годен! - к службе пожизненной, а это небо - лишь мятое
хэбэ, брезент продырявленный... шасси - костыли для Господа
шального, войной отравленного, простреленного всеми звездами...
Следи: Капелла и Сириус, и Ригель - хвощи морозные...
И линзой живой и слезною крести времена беззвездные!
Ни сын в колыбели, ни - пламенем - жена за плечом бессонная -
не знают, как вспыхнут - в будущем - бензинные баки бездонные
на той войне необъявленной, под теми звездами синими,
пустынными и полынными, жесточе горного инея,
железней ракет и "стингеров", острее крика любовного -
под Марсом, кровавым орденом, - больнее, роднее кровного...
А я... лишь плакать, молиться ли... лишь праздновать - рюмка холодная...
Любить эти звезды красные, погибшие и свободные;
Любить, ничего не требовать взамен, и солено-влажное
лицо поднимать в ночи к огням: родные мои... отважные...
Родные мои... мальчишечки... таджики, киргизы, русские...
ефрейторы... лейтенанты ли... амурские ли, якутские...
По шляпку серебряну вбитые в гроб неба, черный, сияющий,
огромным миром забытые... Мицар, Бенетнаш рыдающий...

БЕЛИЗНА

Я белая.
Ночью замешено тесто.
Слепит белизною зима.
Я нынче невеста.
И можно сойти с ума
От счастья быть в белом, в пуржистом, огнистом платье - один
Лишь раз надеть. В перекрестье похорон и годин.
Я белый, коряво вырванный из тетрадки в клетку,
     несмелый лист.
Пишу нелепо, негладко. Я белый тигр, белый лис.
Я белый кит, ума палата, упоительный Моби Дик,
Косатки, дельфины, скаты ловят мой тонкий крик.
Я белая. Бумага я старая, с краю горелая.
     Рвут меня, мнут,
Суют на растопку в печь, на кроху минут,
И жрет огонь все, чем на земле я жила -
Мечты, рыданья, выдумки, явь, все горит дотла.
Я белый пух. Мной подушка набита навек,
И спит на моей птичьей неге иной человек,
Иные слезы по наволке пятнами тихо плывут:
Ночная ладья, исчезай, этот берег крут.
Я нынче хозяйка. Я в белой холстине той
Кажусь себе на кухне Горой Мировою, ризой святой,
Сверкаю, сияю!.. я баба на чайник... вот -
Качнется маятник, качнется тяжелый живот...
А вот в этом зеркале, не дай Бог заглянуть,
Я, в саване белом, пора собираться в путь,
В последний путь, ах, Господь, не хочется как,
Давай подложу Тебе, Распятому, под щеку горячий кулак...
Все мягче бредить, мой милый... все слаще спать...
Я белая простыня, устилаю Твою кровать,
И я не растаю в моих полях по весне,
И я воздымусь к небесам в соборном огне!
Ах, милый, зри, раскинулась белизна
Моя - на полмира, на небо без края-дна,
На землю, изрытую рек слезами, такую мою,
Что глянет в душу мою глазами у меня на краю!
Я белая! Я сияю! Я просто одна звезда!
Лечу, а куда - не знаю, и может быть, в никуда,
И я превращаюсь в незримые, чисто-белые письмена,
И не прочесть, не вычесть, не выжечь,
     лишь я зарыдаю одна.

***

Не богиня… не гадина…
И зачем еще жива…
Отчего же мне не дадена
ЗОЛОТАЯ ГОЛОВА?..

Я бы гладила ее медные блики,
Золотые - ниткой - швы.
Я б отбрасывала с лика
Пряди золотой травы.

Я б ощупывала ночами
Гудящий золотой котел:
Вот она корона,
                вот оно пламя,
Вот он, золотой престол.

Вот она, золотая слава -
По трактирам, на путях;
Вот они, скипетр и держава
В крепко сцепленных костях.

НИКТО И НИКОГДА

ах ну вот ты красотка лицом да к лицу
рожа в рожу гляди луноликая Смерть
ты на рынке меня наряжала к венцу
ты сажала меня во медвежию клеть
ты вопила:
живая ну сгинь-пропади
копья музыки гиблой швыряла мне в грудь
я руками раздвинув снега и дожди
сквозь тебя пролагала пуржистый мой путь
ну таращься мордаху свою приближай
щеки в белой муке красный жир на губах
ты так рядом стояла
твой крик: помирай!
что ж не падаешь! - снегом застыл в волосах
ты хрипела: скорей ты иссохни змея
до надсада: давай отдавай же концы
я тебя изничтожу ты будешь моя
как все толпы народы купцы подлецы
а весь рынок глядит
а весь рынок визжит
наблюдает меня и ее: кто кого
точат в рыбном ряду заревые ножи
а в платьёвом - трясут выхваляя шитво
ах ты Смертушка сколь я видала тебя
сколь увижу еще где же ярость и страх
ты жалейка моя ты калека-судьба
я ребенком держала тебя на руках
помирала я в родах
тонула в морях
и на рельсах валялась а поезд - в накат
о таком не засохнуть в крови-письменах
о таком и в последней молитве молчат
заслоняет лицо твое ржавой луной -
круглы санки-ледянки - мои небеса
снега визг под ногой
под повозкой стальной
крик истошный: осталось всего полчаса!
наплевать! словно глаз приоткрыт красный рот
я гляжу в него зубы блестят как белки
ты шарахнешься Смерть
и пройду я вперед
ощутив тебя на расстояньи руки
я пройду напролет
сквозь тебя я пройду
я авоську лимонов и меда куплю
обернусь засмеюсь на крутом холоду
я тебя ненавижу Смертяка люблю
я смертельно люблю твой незнамый приход
я зрачками ловлю голубиный твой лет
рынок видишь: две бабы и зеркалом - лед
рынок слышишь: никто никогда не умрет

КСЕНИЯ БЛАЖЕННАЯ (ПЕТЕРБУРГСКАЯ)

                …Ох, ласточка, Ксеничка,
                Дам Тебе я денежку -
                Не смети-ка веничком,
                Куда ж оно денется,
                Траченное времячко,
                Куда задевается -
                Милостынька, лептушка:
                Ксеньей прозывается -
                Тише!.. - наша смертушка…


…Я не знаю, сколь мне назначено - сдюжить.
Сколь нацежено - стыть.
Какъ в платок после бани, увязываюсь во стужу
И во тьму шагаю: гореть и любить.

От Земли Чудской до Земли Даурской
Линзой слезной меряла гать...
Ан как вышло: Ксенькою Петербургской
На кладбище чухонском внезапно - стать.

Спать в болезных платках под глухим забором.
Хором выплакать - бред
Одинокий. И пить самогонку с вором,
Ему счастья желая и много лет!

И везде - ах, охальница, Охта, стужа,
Плащаница черного Судного Дня!.. -
Появляться в залатанном платье мужа,
Да не мертвого, а - убившего мя.

Помню, как хрипела. Как вырывалась -
Языками огня -
Из клещей, не знавших, что Божья Жалость
Воскресит, охраня.

И когда... очухалась, - вся в кровище!..
Доски пола в разводах струй... -
Поняла: о, каждый живущий - нищий,
Всякая милостыня - поцелуй.

И съ тех пор как бы не в себе я стала.
Вся пронзенная грудь.
Завернула в верблюжье отцовое одеяло
Кружку, ложку, ножик, - и в путь.

Посекает мя снег. Поливают воды
Поднебесных морей.
Мне копейку грязные тычут народы.
Вижу храмы, чертоги царей.

От Земли Чудской до Земли Даурской
Вижу - несыть, наледь и глад.
Вот я - в старых мужских штанах!..
                Петербургской
Ксеньи - меньше росточком!.. а тот же взгляд...

Та же стать! И тот же кулак угрюмый.
Так же нету попятной мне.
Так же мстится ночьми: брада батюшки Аввакума -
Вся в огне, и лицо - в огне.

Мстится смерть - крестьянской скуластой бабою
                в белом,
Словно заячьи уши, белом платке...
А мое ли живое, утлое тело -
Воровская наколка на Божьей руке.

И все пью, все пью из руки Сей - снеги
Да дожди; как слезы людские, пью.
А когда увезут меня на скрипучей телеге -
Я сама об том с колокольни пробью

В дикий колокол, бедный язык богатого храма
Богородицы, что близ зимней Волги - убитый медведь...

И в гробу мои губы разлепятся: “Мама, мама,
Божья Мать, я намерзлась в мiру, как тепло умереть.”

И нетленные кости мои
           под камнем
              все, кому выпало лютой зимой занедужить,
Будут так целовать,
               обливать слезами,       
                любить!..

…Я не знаю, сколь мне назначено - сдюжить.
Сколь нацежено - стыть.

МАТЬ И ДИТЯ. ПЕРВАЯ ВОЛНА

Эта палуба еще у меня под костылями-ногами.
Я хожу-брожу по ней спасательными кругами.
Океан так тих. Вся тиха квартира
На задворках лоции, на отшибе мира.
Из копченого чайника - бургундское наливаю.
Далеко, на горизонте, революция: звон трамвая.
Там мне лодка стальная в истерике шлет сигналы -
А я за столом сижу, за трапезою бывалой.
Ресторан утонул. А корабль плывет. Повожу глазами -
Ты, Веласкеса кисть, печатлей, что там будет с нами:
Обнаженка рыбы отменной,
     хек серебристый по медной чешуе-сорок-восемь,
Эрзац-кофе ячменный,
     в мензурке мед - под богатых косим.
А на диване - пацан. Отмыла от боли, поцеловала
В чистый лоб. Вчера добыла его из подвала.
Негде жить. Не беженец, не щенок, не крысенок -
Просто холопом брошенный в грязь Царский ребенок.
С небо целое очи. Глядит светло и сурово.
На коленках портки дырявы. Божья обнова.
Он мне честь отдает. Только мысленно. Я же вижу.
На столе - к нему ближе - селедки охотничья лыжа.
Утонул лаун-теннис, спортзал, шведская стенка,
Бери хлеб и кусай, на молоке ненавистная пенка,
Ты ее нежно намотай на вкусную сладкую ложку -
С твоим вензелем серебро... подбери губенками крошку...
Загляни, малыш, в щербатую, битую чашку -
Там земля на ветру дрожит в исподней рубашке,
Пальцы жарких пустынь вцепились во льды, голые плечи -
А в затылок ей, грешной, зенит звезды военными ядрами мечет!
Наблюдай... молчи... верти чашку в подводных пальцах...
Я фигуру ту - на палубе - надысь вышивала старухой на пяльцах!
Я фигуру ту, рвет норд рубаху, роза ветров ярится,
Шила рыбьей иглой, вывязывала на лазаретных спицах!
Что земля мне была тогда, что ураган-свобода -
Я плодом ее вынимала, молясь, матерясь,
     из матки родильного небосвода,
Я ее обмывала, крестясь, крестя, да видать, все зряшно,
Не поднять стакан, не глотнуть, не вкусить ни зелье, ни брашно!
Ешь ты, ешь, соболенок мой! Земля не утонет.
Видишь, мы плывем. Нам радио в ладони уронит
От Советского Информбюро о грядущей войне объявленье,
Ну так завтра то. Не боись... сохрани мгновенье...
На тебя, мой найденок, птичью лапку надену, блаженство рода,
За тебя, мой царенок, хоть в огонь прыгну, хоть в воду,
Для тебя, живенок, попру смертию смерть, повезет, может,
Как всегда попирали мы тьму - алмазным морозом по коже!
Ешь ты, ешь, не сиди, кофеек ячменный твой стынет,
Мы по морю ночному плывем в дырявой корзине,
Я тебя тоже вышью, шелком-гладью по снегу,
     когда стану девчонкой,
Ждать недолго, ты ешь, а я пока лишь поплачу тонко,
Лишь воспомню всю мою
     ясную, красную, несчастную Атлантиду,
А корабль плывет, а мы тонем медленно, незаметно с виду,
И я режу хлеб на тарелке, а там, в круге фаянса, изображенье:
В море тонет корабль, украдливо, дико это движенье,
Пахнет хлеб ржаной головенкой твоей, княжич малый,
Хоть кусок возьми, нашу трапезу меж людьми
     начинай сначала,
Топки полны углём, умереть нам влом,
     гордо реет красное знамя
На бушприте, и в горле ком,
     Бог забытый плывет, смеется со всеми нами.

***

                - Приидет Царствие Мое.
         Приидет Царствие Мое.
Вы долго ждали, бедняки -
Приидет Царствие Мое.

- Царь-Голод высох тьмой доски.
Царь-Холод сжег мои виски.
Царь-Ветер плачет от тоски.
Приидет Царствие Твое.

- Пропой же мне последний стих,
Пропойца с пламенем седых
Волос, - что плачешь ты, затих?
До дна ты выпил Бытие?..

- Блаженны нищие духом, ибо их...
Блаженны плачущие, ибо их...
Последний Дух, и вдох, и дых:
Приидет Царствие Твое.

...И так они стояли - так
Стоят на рынке мясники,
А снег в крови, в снегу резак, -
Стоят и плачут от тоски.

В снегу - замызганный пятак:
Огонь - на резкой белизне.
Друг против друга - вечно: как
Враги на ледяной Войне.

И весь в слезах стоит Христос.
И я стою - лицо в слезах.
А мир, бедняк, ослеп от слез.
Огонь, огонь - в его глазах.

ЛОДКА

Я лодкой смоленой переплыла
Селенгу ли ах Ангару
Мерцала бутыль на краю стола
Металась простынь в жару
Убийцу голубила
С ведьмой пила
Молила зверям - костей
Баранья доха мне была мала
И мал пирог для гостей
А как я стариться зачала
Пьянчужка-плотник забрел
И лодку сладил и два весла
Из духа что бос и гол
Из жестких плеч из дощатых ног
Плачь горностай колонок
И стала я лодкой и бедный Бог
Рыбалил во мне одинок
Я только лодка под звездами я
Венера Вега Денеб
Волна - не вода а ветхость белья
Ветхозаветный снег
Шаман танцует и в бубен бьет
Каменным кулаком
Я только лодка взрезаю лед
И в крохи крошу бортом
Топаз Мицара Алькора жесть
Сириус - в борозде
Я лодка я у реки еще есть
Пустая а люди где
Садись народ не пускай слезу
Молись замерзнем пускай
Терпи народ я перевезу
Тебя за полярный край
За тракт безлюдный где плачет волк
Моими слезами друг
Где ляжет мир мой боярский шелк
В окрестье тяжелых рук
И кинут весла
Таймень на дне
Застыл то ли жив то ль нет
Мороз я лодка забудь обо мне
Я просто дощатый свет
Я просто везучий шалый ковчег
Везу вас во времена
Где валит серебряный Божий снег
Где вмерзну я в лед
Одна
***

Никогда не бойся остаться один.
Никогда не бойся остаться одна.
Просто жизни твоей – не ты господин.
Просто ты не муж. И ты не жена.

Просто вы, как травы, на миг сплелись,
Как солдаты, в избу вошли на постой.
У иконы заплакали, во тьме обнялись,
Утром крикнули: «Куда ты! Постой…»

Просто мир – такой непорочный Содом,
На поминках по счастью накрытый стол.
А любовь – что любовь? Она просто дом,
Куда ты вошел – и откуда ушел.

Ты прости, прости, если что не так.
Вон она, за окном – звездных воинов рать.
Наша жизнь – да, вся – стоит ржавый пятак.
Но мне жалко, так жалко тебя покидать.

РОДЫ НА КОРАБЛЕ

...а я только тут повитуха -
ай-яй-яй, у самой себя!
да, отстань, колобродит, бредит старуха,
иссохшую грудь теребя.
этот хлеб уже высох на пересылках,
изо рта этого все напились до скорбей,
до отвала,
а я старая свинья-копилка -
на счастье разбей.

на сем корабле никуда нету брода.
дырява у всех мотня.
на сем корабле принять нету роды
никогошеньки, кроме меня!

баба, раздвинь дебелые ноги,
белокурые космы разбрось
на потной подушке. ляг при дороге.
ничего не видать из-за слез.
ну, поплачь, в родах завсегда бабы плачут,
ревут ревмя.
мы тонем, брехал капитан, за все заплачено,
валяйся тут голомя.

согни так ножонки... ах-ах, потужься...
да тужься, тужься давай...
не ленись, грудей разбросай окружья,
вздымай живота каравай.
эх, жадно как мужики кусали,
и лишь младенца отец
так целовал нежнейше, в печали,
на музыке сердца игрец.

ах, баба, так я ведь тоже баба,
старуха хотя я,
хоть
забрюхатеть однажды,
за то выпить хотя бы,
плодитесь, завещал Господь,
и размножайтесь,
и возжигайтесь,
а сгинуть неохота как,
на свет Боженькин наново в воплях рожайтесь,
затылок - из чрева кулак.

ну, тужься, кряхти, да, ты, царица,
крутилась под мужиком,
а нынче ты зимняя, ты волчица,
под простынёвым кустом.
ножки-то гладки - а в шерсти, вижу.
зубы - звезд корабли.
твой волчонок все ближе, ближе.
воды уж отошли.

...руки мои все в кровище, толкается, лезет головка
Нашей земли, в волосенках мокрющих голая голова,
Я ее внутрь заталкиваю, возвращаю хитро и ловко
В красную тьму, где она еще так недавно жива,
Где ей тепло и покойно, и мутно, и сладко, и чутко, и чудно,
Слепо: ни хлеба, ни молока, ни Преждеосвященных Даров,
Где ей стожарно, молитвенно, тайно, бесслезно, безлюдно,
Околоплодное море Мечты, Граалевый ров,
Где багряных хвощей полоумно переплетутся отростки,
Алый копытень, красная сныть живой сосуд обовьет,
Бог из коего пить протянет - не по ранжиру и росту -
Мне, повитухе:
     о мире собакой на льдине воплю в ледоход.
Я только баба, и ты только баба! Ребенок родится
Ни на земле, ни в небе,
     ни в кристаллами соли и пламенем рыб горящей воде!
Он из тебя сейчас вылетит радугой, Гарудою-птицей, Рух-птицей,
Кровью смарагда-Симурга на вспаханной борозде.
Плечики вот показались... почудились птичьи, крестами,
Лапки-царапки... камеей, отливкой Челлини - ладони и ноготки...
Что ж орешь так?! закрою рот твой морщинистыми перстами:
Хочешь, кусай, грызи сухарь моей стесанной грубо руки.
Баба! давно у меня, повитухи-прорухи, не руки, а лапы,
Так изработаны, так измолоты временем в пыль - 
Била по клавишам!.. бревна пилила-рубила - нахрапом -
сосны на лесоповале... валился хребтины шаткий костыль...
Жгуты белья обхватывала, как осетров за хвосты, за жабры.
На демонстрации - ввысь знамена - тяжкое древко, победная весть!
Тесто месила к Пасхе, запрет Кремля куличу,
     да с пальца слижу изюмно и жадно...
А уж сколь мужиков общупано, глажено -
     стыдно, да не перечесть...
Мыла посуду, все мыла ее, все терла, мыла и мыла,
На руки по сто раз в день принимала родильный фарфор,
Сталь и фаянс, алюминий-чугун, плоский, ржавый, постылый
Мир сковородный, где масла визжит пузырящийся пыточный хор...
Ты уж прости, мать... тебя грубыми теми руками,
Тяжкими железяками, мавзолейным мясным гранитом ожгу...
Что залежалась?! замолкла?! ори! лучше злобное пламя,
Крик заполошный! чем ужин, отданный молча врагу...
Брюхо твое - цунами! Встает между нами!
Вымечешь звезды сейчас, осетриха! Готова твоя икра!
Брюхо твое - рыданье, громадное, до поднебесья, пламя,
Феникс, а ну, выпрыгивай из огня кровей, из костра!
Ну же! Давлю кулаками на оба твоих колена!
Тужься! Вопи! На весь мир подлунный блажи!
Он вылетает! За кормою клубится кровавая пена.
Он выстреливает - собой - в неистовые рубежи!
Он выдирается вон, сам с усам, ах, какой молодечик,
Из казана преисподней, из красной гущи дожизненной...
     помнить не сметь...
Баба! да ты не трясись! ливнем - пот!
     не держать соглядатаек-свечек
Ни над усладным ложем твоим, ни над родами в смерть!
Еле успела схватить!
     Прижимаю к остылому, гулом навек отвылому брюху,
Ах, отрожавшему, ах, задрожавшему страшно, празднично так,
Вымазана кровью твоей, святая Матерь,
     корзина твоя бывалая, повитуха!
Красное тельце от слез не различу, башку, как мокрый кулак!
Вот рассмотрю! ух ты, парень! порвали тут мне на пеленки
Простыни кружево фризское... корабельный всучил кастелян...
Пряди-водоросли через лоб... пищит больно, тонко...
Вот заорал! мать, покинул тебя, будто гроб,
     пробил, красный таран,
Мощный сугроб живота твоего! воскресенчик! могучий младенчик!
Красная гирька на мощных моих, очумелых руках!
На светозарнейшем лбу не терновый венец - потный венчик!
Баба, глянь... а пятки... малютки... наперстковый, бисерный страх...
На! Ухвати! Наспех в кружево я Титаниково замотала
Этого сына Титана,
     ногами твоими снежными - в страсти - схваченном в плен,
Быстро от крови безвинной, винной обтерла его,
     завернула в полей одеяло,
В йодистой соли виток! во дворцовый инистый гобелен!
Баба! ты родила! А правда ль, я роды ловко твои принимала?!
Как суетилась! как хлопотала! да разве оценит кто...
Выпростай грудь. Вот так!
     Дай ноги укрою верблюжьим, можжевеловым одеялом.
Плечи укутаю голые драповым довоенным пальто.
Баба! Корми! Ты мой мир родила. Наш мир, бери выше!
Он населится, дай срок, зверями, птицами, ангелами, людьми!
Зри, он к тебе присосался. Он ест тебя. Чмокает. Дышит.
Вышел послед. Исчезающий свет. Надейся. Живи. Корми.

СХОЖДЕНИЕ С УМА

Снег - белый лис. Хвостом он заметет
И век, и час, и год, уста мои и рот,
И рода знак; испод; стежки и швы
Морозных игл; костей; сухой травы.
Я так проста. Пуста, как чан и кадь.
Схожу во тьму. Мне нечего терять.
Все пело. Все летело. Все ушло
Водой - в пески; нутро мне обожгло,
А нет нутра.

               Я - волос из хвоста
Лисы-зимы. Святая простота.
Мне надо только пить. И хлеб. И воздух - жить.
Скамейку, где мне голову сложить -
Вокзальную ли, прачешную... - мир
Такой простой, немой, из черных дыр.
Навозник съел его и короед.
Теперь насквозь мне слышен хор планет.
Как бы рубаха ветхая моя -
Пурга, слепая плева бытия:
Метет, свистит... кудрит... кудесит... жжет...
Пустые лица. Это мой народ.
Пустые бочки тел, плечей, грудей и щек.
Подковой - зубы, жгущие кусок.
Одна грызня. Один удел: добыть,
Пожрать, смолоть. Усы подъяв, завыть -
Кровь с морды - кап - на полную Луну.
Она пуста. Я в кулаке сомну
Газетою - ее. Я выброшу кольцо
Ее - в сугроб. Я плюну ей в лицо.
Куда ни гляну - пусто. Гардероб -
Ни зипуна. В еловых лапах гроб
Пустой. Кого хоронят днесь?!..
                Вождя?!..
На обшлагах - две запонки дождя.
Пустые лица плакальщиков. Вой
Пустой - над непокрытой головой.
Ни мысли в ней. Я плачу это. Я.
Плач. Косы. Снег. Вот вся моя семья.
Вот жизнь моя. Она, как вой, пуста,
Долга, тяжка, грязна, грешна, свята.
Она - одна. Я это сознаю.
Прими ж с поклоном чашу ты мою,
Скудельный тот, сей сирый алавастр,
Куда - на дно - с консолей и пилястр -
Вся штукатурка ссыпалась, века... -
Пустой сосуд, легчайший, как рука,
Его все били, били - не разби…
Его верблюды клали на горбы,
А как хлебал солдат из фляги той -
Под пулеметом - сласть воды Святой!.. -
Он полон был. Он лил. Он извергал
Багряный шар. Он воды изливал
Околоплодные, что серебра светлей.
Поил сосцами нищих и царей.
А нынче - пуст.

                А нынче вся зима
Сошла с ума. И я сошла с ума.
Луна пустая - светит голова.
В ночи я ни жива и ни мертва.

И я встаю. И надеваю дрань.
И выхожу - в ночную позднь и рань.
И я иду. Эй, ты, любимый люд!
Какие шапки носят?!.. - все сожгут.
Какой ты, люд, стал пышный да цветной.
Павлин ли, мандарин... - а вон с сумой
Кудлатый нищий, пьяный, дикий пес.
И ты, мой люд, ему не вытрешь слез.
Увешался мехами от ушей
До срама!.. страусят и лебедей
На бабские ты кички общипал,
Ты, скотий кнут, ты, царь Сарданапал,
Чем исковеркал ты язык родной?!..
Не лапай. Я не буду ни женой,
Ни подворотной халдушкой тебе.

...А пот и соль сверкают на губе...
Дай вытру... дай и слезки оботру...

Я среди вас ступаю на ветру
Босая, и глаза мои горят,
И флагом во пурге горит наряд!
И вся я - Аллилуия в ночи!
Меня одну не сдюжат палачи!
Больницы, ямы, тюрьмы не сгноят!
Мой царский ход! Мой выезд! Мой парад!
Я победила вас - тем, что ярка.
Что в поднебесье - мне лишь облака
Сготовлены. Что я кидаю крик
Над горами монет. Кидаю лик -
В собранье рыл. Кидаю хлеб-кулак
Тебе, богач несчастный и бедняк,
Тебе, посудомойка из чепка,
Тебе, старик Матвей, тебе, Лука!
Мой разум помрачен?!.. Всегда бывал
Во мраке - свет. Всегда горел подвал
Под черною тюрьмой. Всегда мерцал
Во мраке - поцелуй: из всех зерцал.
Темно. Слепа. Ступня по льду. Хрустит
Хрящ жалкий, кость. Упала!
                Бог простит
Тебя, кто мне подножку... под уздцы. .
Как надо лбом твоим горят зубцы!..
Корона... Заметает снег ее...
А я пуста... И в грязное белье
Завернута, как с кашею горшок...
Я - твой пустой стакан... на посошок...
Возьми меня, потомок ты царей.
Над головой воздень. Ударь. Разбей.
Устала я лишь морды созерцать.
Клешни да когти жать и целовать.
Точить елей, лить мирро и вино
На торжников и курв - им все одно.
Иду в ночи. Вот дом. Его стена,
Как масло, режется звездами.
                Сатана
Тут пировал. Как по усам текло.

Разбей меня. Я тусклое стекло.
Да не ослепни: меж осколков - сверк! -
Алмаз: Я ЧЕЛОВЕК. Я ЧЕЛОВЕК.

ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ

голые люди дрожат умирают от счастья лепечут
псалом что не услышит никто никогда
голые люди горят голые свечи
рушатся как под бомбежкою города
голый твой поцелуй руки закинь за шею ему
солнцем смеется рот вот лодка ночная а вот весло
ведь все равно сгаснет голый свет все уйдут во тьму
а вы взлететь в небеса успейте крыло и крыло

голые люди уже летят и земля под ними
тоже летит принакрыта скомканной белой парчой
голые люди впотьмах повторяют имя и имя
видят над койкой старого зеркала срез косой
тихо косятся туда ищут свое отраженье
красный костер а вокруг синий бессмертный лед
тихо шепчут голые губы не делай движений
помни никто никогда не умрет

жарко как в преисподней а может в Эдеме
крепче стиснет плоть на прощанье душа
голые люди над миром летят надо всеми
кто им нищим подаст хоть бы тень гроша
кто над ними голыми ржет во всю глотку
над беззащитными - творит беспощадный глум
кто на них снизу глядит как на днище лодки
сквозь посмертную толщу
через родильный шум

жарко чувствуй водой землей облаками как жарко
жадно его нагого нагая сильней сожми
жалко до горя стыдно до боли жалко
через зверьи века оставаться людьми
голыми пламенами на железной кровати
голой памятью-позолотой плита гранитно чиста
голые люди все длят и длят объятье
голый Господь слезно глядит на них со Креста

НА ТАЙНОЙ ВЕЧЕРЕ

Меня вы в грудь не толкайте.
Я тихо приду сюда.
На стол все миски поставьте.
А вот вино и вода.
А вот это пламя погашено
В светильнике -
                под скамьей...
Какие лица. Как страшно.
Давай, притворюсь немой.

Здесь курят. Здесь соль кидают
Щепотью через плечо.
Здесь плачут. Как здесь рыдают.
Как любят здесь горячо.
А вот и пирог на блюде,
И свечки возожжены...
Какие родные люди.
И все умереть должны.

Да все ли, Господи?!..
                Все ли?!..
“Да, все, блаженная. Все”.
И в круг за столом расселись.
И брызги в моей косе.
То - кто-то рядом заплакал.
То - масло кипит в котле.
То - дождь сквозь крышу закапал.
Как больно жить на земле.

Не слезы то и не масло, -
То Царские жемчуга!
Хозяйка - так скулы красны -
Несет на шапке снега,
Задохшись, входит с мороза,
Хватает с вином пиалу...

Мои распущены косы.
Я - тут, на полу, в углу.

Хлеб ножиком острым ранен.
А в кружках горит вино.
Дитя заводских окраин,
Железное веретено,
Гляжу на бутыль, горбушку,
А может, и мне нальют...

Тяну железную кружку -
Пусть тайну мне выдают...

Да нет. Не надо мне тайны.
Пора отправляться в путь.
От сердца и до окрайны -
Худые ребра и грудь:
Под теплой сирой тельняшкой,
Собачьим полшубняком...
Огрызком. Опоркой. Одяшкой.
Огарком. Рыбой с душком.
Товарняком. И флягой,
Где чистый плещется спирт... -
Порожняком, бедолагой,
И печенью, что болит -
Сожженной цингой печенкой,
Барачной, полярной, той,
Запястий пытальной крученкой
Да кровью под голой пятой...

Да, Тайная наша Вечеря!
Да, пьет втихаря народ!
Да, жжет в поминанье свечи,
Заклеив ладонью рот!
Да, так опрокинет стопку,
Как в глотку забьет себе кляп,
Как кинет в печь на растопку
Надгробных еловых лап!

Да, войнами сыт по горло
И революцьями тож,
Втыкает в свой хлеб
                позорный,
Заржавелый, Каинов нож...
А свечи горят, как в храме!
А бабы, как на похоронах,
Ревут, блажат меж гостями,
Меж красной икрой на блинах!

Вино красно. И варенье
Красно. И судьба красна.
Народ исчерпал терпенье,
А жизнь у него одна.
И бац - кулаком - о столешницу.
И встанут из-за стола.

И я, мышонок и грешница,
Речей ваших пересмешница,
Небес ваших тьма-кромешница,
И я меж вами
                была.

КОРОБКА С ИГРУШКАМИ

я не могу навек себя хранить.
я себя трачу, впору тихо выть.
я для чужих жемчужин - тленья нить,
оборванная гача, не пришить.
а мне кричат, вопят со всех сторон:
храни себя! и береги! и прячь!
не будь глупа! охота мир и гон,
он в каске красной, в колпаке палач!
я не могу при жизни в лодку лечь,
назначенную вечно плыть в земле.
моя игра совсем не стоит свеч.
светильник я - на мощном корабле.
я лишь игрушка с елки давних лет:
снимали, уронили, искры, треск,
осколков блеск, израненный паркет
и хвои плеск - халвовый арабеск
тяжелой малахитовой гульбы.
гирлянды рвут
с отверженных ветвей.
мои коробки с красотой - гробы
навек, на пять минут, до злобы дней.
до детской полночи, где пьяный Дед Мороз
топ - на порог, и ляжет на звонок
всем телом, и в ночнушке мать без слез
то завернет, то отвернет замок,
теперь же на колени, как в траву,
пред той коробкой, ветхой как Адам,
картон слоями слез,
слоями слёз плыву,
руками обнажаю стыд и срам,
сполохи, битвы, радуги любви,
посыпанные сахаром часы
стеклянным златом вызвенят: живи,
клади себя на колкие весы,
качайся, ветка,
руки запущу
в истрепанный мой короб колдовской -
вот Дед Мороз... Снегурка... все прощу...
забуду все, а помнить мне на кой...
вот под ладонию незрячей - снежный шар,
сребряный дождь... Дюймовочкин хрусталь
насквозь пробит...
     а серпантин сожрал пожар,
фольговый воин отломил пищаль,
броня рассыпалась...
     гнездом пустым - колчан...
павлин топырит изумрудный хвост...
дай лапу мне, фарфоровый Полкан,
стеклян-туман заткал зиянья звезд...
толкается в ладонь не голова -
грибная шляпка, красный боровик,
пред ящиком стою, едва жива,
еловый дым к устам моим приник,
я плачу, шарят пальцы... боль и жаль...
все ближе дно,
и вот уже на дне
нащупываю призрачный корабль,
который сорок жизней снился мне...
жестяный бок... картонных три трубы...
да разве детям, нам, споют в тиши...
святую елку к празднику руби,
пеки пирог, жарь в масле беляши!
да больше лука злющего клади,
да гуще перец - углем - в мясо сыпь!
мокра игрушка, словно бы дожди...
вся горяча, что коревая сыпь...
не вижу из-за чада якоря,
не различаю имя из-за слез...
о, елка, жизнь исчезла зряча... зря...
кто крестовину вынес на мороз...
в ладони я Титаник мой беру,
к лицу иконно, медленно несу,
целую - жертвоприношу костру -
все, что всю жизнь держала на весу,
чем я всю жизнь дышала и жила:
смеялась мать... курил в окно отец...
под елкой засыпала у стола,
где стыл салат и таял холодец,
где мандарин по скатерти катил
военным Марсом, с севера на юг...
тони, лодчонка, больше нету сил,
колючих, хвойных больше нету рук,
а только есть великая любовь,
а только ждет великая беда,
а только океан без берегов,
игрушек золотая чехарда.

НАРОД

Они шли прямо на меня, и я видала их -
В шинелях серого сукна, в онучах записных,
И в зимних формах - песий мех! - и зрячи, и без глаз -
На сотни газовых атак - всего один приказ! -
Крестьяне с вилами; петух, ты красный мой петух,
На сто спаленных деревень - один горящий Дух!
На сто растоптанных усадьб - один мальчонка, что
В окладе Спаса - хлещет дождь!.. - ховает под пальто...
Матросы - тельник и бушлат, и ледовитый звон
Зубов о кружку: кончен бал, и кончен бой времен,
И торпедирован корабль, на коем боцман - Бог,
А штурман - нежный Серафим с огнями вместо ног…
И пацанва, что ела крыс, и девочки, что на
Вокзалах продавали жизнь да дешевей вина;
Они шли рядом – беспризор с винтовкой-десять-пуль
И с волчьей пастью сука-вор; пахан; продажный куль;
И мать, чьи ребра вбились внутрь голодным молотком,
Чей сын остался лишь молитвою под языком;
Все надвигались на меня - кто нищ, кто гол и бос,
Кто без рубахи - на мороз, кто мертвым - под откос,
Кто в офицерьем золотье, в витушках эполет -
На царских рек зеленый лед, крича: “Да будет свет!” -
Неловко падал, как мешок, угрюмо, тяжело,
Кровяня снег, струя с-под век горячее стекло...
Бок о бок шли - струмент несли обходчики путей,
И бабы шли, как корабли, неся немых детей
В кромешных трюмах белых брюх - навзрыд, белуга, вой,
Реви за трех, живи за двух, бей в землю головой!..
В мерлушках, в хромах сапогов, в лаптях и кирзачах,    
В намордниках от комаров, в фуфайках на плечах,
В болотниках и кителях, в папахах набекрень -
За валом - вал, за рядом - ряд, за ночью - белый день,
Все шли и шли, все на меня, сметя с лица земли
Игрушки жалкие, и сны, и пляски все мои;
И я узрела мой народ - я, лишь плясун-юрод,
Я, лишь отверженный урод, раскрыв для крика рот,
А крика было не слыхать, меня волна смела,
Вогналась длань по рукоять, свеча до дна сожгла,
Толпа подмяла под себя, пройдяся по крылам,
И перья хрустнули в снегу, и надломился храм,
Мне в спину голая ступня впечаталась огнем,
И ребра в землю проросли, и кровь лилась вином,
И стала кость от кости я, от плоти стала плоть,
И стала в голодуху я голодному - ломоть,
И кто такая - поняла, и кто такие - мы,
И кто за нами вслед идет из сумасшедшей тьмы.

НЕОПАЛИМАЯ

Я качусь по рынку, снег визжит и орет, я безумней всех!
Запускаю руку-рыбу в корзинку,
     ворую чесночный плач, сладкий смех,
Смахиваю на утоптанный снег незрячий
     кедровую шишку с лотка -
Круглей затылка ребячьего, тяжелей бандитского кулака.
Я качусь по рынку клубком, котенком, а сколько мне лет,
Скалюсь бродячей девчонкой,
     дома не было отродяся и нет,
Зубы кажу собачонкой приблудной,
и в бок пинают меня,
Хохочу, свищу птичкою неподсудной:
     дочирикать бы до Судного дня!
А ну его, Судный день, к лешему! время оно!
     порхать-то долго зачем!
Качусь с прилавка горьким лимоном, золотою дулей вам всем!
Рассыплюсь черемшою полынной
В виду богачей и святых, отрепья и подлецов,
Бросайте мне в крылатую спину
Картохи, булыжники, жестяных сушеных ельцов!
Швыряйте под ноги мои гранаты,
     а коль повезет, и в грудь,
Цельте базуки проклятые, назад мне не повернуть,
Кидайте в лицо мне Смерть!..
     ах ты, Смертушка
          между людьми!
Выбери не ее, не его, а валяй нынче меня обними!
Что у тебя там - пламя, подлянка, мгла, пуля, петля,
А может, волчица, войну за пазухой припасла,
     и кровью плачет земля,
А может, больно обнимешь, хайрюзовой сверкнешь блесной,
И воздух легко отнимешь, расколешь орех костяной?!
И бросишь в топку: я уголь! мгновенно вспыхнет закат!
А вышепчут: кто-то умер...
     не обернутся назад...

Качусь, влекусь, спотыкаюсь, тошно, в снегу ладони тяну:
Подайте, граждане торжники, ягодку лишь одну!
Замерзлую облепиху, ах, лихо-лихолетье... забудь...
Смолою, орехом, жмыхом на губах - ледяной твой путь.
Грызи, обливай слезами, вкушай, по любви скорбя,
Гляди народа глазами на самое себя!
На лица - вихрем кружатся, румяный калейдоскоп!
Узоры жадные, жаркие мелькнут, не упомнить чтоб!
А мне кричат: брысь, девчонка!
Похлебкой брызнь из судка!
Я жальче слепого котенка,
Ничтожней слепого щенка...

И вдруг воздымусь с жесткого снега в иероглифах скорлупы.
Я больше неба, громадней века, вместилище всякой судьбы.
Живей намалеванных ликов! Времен великих страшней!
Лапотком перехожей калики горю до скончанья дней!
Я рупор, я визг истошный - услышать и не успеть.
Ору, блажу невозможно, немыслимо: нет тебя, Смерть!
Нет воли тебе, Старуха! все вкусно и вечно так...
Опричь и зренья и слуха на шее твоей стисну кулак!
Стою средь рыка и рынка, пылаю грозно, одна,
Нешвенный хитон, разбитая крынка, неопалимая купина,
А глотка моя свободна для вопля среди людей,
А сердце мое голодное - бери, народ, и владей,
Хватай, вырывай из ребер и крепко к лицу прижимай,
Народ мой, да ты же добрый, где ж ненависти песий лай,
Народ мой, военный столпник, молельщик, терпельщик ты,
Твои я - во граде стольном - Кремли, казармы, кресты!
Твоя - в веночках бумажных - на сельских погостах - боль!
Твоя санитарка отважная - на рану вьюжная соль...
Я все ночные поминки, расколотые образа,
Я песню пою на рынке такую, что петь - нельзя!
Я вся партитура рода! Хор славы на холоду!
Я знаю - в огне нету брода, плевать, перейду по льду
Реку мою малахитовую, зеленую Ангару!
Так - радость моя открытая! Так - волосы на ветру!
Звучу тысячегласо в морозы, сияю, ягода-Марс,
Я целого мира слезы: все льются, льются по нас.

СОЛОМОН И СУЛАМИФЬ

Купи мне, царь, дорогой отрез!
Парчовое платье купи.
Нагих грудей тяжелый отвес
Ярчей, чем звезды в степи.
Железных повозок кандальный гром.
Мне костью - Время - в гортань.
Мне были родные: Эдем, Содом,
Плащей галилейских рвань.
А тут я - чужачка. На языке,
Что для убийц и воров,
Под арфу пою о моей тоске -
Среди проходных дворов.
И не напоив, и не накормив,
И волосы не распустив... -
А косы не стригла та Суламифь,
Всем телом ведя мотив!.. -
В объятье схватив, пытальных рук
Молитвой не усмиря,
Ты целовал мне сердца стук,
И плакала грудь моя...
И слезы, и пот струил живот -
Жизнь моя, сиречь, лила!.. -
Тебе в ладони, в отверстый рот!
И я твою соль пила!
И я кричала: о, Соломон,
Мой нищий, седой, худой!
Плевать, что Ерусалим спален.
Пойдем другой бороздой.
Пойдем по улице, что мертва.
По стогнам, где люд гудит.
В алмазах пурги моя голова.
Мужик на меня глядит.
Пусть гарь и голод над головой.
Пусть драная шуба вся.
Но ты, царь, люби меня всю - живой,
Жеребьим глазом кося!
Ах, белые косточки не отмыв
Казненных дедов, отцов,
Люби мя, живучую Суламифь,
Живую - меж мертвецов!
Живущу, обрящеши вживе, въявь,
И вслепь, и втуне, и вплоть -
Живую женщину воплем славь!
Ведь песни любит Господь!
Ты песню в горле не дай смертям.
Ты жемчуг слезный не кинь свиньям.
Ты крестик с шеи не рви ворам.
А смогут - распять - посметь,
Сцепи, слепи любовь по костям,
Губами лаская смерть.

НА КОЛЕНЯХ ПЕРЕД МУЗЫКОЙ

Ах, красные бархаты, золото кресел!
Ах, розаны-кисти метельных платков!
Мне вечер чужой корабельный повесил
На грудь - ожерелье кровавых веков.
Гранаты! Алмазы! А может быть, стразы!
А может быть, сразу - сегодня - на дно!
Не знаем штормов, запределья, заразы,
Жужжит белопенное веретено.
Наш нос разрезает упругую воду.
Утюжит столетия наша корма.
Титаник, земля! Да, в огне нету брода,
Да в море мы сходим по суше с ума!
Плывем. Эта палуба что так трясется?!
Вниманья торжественно не обращай!
Гляди в рюмки лед, в колыханье колодца,
Украсит лимон длиннолистный твой чай!
Ах, верхние палубы вертки, стрекозы!
Ах, нижние палубы - крепки навек!
Шампанское шепчет! Хрустальные розы!
В открытые окна слетающий снег...
Нам музыка эта рыдает, играет
На весь необъятный слепой ресторан!
И каждый не знает, что он умирает.
И каждый в ночи хоть немножечко пьян.
И танец... кэк-уок, или гордое танго...
Ах, этот прилюдный, подблюдный фокстрот...
Налейте мне сока... разрежьте мне манго...
Подайте салфетку... слеза режет рот...
Народ! Ты плывешь еще. Разве не чудо -
Корабль еще цел, и форштевень упрям!
Еще потанцую средь яда и блуда!
Еще прибегу в корабельный мой храм!
Качаются свечи... кренятся иконы...
Поклоны отдам и молитву воздам -
И в море огней, в ураган-котильоны,
По бальным, по взгальным веселым следам!
Ведут оркестранты смычками по жилам -
Шатается музыка, пьяная вдрызг.
Мы тонем! Вы слышите?! Полночь пробило!
...часов комариный, рыдающий писк.
Слез брызги застыли. Вода, ты так рядом.
Стихия, ты гибель. Кого обвинять?
Безумного рыка, хмельного надсада
Сильнее - молчанья широкая гладь.
Обнимемся, люди!
...нельзя обниматься.
Поднимемся, люди!
...мы тонем, гляди.
Осколками роскоши, стеклами глянца
Осыпано тело. И кровь на груди.
Гляди: у души моей тоже есть кожа.
Когда под водою исчезнет корма -
Я воду вдохну, до сияющей дрожи,
До боли при родах сошедшей с ума.
Мы поздно заметили звездные грады. 
Мы поздно увидели смертные льды.
Вопили: нам рано! нам жить еще надо!
Кричали: спасите! не сдюжим беды!
А тут оркестранты так тихо играют,
Так музыка щеки и веки мне жжет...
Я к ним подхожу... голым ангелом Рая...
Иль вестником Ада... последний поход...
И я опускаюсь пред ней на колени,
Пред музыкой милой последней моей,
Она за спиною - весь хор поколений,
Победы всех войн, казни всех площадей,
Все праздники, трубы, хоругви и флаги,
Объятья в ночи и младенческий крик,
Вся жизнь на юру, на откосе отваги,
Ликующий вопль и рыдающий лик,
Я рот разеваю - так плачет, так стонет
Народ, и последнюю песню пою
О том, как земля наша медленно тонет
В слезах колыбельных, у тьмы на краю.
И шлюпки спускают! И резко стреляют!
Спасают, карают - во звездной пыли!
...а мне музыканты рэгтайм свой играют -
Кокетке, певичке небес и земли.

СВЯТАЯ НОЧЬ

…Ночь. Зима. Звезд карнавал. Бубенцы. На конской сбруе -
Серебро. Гостей назвал - и съезжаются, ликуя,
И валят за валом вал: в вышитых тюльпан-тюрбанах,
И дары в ладонях пьяных, и огонь на ятаганах!.. -
Кто лукум в пурге жевал, кто-то - меж горбов верблюда
Так заснул… а сеновал всей сухой травой играл:
Пахло сеном. Пахло чудом.

Гости жарких, дальних стран, призамерзли вы в метели?!..
Бальтазар, качнись ты, пьян, - в травной выспишься постели…
О, Каспар, а я блинов напекла!.. Мешок лимонов
Приволок… таких даров не держать рукам спаленным…

Кони ржут. Тележный скрип арфой, музыкой струится.
В нежных струнах мертвых лип звуки спят - живые птицы.
Инеем осолена, в звездно-вышитом хитоне
Спит береза, спит одна - меж сугробовых ладоней…
Мельхиор, уйди, пусти… Что в кувшинах?.. масло, вина?..
Что мне кажешь из горсти - камень яростный, невинный
Иль последнее “прости”?..

Так!.. пришли вы поглазеть… Приползли… текли, как реки,
Чтобы видеть, чтобы зреть… Чтобы выдохнуть: “Вовеки…”
Тише… мать с ребенком спят. А слоны в снегу храпят,
А верблюды сонно дышат, бубенцы коней не слышат…
Отдохните!.. Вот вам плат да с кистями, вот перина,
Вот подушки половина… Колокольчики гремят…

Рассупоньтесь… Туфли - прочь, cолнцем вышиты, звездами…
Путешественники, - ночь, Ночь Священная над нами…
Вы лишь бревнышки в печи, бель березовых поленцев, -
Спите, спите, три свечи, разостлавши из парчи
В изголовье полотенце…

Ты же… что не спишь, Таор?!.. Жмешь под мышкою бутылку…
Зришь - в двери - меж звезд - костер, прислоня ладонь к затылку…
И твой друг, Вооз, не спит… Как кулак пылает - слитком…
Вглубь меня - до дна - глядит: то ли песня… то ли пытка…

Брось ты так глядеть… идем. За руку тебя хватаю.
Сыплется златым дождем ночь глухая, Ночь Святая.
Что же ты, мой царь, смолчал. Что глазами все раскликал.
Ну - идем на сеновал, в царство шепота и крика.

Лестница. Шатает. Тьма. Запах кашки, горечавки.
Боже! Я сойду с ума от великой, малой травки.
Как ладони горячи. Хруст. И боль. И шелест. Боже,
О, молчи… - как две свечи в церкви, мы с тобой похожи.

В сена дым мы - обними!.. крепче!.. - валимся камнями:
Не людьми, а лошадьми, в снег упавшими дарами.
Ты сдираешь тряпки прочь с ребер, живота и лона:
Ты горишь, Святая Ночь, ярче плоти раскаленной.
Губы в губы входят так, как корона - в лоб владыки.
И в зубах моих - кулак, чтобы дух не вышел в крике.

Милый! Милый! Милый! Ми… сено колет пятки, груди…
Поцелуй меня костьми всеми. Бог нас не осудит.
Бог - сегодня Он рожден. Спит под Материным боком.
А слоны Ему - как сон. Ты же мне приснился: Богом.
Мягким хоботом слона и верблюжьею попоной…
Плеском - в бурдюке - вина… Колокольцем запаленным…
И лимонною короной на тюрбане… бирюзой
По исподу конской сбруи… И - сияющей слезой
На излете поцелуя…

Так целуй меня, целуй! Бог родился и не дышит.
На исходе звездных струй наши стоны Он лишь слышит.
Видит танец наших тел, золотых, неумолимых, -
Значит, так Он захотел: мы - лишь сон Его, любимый!

И, рукой заклеив стон, и, биясь на сеновале, -
Мы всего лишь Божий сон, что уста поцеловали!
Мы - его дитячий чмок у нагой груди молочной,
Снега хруст - и звездный ток, драгоценный, непорочный…

И, гвоздикой на губе, и, ромашкою нетленной, -
Вспоминаньем о косьбе - ты во мне, а я в тебе:
Боже, будь благословенна ночь!.. - душистый сеновал,
Праздник, бубенцы, деревня, гости, печь, вино, навал
Звезд - от смерда до царевны - в саже неба; смоль икон,
Золотой зубок лампадки - и твой рот, и смех, и стон,
Тело, льющееся сладко нежным мирром - на меня и в меня, -
                и, Святый Боже, -
Взгляд, глаза, кресты огня - на щеке, груди, на коже:
Глаза два - вошли навек и навылет!.. - тише, глуше:
Так, как в ночь уходит снег, так, как в жизнь уходят души. 

ПЛЯСКА СКОМОРОШЬЯ


Кувырк, врастопырк, пробей пяткой сотню дыр'к! -
Летит ракша, кряхтит квакша,
А на пятках у тебя выжжено по кресту,
А и прикинули тебя жареной лопаткой ко посту,
Швырк, дзиньк, брямк, сверк!.. - стой:
Лезвие - под пятой:
Из распаханной надвое ступни -
Брусника, малина, рябина, - огни:
Глотни!.. - и усни...
                обними - не обмани...
Пляши, скоморохи, - остатние дни!..


Ты, дядька-радушник, кровавый сафьян!.. -
Загашник, домушник, заржавелый наган:
В зубах - перо павлинье, сердчишко - на спине:
Вышито брусникой, шелковье в огне!
Бузи саламату в чугунном чану,
Да ложкой оботри с усов серебряну слюну:
Ущерою скалься, стерлядкой сигай -
Из синей печи неба дернут зимний каравай!
Кусочек те отрежут! Оттяпают - на! -
Вот, скоморох, те хрюшка, с кольцом в носу жена,
Вот, скоморох, подушка - для посля гулянки - сна,
Вот, скоморох, мирушка, а вот те и война!
Гнись-ломись, утрудись, - разбрюхнешь, неровен
Час, среди мохнатых, с кистями, знамен!
Венецьянский бархат! Зелен иссиня!
Зимородки, инородки, красная мотня!
Красен нож в жире кож! Красен ледолом!
А стожар красен тож, обнятый огнем!
Лисенята, из корыта багрец-баланду - пей!
Рудую романею - из шей на снег - лей!
Хлещет, блея, пузырясь, красное вино!
Блеск - хрясь! Рыба язь! Карасю - грешно!
А вольно - хайрузам! Царям-осетрам!
Глазам-бирюзам! Золотым кострам!
Мы ножи! Лезвия! Пляшем-режем-рвем
Шелк гробов! Родов бязь! Свадеб душный ком!
Ком камчатный, кружевной... а в нем - визга нить:
Замотали щенка, чтобы утопить...
Ах, ломака, гаер, шут, - ты, гудошник, дуй!
А сопельщика убьют - он-ить не холуй!
А волынщика пришьют к дубу, и каюк:
Гвозди рыбами вплывут в красные реки рук...
Ах, потешник, гусляр! Пусть казнят! - шалишь:
Из сороги - теши ты ввек не закоптишь!
Хрен свеклой закрась! Пляши - от винта!
Бьется знамя - красный язь - горькая хита!
Красная рыба над тобой бьется в дегте тьмы:
Что, попалися в мереду косяками - мы?!
Напрягай рамена, чересла и лбы -
Крепко сеть сплетена, не встанешь на дыбы!
Не гундеть те псалом! Кичигу не гнуть!
Пляшет тело - веслом, а воды - по грудь...
Пляшет галл! Пляшет гунн!
                Пляшу я - без ног!
Что для немца - карачун, русскому - пирог!
А вы че, пирогами-ти обожрались?!..
А по лысине - слега: на свете зажились?!..
Заждались, рыжаки, лиса-вожака:
Нам без крови деньки - без орла деньга!

…пирогами, берегами, буераками, бараками, хищными собаками,
Банями, глухоманями, услонами-казанями,
Погаными пытками, пьяными свитками,
Вашими богатыми выручками,
              вашими заплатами-дырочками,
Кишмишами, мышами, поддельными мощами,
Учеными помощами, копчеными лещами,
Ледяными лесами, красными волосами,
Сукровью меж мехами, горячими цехами,
Чугунными цепями, цыплячьими когтями,
Вашими - и нашими - общими - смертями, -
Сыты - по горло!
Биты - по грудь!

А умрешь - упадешь - зубов не разомкнуть:
Крепко сцеплена подкова, сварена сребром -
Ни ударить молотом,
                ни разбить серпом,
Ни - в скоморошью - рожу - кирпичом:
Из-под век - кровь на снег,
                Ангел - за плечом.


- Эй, возьмитесь за руки, красные люди!.. -
Не взялись.

Горкой красного винограда на грязном зимнем блюде
Запеклись.

- Эй, что ж вы не пляшете, скоморохи?!..
Ноги отсохли, ну?!.. -

На морозе распахнуты шинели, ватники, дохи.
Всех обниму: огляну.

- Эй, что молчите...
         на меня колко глядите...
             как... елка в Новый Год?!..

И с гармонью инвалид
             харкнул из глотки холодный болид:
- Дура. Война-то... идет.

ВИДЕНИЕ ВОЙСКА НА НЕБЕ

Войско вижу на небе красное...
Любимый, а жизнь все равно прекрасная.

Колышутся копья, стяги багряные...
Любимый, а жизнь наша - эх, окаянная...

Вздымают кулаки хоругви малиновые...
Любимый, а жизнь наша - долгая, длинная... 

А впереди войска - человек бородатый, крылья алые...
Любимый, а жизнь-то наша - птаха зимняя, малая...

А войско грозно дышит, идет, и строй его тесней смыкается!..
Любимый, всяк человек со своей судьбою свыкается...

А войско красное - глянь! - уж полнеба заняло!..
Любимый, я боюсь, ох, страшное зарево...

А и все небо уж захлестнуло войско багровое!.. -
Любимый, оберни ко мне лицо суровое,

И я обниму тебя яростно, и поцелую неистово, -
Не бойся, в поцелуй-то они не выстрелят!..

Вот она и вся жизнь наша, битая, гнутая, солганная, несчастная,
Любовная, разлучная, холодная, голодная, все равно прекрасная.

И мы с тобою стоим под пулями в красном объятии, -
Любимый, а жизнь-то наша, зри: и объятие, и Распятие. 

ХОД ЗИМНИХ ЗВЕЗД

Звезды гордо плывут. Звезды печью горят. Звезды молча кричат -
Не прожечь времена, не утонет блесна, не вернешься назад.
Я на рынке стою у седого лотка. Я сегодня куплю
Всю сладчайшую жизнь, всю соленую смерть, паруса кораблю.
Этот рынок ночной. Что же стало со мной? Что забыла тут ты -
Умирающий мех, исчезающий смех, луч погибшей звезды?
Эта красная жизнь. Помидор и гранат. Эта смерть на миру.
Звезды кругом идут. Звезды цугом горят. Я теперь не умру.
Я еще не умру. Не сегодня-сейчас. Не в нигде-никогда.
Еще праздник сверкает безумием глаз, и стоят города.
Я на рынке стою, я дарю жизнь мою, задарма вам отдам -
Это звезды текут, вперерез бытию, по дрожащим губам.
Сердце - зверем - в руке. Я стою, как в тайге. Звезды медно звенят.
Люди, люди, простите! Иду налегке. Как солдат на парад.
Сколько я погибала. Сколь пуль получала и в спину, и в грудь.
А потом - в небесах - начинала сначала отверженный путь.
Рыба, птица и лось! Мне любить довелось все людье и зверье.
Виснет звездная гроздь. Вылетает насквозь все дыханье мое.
Лебединый Денеб. Соболиный Эреб. Золотой Альтаир.
Небо, лютый мороз, чернопламенный хлеб, свет изношен до дыр.
Рынок. Гордая ночь. Больше плакать невмочь. Песню вечную пой.
Моя жизнь, моя смерть, я лишь блудная дочь под великой звездой.

ЮРОДИВАЯ

Ох, да возьму черпак, по головушке - бряк!..
Ох, да справа - черный флаг, слева - Андреевский флаг...
А клубничным умоюся, а брусничным - утрусь:
Ох ты флажная, сермяжная, продажная Русь!..
Эк, тебя затоптал закордонный петух!
Песнопевец твой глух, и гусляр твой глух:
Че бренчите хмурь в переходах метро?..
Дай-кось мужнино мне, изможденно ребро -
Я обратно в него - супротив Писанья! - взойду:
Утомилася жить на крутом холоду!..

                Лягу на пузо. Землю целую.
                Землю целую и ем.
                Так я люблю ее - напропалую.
                Пальцами. Звездами. Всем.

                Дай мне билетик!..
                Дай мне талончик!..
                Я погадаю на нем:
                Жить нам без хлеба, без оболочек,
                Грозным гореть огнем.

                Рот мой сияет - ох, белозубо!
                Жмурюсь и вижу: скелет
                Рыбий, и водкою пахнут губы,
                И в кобуре - пистолет...

                Вот оно, зри - грядущее наше:
                Выстрелы - в спину, грудь,
                Площадь - полная крови чаша,
                С коей нам пену сдуть.

...Эй-эй, пацан лохматенький, тя за штанину - цап!
В каких ты кинах видывал грудастых голых баб?!
Да, змеями, да, жалами, огнями заплетясь,
Из вас никто не щупывал нагой хребтиной - грязь!
Из вас никто не леживал в сугробном серебре,
Из вас никто не видывал, как пляшет на ребре,
На животе сияющем - поземка-сволота!..
А это я с возлюбленным - коломенска верста -
Лежу под пылкой вывеской харчевни для господ -
Эх, братья мои нищие! Потешим-ка народ!
Разденемся - увалимся - и вот оно, кино:
Куржак, мороз на Сретенье, мы красны как вино,
М голые, мы босые - гляди, народ, гляди,
Как плачу я, блаженная, у друга на груди,
Как сладко нам, юродивым, друг друга обнимать,
Как горько нам, юродивым, вас, мудрых, понимать...

                Вижу Ночь. Лед.
                Вижу: Конь Блед.
                Вижу: грядет Народ -
                Не Плоть, а Скелет.

                Вижу: Смел Смог.
                Вижу: Огнь Наг.
                Вижу:
                Человекобог -
                Бурят, Грузин, Каряк.

                Вижу: Радость - Дым...
                Вижу: Ненависть - Дом!
                Вижу: Счастье... Над Ним -
                Огонь! И за Ним! И в Нем!

                Вижу: Разрывы. Смерть.
                Слышу: Рвется Нить!
                Чую: нам не посметь
                Это
                Остановить.

Чучелко мое смоляное, любименький, жавороночек...
Площадь - срез хурмы под Солнцем!
                А я из вьюги, ровно из пеленочек -
На свет Божий прыг!.. А Блаженный-то Васенька
Подарил мне - ревнуй, сопляк! - вьюжные варежки:
Их напялила - вот ладошки-то и горячии,
А глаза от Солнца круто жмурю, ибо у меня слезы - зрячии...

                Воля вольная,
                Расеюшка хлебосольная -
                Черный грузовик во след шины
                Пирожок казенный скинул -
                Дай, дай полакомлюсь!..
                Милость Божья
                На бездорожьи...
                Не обидь меня, не обидь:
                Дай есть, дай пить,
                А я тебя люблю и так -
                Ни за грош ни за пятак -
                Дай, дай поцелуйную копеечку...
                Не продешеви...
                Дай - от сердца деревянного... от железной любви...
                Черный грузовик, езжай тише!
                Пирожки твои вкусны...
                Я меховая богатейка! Я все дерьмо на копеечку скупила!
                Я все золотое счастие забыла,
                Я широко крестила
                Черное поле
                Грядущей войны.

                Дай, дай угрызть!..
                Жизнь... ох, вкусно...

                На. Возьми. Подавись. Мне в ней не корысть.

...Лоб мой чистый,
                дух мой сильный -
Я вас, люди, всех люблю.
Купол неба мощно-синий
Я вам, люди, подарю.

Вам дитя отдам в подарок.
Вам любимого отдам.
Пусть идет огонь пожара
Волком - по моим следам.

Заночую во сугробе.
Закручу любовь во рву!
В колыбели - и во гробе -
Я - войну - переживу.

И, космата, под вагоном
Продавая плоть свою,
Крикну мертвым миллионам:
Дураки! я вас люблю...

Вы себя поубивали...
Перегрызли... пережгли...
Как кричала - не слыхали! -
Я - о бешеной любви!..

Но и в самой язве боли,
В передсмертнейшем хмелю,
Я хриплю: услышь мя... что ли...
Кто живой... тебя - люблю...

МАТЬ И ДИТЯ. ВТОРАЯ ВОЛНА

Я тебя родила - что же ты не орешь?..
Изгибаешь беззубый рот?..
На меня, на отца иль деда похож -
На досуге Бог разберет.
Ах, картина вечная, Мать и Дитя...
Ты не плачь, гляди веселей...
Освещен - гляди, какие дела -
Коридор корабельный ей.
То ль икона, то ль живопись... не разберу...
Подзамел малеванец следы...
Мимо нее иду поутру -
Налить из титана воды.
Ах, соленой воды... ах, воды морской...
Спит в каютах, храпит народ...
И поет под железом, под грубой доской
Волна; как баба, поет.
Моя черная юбка, как ряса, страх!
Кофта черная режет глаз!
Меня весь пароход за монашку, ах,
Принимает: молись за нас!
Я качаюсь. С кружкой в каюту иду.
Мне потверже бы наступить.
Не пролить эту воду... бреду в бреду...
Мне так сильно охота пить...
А в каюте ребенок. Чужой ли, мой -
А какая разница, Бог?..
Ты убавил час... а потом, за кормой,
Не успели, и два уволок...
Петр и Павел, и как там тебя, Илья,
Перевру я все имена...
Торкну дверь... разметан кокон белья.
Жизнь малая лежит одна.
Жизнь малая тихо сопит и спит.
Я из кружечки жадно пью.
Пью и плачу, под левою грудью болит,
Подбородок, рот оболью,
Пить-то надо - я так младенца кормлю,
Так над палубой жжет звезда,
Я так сильно, море, сына люблю.
Не утонем мы никогда.
Вот и все. Железная кружка пуста.
Мертвый кесарь - в пустой груди.
Грудь открою и тихо согрею уста:
Божие Богови воздади.

В ВОЛГЕ, В НОЧИ

Розово над Волгою Луны блистание.
Грозны над Волгою горы лохматые.
У нас с тобой – в Волге – святое купание:
Звездами твое тело святое обматываю.

Жизнь мы шли к купанию полночному.
Окатывались из шаек водицей нечистою.
А нынче я – голубица непорочная,
И нынче ты – мой пророк неистовый.

В сырой песок ступни босые вдавливаем.
Идем к воде. Меня за руку схватываешь.
Идем по воде, Луною оплавленной,
Оставленными, немыми и бесноватыми.

И звезды бьются, в ком скручиваются.
И мы телеса невесомые вкладываем
В чернь воды – монетой падучею,
Звездами розовыми – в черненье оклада.

И мы плывем рядом, рыбы Левиафанские,
И мы плывем вместе, рыбы Иерусалимские;
И мы плывем друг в друге, рыбы Великанские,
Сазанские, Окуневские, Налимские.

Икра небесная мечется, мечется.
Молоки небесные вяжутся удавкою.
Я тобой меченная. Ты мною меченный.
Волжскою синей водорослью-травкою.

И воды текучи. И воды сияющи.
И пахнет лещами, песком и мятою.
Забудь, плывущий, время проклятое.
Прижмись, родящий, по мне рыдающий.

И берег исчезнет. И к пристани не пристанем мы.
Так рыбами станем. Растворимся в солоде
Волны. Так целоваться не перестанем мы
Голыми лицами, мокрыми, на звездном холоде,
В виду костерка рыбацкого, красного,
В запахах воды мазутной, агатовой…
Два рыбьих ангела. Святые. Несчастные.

Ты нас, плывущих в ночи, по свету счастья угадывай.

Да не молись на нас: зубы выпадут!
Да не крестись на нас: пальцы высохнут…
Два смертных огня: вынырнут. Выплывут.
Вмерзнут окунем в лед. На морозе – звездами – выстынут.

ОДИНОКАЯ   

...и она была все время одна
и она не знала кому не нужна
и это было иногда больно иногда нет
глядеть в окно на снежный балет
и зачем-то так сложилась жизнь
в мензурку вечного сна пробрызнь
ни детей ни мужа ни внуков
приютить что ли бездомную суку
на улице собачину найти
покормить из горсти
и в дом привести за собой
и чтобы держала хвост трубой
и чтоб пахла волком и фосфор в очах
и чтобы выла на икону по ночам
и чтоб чесали ей шерсть тени ветвей
когда ветер гуляет меж фонарей
а разве у деревьев есть дети и внуки
ветвями станут венозные руки
а разве у птиц и рыб есть мужья
есть
это одна такая я

МУЛАТКА В ЕЛОХОВСКОЙ ЦЕРКВИ

...и светилась икона, златая заплатка
На мафории - в ладане храма...
И стояла в толпе молодая мулатка,
Иностранная юная дама.

Лили певчие свет стоголосьем безбрежным.
И тепло было в храме, как в чуме!..
А она, как ребенок, так плакала нежно,
Что я думала - кто-нибудь умер.

Так мерцали во тьме два струящихся глаза,
В ночь бездонную, в вечность колодцы...
Неужели никто, никогда и ни разу
С горних высей сюда не вернется?..

Так качалась - под ветром лозой обгорелой,
В такт мелодии, в платье белом...
Обернувшись, в сердце мое посмотрела -
И на ломаном русском запела.

Голос дрожью прошелся от стержней басовых
До сияющих облачных граней...
И во тьму покатились тугие оковы
Окольцованных наших дыханий.

На груди ее черный божок деревянный
Трепыхался на грубой бечевке...
Знает идол насмешливый и окаянный
Все молитвы людей, все уловки...

Но чего же мы просим на кухнях чадящих
И на ложах, разобранных наспех?
Та молитва о Мире - все горше, все чаще.
Только в битвах - сраженные насмерть!

Только войны идут, и вопят, и пылают,
И взрываются: в радость не верьте!
Боже, музыка милая, Матерь Святая,
Упаси от безвременной смерти!

Боже, Всенощные, Литургии, кондаки,
Осмогласы, стихиры, ирмосы -
Охраните, родные, от дикого мрака,
От последнего горького плёса!

Ты поплачь, моя музыка, плачь с нами вместе,
Обними нас, детей несмышленых...
Черных, белых и желтых, из глины и жести,
Из болотных огней запаленных...

А мулатка моя... жизни темное пламя...
Жжет сквозняк... рвутся крыльями свечи...
Спой мне, музыка, что там, за временем, с нами,
Станет, грешными... дальше... далече...

Спой, о черная музыка, огненным ливнем,
Ветер, волю вдохни полной грудью!
Прозвени, пролети упованием дивным,
Прокричи на безлюбьи, безлюдьи!

И, когда мы пред Господом - все! - на колени
Упадем, задыхаясь от плача,
Обними нас руками твоих песнопений,
Обожги поцелуем незрячим!

...и рванула с груди деревяшку резную,
И бечевка, как жизнь, оборвалась:
"Добрый Бог. Мир. Бери", - и бело улыбнулась,
И ко мне черным телом прижалась.

Смоль и черное пламя, ожгло меня тело,
Тело девичье, тело живое, -
А старуха из хора о мире запела,
Видя, как мы заплакали, двое.

И, как дочь, обхватила я слепо мулатку,
И, как мать, что вспоила ребенка
Молоком буйволицы, тягучим и сладким,
Обняла меня черная женка.

И гребенка из нефти волос покатилась...
Мы стояли, обнявшись, в притворе,
А любовь, возлетая над нами, светилась
В человеческом горестном хоре.

БОГ СО МНОЮ   

Ах ты зверь огнедышащей пастью
не пугай меня больше не надо
Я одна себе ярость и счастье
я одна себе казнь и награда
Ты мне скалишься ветер целует
тебя в зубы и в серые уши
Ты все выл и тоску ты ночную
выдыхал в изумленные души
Ах вы души вы души живые
Вон он зверь вдоль забора крадется
И косятся глаза золотые
на ведро у седого колодца
Ночи зимней конца нет и краю
волк ступает по спящей деревне
по снегам многозвездного Рая
по душе моей птичьей и древней
Я к нему на крыльцо сейчас выйду
И рубаха ночная подолом
заметет и озноб и обиду
и отчаянье вставшее колом
Ах не волк ты а оборотень хитрый
и не гибнешь под знаменьем крестным
и не воешь под звездною митрой
под кадилом дымящим и грозным
Я ночную служу литургию
Нож в руке кровью пахнет причастье
Все тобою убиты нагие
из могил пусть восстанут для счастья
Ты загрыз их ты кровью насытил
жилы все в сатанинской обедне
и ко мне ты явился в обитель -
к жертве нежной ночной и последней
Только я не овца не козленок
не заблею трусливо и жалко
Только воин я воин с пеленок
я солдат в битве жутко и жарко
в битве жадно и жданно и ярко
кол в руке в кулаке подойди-ка
Эта смерть мне пребудет подарком
в виду Божьего звездного лика
И во имя созвездий Господних
синей ночью в дымах ледяною
я убью волколака сегодня
ближе оборотень Бог со мною

МЕДЕЯ И ЯСОН

Вот это ложе мое. Я заткала собой покрывало.
Тут, на шелках этих, - я, гладью и петлями - я.
Панцирна рыбия сеть. Тебя женщина так раздевала?!
Горе, собакой - сидеть! Мы на сегодня - семья.
Кровью, по кругу крутой, я за ночь сию заплатила.
Капля за каплей - налог. Надо еще?! - рассеку
Жилу - ножом. Пусть фонтан вырывается с праздничной силой.
Пусть достигает небес - я их достичь не смогу.
Ближе. Рубаху сорву. Дышу в твое мерзлое тело.
Вот продышала кружок в белом морозе груди.
Вот ты какой: весь из ребер. Из глотки, что выла да пела.
Крыльями руки свои за спину мне заведи.
Я не могу больше ждать. На колени встаю пред тобою.
Губы - как руки. Схватить. Плакать. Ласкать. Унести
Вдаль, далеко, во тьму, за улыбку слепого прибоя.
Так тебя нянчу: во рту, под языком и в горсти.
Дрожь по тебе идет, как зыбь по реке ледоставной.
Пальцы мои, что шуга, тихо меж ребер плывут.
Тьмой языка, немотой скажу тебе больно - о главном.
Рвется из мрака сосцов яркий небесный салют.
Кровью по небу пиши!.. Тебя Мастер Заоблачный создал
Лишь для меня: для жены. Зубы мои и белки
Брызгают Солнцем в тебя, швыряют снегом и солью.
Эти объятья твои, как валенки, мне велики.
Я в них тону. Я теряюсь, как в сахаре инея - птаха
Бьется в ярчайших лучах, слепнет - от синевы...
Ложе, лови нас, двух рыб! Мальки, заплываем без страха
В частую Божию сеть. Нам не сносить головы.
Лоб свой вжимаешь в меня. Это молот, златой ли, чугунный.
Вервия кованых жил режущим ртом перечту.
И, когда мир пред тобой весь раздвинется, белый, подлунный,
Красный, кровавый, дрожащий, забывший свою красоту, -
Страшный, неистовый мир, просящий врага о пощаде,
Хлеба забывший вкус, забывший звезду надо лбом, -
Ты лишь погладишь его, рукою ослепшей, не глядя,
Зимнюю, в поле, тропу - между ребром и ребром...
И расслоюсь! Развернусь! Весь веер январских сияний
Вымахну в деготь полночи! Парчу до куска раскрою!
Это прощенье, Ясон, отпущение всех покаяний.
Руками, губами возьми грешную душу мою.
Я - только вышитый флаг, лишь хоругвь в кулаках твоих древних.
Вкось - по ткани - лишь я: гладью, крестом и петлей.
Я не безумная матерь, я не Медея-царевна,
Я лишь рубаха твоя - под снегом и черной землей.
Я лишь кожа твоя, лишь рисунок родильный на коже,
Вдох и стон болевой в морозе немеющих уст.
Я - содроганье твое на прощальном, на нищенском ложе.
Стол, что без хлеба, вина гол, и жалок, и пуст.
И, пока нас не расшиб камень со звезд, бесноватый,
Сталью каток не подмял, ядом плюясь, грохоча, -
Будем вбиваться друг в друга гвоздями, друг на друге распяты,
Зажжены друг от друга, святые свеча и свеча.

БАГУЛЬНИК

Закрываю глаза. Это мука. Это радости злой малахит.
Я живу - от рыданья до звука. Я звучу - значит плачу навзрыд.

Я - мерцанье Саянских опалов, хорда синяя, Хамардабан.
Чудотворный Ольхон целовала - нежным сердцем покинутых стран.

Я - все пихты, и кедры, и ели, вся смола, перелита в слова,
А спилить вы меня не посмели, расколоть на шальные дрова!

А согласна была жадным жаром, вечной печью тебя согревать,
Многодетным, стоцветным пожаром, иван-чаем, целующим гать!

Орион, ты взойди над тайгою... Волю дам бестолковым слезам...
Меч на поясе - жизнью другою так сверкает, что больно глазам...

Звездный парень, великий Охотник, язычок староверской свечи,
О букашках небесных заботник - легкой смерти меня научи!

Ты стреляешь - изникли столетья. Целишь метко - и в пепел года.
Ты же зришь: я одна в целом свете, не вернусь я к тебе никогда!

Я по дну древних царствий гуляю. По латуни земного котла.
А когда попрощаюсь - не знаю... изожгу воск соленый дотла...

Мой безумнейший мир! Я вдохнула твой железный и каменный лес.
Обвязала я голову гулом. Сталью - по сердцу - алый надрез.

Перепутала рельсы и тропы. Испила не вина, а бензин.
И сижу, тку ковер Пенелопой - в жемчугах, во поземке равнин...

Ах, узлы, и под пальцами - нити, жилы арфы, свирелевый путь,
Вы спасите меня, сохраните, дайте ветер влюбленный вдохнуть!

Я в тюрьме, среди блуда и стона, иссеченно срываясь на крик,
Снежным бисером вышью икону - чуть раскосый раскольничий лик...

Утоли ты моя вся печали! Мне немного осталось во тьме.
Дай побыть хоть немного в начале - в шубе детства, в лазурной зиме!

Я одна о Сибири молитва - на увалы ее и хребты.
Я одна - вся Сибирская Битва: на сраженье гляди с высоты.

Я багульник роскошно-лиловый, бью прибоем, качусь по кругам!
Жжет набат, и разбиты оковы, и жар-птицей - осенний мой храм!

Я твои разливанные реки! Я пожаром таежным воплю!
...лишь закрою тяжелые веки - умираю, прощаю, люблю.

И лицом упадаю в подушку, и лежу одиноким пластом:
За душой ни гроша, ни полушки, а на свете на этом, на том -

Лишь любовь моя, неутолима, тише воздуха, ниже травы,
Лишь любовь моя, мимо и мимо, в зазеркалье тугой синевы,

В толщу вод, где искрит голомянка, мое голое сердце насквозь,
Где тайги всенебесная пьянка, где мне Бога любить довелось.

***

Помолюсь пред родовою нашей иконой
Иоанна Грозного грозных времен
Грозно будущее катит с небосклона
Без огня без имен

Я лишь музыке люба я только звуки
Истомленно плывущие задарма
Я лишь музыка люди я только руки
Мимо клавиш мимо ума

Мимо боли предательства казни лютой
Мимо петли завязанной в узел-смех
Только музыка нежная - на минуту -
Перед воплем из всех

Гулких глоток казнимых казнящих
Ртов орущих на гребне гиблой волны
Только музыка - молитвою настоящей -
Обочь всей тишины

ТРИ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ

ВОЛЖЕНЬКА РЕКА

Ой ты Волга, Волженька река.
Ты няси мене да в лодоцке лехкой.
Ты няси мене да в лодоцке лехкой,
Поняси к землице-землицке цюжой.
Ах на цюжой землицке мене суждёно жить,
Там-то жить, да тамо голову сложить.
А головою бедненькою я не дорожу:
Я сторонушку родиму в памяти держу.
Ты сторонушка родимая моя.
Што ни день-дянёк, то вспомяну табе.
Што ни день-дянёк, то вспомяну табе,
Всю цюжбину я слезама оболью.
Всю цюжбину я слезама оболью,
Да воспомню Волгу, Волженьку мою.
Уж ты Волга, Волженька моя,
День да ноцьку лью я слёзки по табе.
День да ноцьку лью горюцюю слязу.
По табе молюси, Богу Осподу крещусь.
Богу Осподу усердием крещусь,
Штоб табе да хотя б едным глазком
Увидати, да скупацца ли в табе,
В жолтой милой, Волга, Волженька, воде...

РАДОСТЬ МОЯ

Прощай радось ты моя да и ужась мой
поплывем ли мы домой
поплывем ли на лодье утлой
на лодчоночке минутной
уповать на ветр попутнай будем
родну землишку да не забудем
а к чужбине чужедальной
держим путь рыдальнай да печальнай
Прощай радось родна да свободна
ты землица неисходна
как топтала да я табе стопами
умывала я табе слезами

Прощай горушка моя зеленокудрява
речушка моя синя-кровава
прощай ночушка мово нещастнаво застрела
как стояла под прицелом
прощай свадебка моя гулянка-пьянка
да мое ли поцалуи спозаранку
да жанеха моёва на войну поутречку побрали
а старухи ревом-ти рыдали
а и рыдала я кидалась на колена
да кричала прощу вси разлуки вси измены
да тольки ты мой суженай
с войнушечки верниси
ко устам моем алам
устама ты прижмиси

Прощай радось жись моя
не дождуси табе я
выйду на берег да сяду в лодью д-поплыву
потону да боле не живу
оглянуси - а земелюшка моя со мною тонеть
инда человеком стонеть
инда горушка моя д-под воду уходить
заберег мой льдянай колобродить
выгребу я в лодье на стремнину
помолюси я Отцу да Сыну
да черпнеть лодья забортом водицы
да пойдеть на дно душа-девица
на гулянках у Божечки хороводить будеть
вы ея в молитовках помянити люди
а любимай ты мой суженай-родной
в небеси обнимесси со мной
сужденною жаной
и волна плеснеть над нами
по-над облаками
и плыветь лодья

Прощай радось жись моя

РЫБА КРАСНА

Волга, Волга ты, Волга моя реченька!
Много, Волга, в табе рыбы красной,
Рыбы в табе красной да прекрасной;
Ходить рыба, ходить рыба косяками,
Да таскають рыбари ея сетями.
Да таскають рыбари ея сетями,
Выбирають из сетей на днище лодьи.
Рыба бьёцца, рыба бьёцца да играеть,
В лодье той смолёной помираеть,
Рыбари багром бьють рыбу да веслами,
Замотають туго крепкима сетями.
Ах ты, рыба, ты еда людская!
Поплывёть по Волге лодья к синю морю,
К морю синю да Хвалынскому направить.
По морю Хвалынскому казаки ходють,
Да раскосы девки танцы хороводють!
Тако пляшуть, инда серце вынимають,
На гуслях на звонкех, на дудах играють.
Угощу табе, девчонка, красной рыбой,
Подарю табе, девчонке, красныи сапожки:
Ты носи, носи сапожки те до свадьбы,
А ту свадьбу заиграй со мной, красава!
Ты носи, носи сапожки те до смерти,
Износи сапожки красныи до нитки,
Ты приди в сапожках красных к Богу,
К Богу Осподу приди да повиниси:
Мало мужа свово на земле любила,
Мало детушек яму я породила.
Мало милово я в губы цаловала,
Мало, мало с им на лодочке каталась,
На лодье смолёной по Волге широкой,
По Волге-реке, широкой да глубокой,
На закаты мало любовалась,
Ко груди яво широкой прижималась.
Ах ты, Волга-реченька глубока,
Мало с милым я в табе купалась,
Да в волне твоёй плескалась под звездами,
Ко устам да прижималаси устами...

НИЩЕНКА ЕЛЕНА ФЕДОРОВНА

...моя ненастная паломница по всем столовкам да по хлебным.
Моя нетленная покойница - о, в кацавейке велелепной.
Моя... с котомкой, что раззявлена - нутром - для птиц: там злато крошек!..
Моя  Владычица, раздавлена любовью всех собак и кошек...
Живая, матушка, - живущая!.. Ты днесь во чье вселилась тело?..
С вершок - росточком, Присносущая, катилась колобком несмелым.
Неспелым яблоком, ежоночком, колючим перекати-полем... -
Дитенок, бабушка ли, женушка, - и подворотней, как престольем!.. -
Ты, нищенка, ты, знаменитая, - не лик, а сморщь засохшей вишни, -
Одни глаза, как пули, вбитые небесным выстрелом Всевышним:
Пронзительные, густо-синие, то бирюза, то ледоходы, -
Старуха, царственно красивая последней, бедною свободой, -

Учи, учи меня бесстрашию протягивать за хлебом руку,
Учи беспечью и безбрачию, - как вечную любить разлуку
С широким миром, полным ярости, алмазов льда, еды на рынке,
Когда тебе, беднячке, ягоды кидала тетка из корзинки:
Возьми, полакомись, несчастная!.. А ты все грызла их, смеялась,
Старуха, солнечная, ясная, - лишь горстка ягод оставалась
В безумной жизни, только горсточка гранатиков, сластей, кровинок, -
И плюнул рот, смеяся, косточку на высверк будущих поминок,
На гроб, на коий люди скинутся - копейкой - в шапку меховую...
Учи, учи меня кормилица, ах, дуру, ах, еще живую...

БОЯРЫНЯ МОРОЗОВА

…И розвальни! И снег, голуба, липнет сапфирами - к перстам…
Гудит жерло толпы. А в горле - хрипнет: “Исуса - не предам.”

Как зимний щит, над нею снег вознесся - и дышит, и валит.
Телега впереди - страшны колеса. В санях - лицо горит.

Орут проклятья! И встает, немая, над полозом саней -
Боярыня, двуперстье воздымая днесь: до скончанья дней.

Все, кто вопит, кто брызгает слюною, - сгниют в земле, умрут…
Так, звери, что ж тропою ледяною везете вы на суд

Ту, что в огонь переплавляла речи! и мысли! и слова!
И ругань вашу! что была Предтечей, звездою Покрова!

Одна, в снегах Исуса защищая, по-старому крестясь,
Среди скелетов пела ты, живая, горячий Осмоглас.

Везут на смерть. И синий снег струится на рясу, на персты,
На пятки сбитенщиков, лбы стрельцов, на лица монашек, чьи черты

Мерцают ландышем, качаются ольхою и тают, как свеча, -
Гляди, толпа, мехами снег укроет иссохшие плеча!

Снег бьет из пушек! стелется дорогой с небес - отвес -
На руку, исхудавшую убого - с перстнями?!.. без?!.. -

Так льется синью, мглой, молочной сластью в солому на санях…
Худая пигалица, что же Божьей властью ты не в венце-огнях,

А на соломе, ржавой да вонючей, в чугунных кандалах, -
И наползает золотою тучей собора жгучий страх?!..

И ты одна, боярыня Федосья Морозова - в миру
В палачьих розвальнях - пребудешь вечно гостья у Бога на пиру!

Затем, что ты Завет Его читала всей кровью - до конца.
Что толкованьем-грязью не марала чистейшего Лица.

Затем, что, строго соблюдя обряды, молитвы и посты,
Просфоре черствой ты бывала рада, смеялась громко ты!

Затем, что мужа своего любила. И синий снег
Струился так над женскою могилой из-под мужицких век.

И в той толпе, где рыбника два пьяных ломают воблу - в пол-руки!.. -
Вы, розвальни, катитесь неустанно, жемчужный снег, теки,

Стекай на веки, волосы, на щеки всем самоцветом слез -
Ведь будет яма; небосвод высокий; под рясою - Христос.

И, высохшая, косточки да кожа, от голода светясь,
Своей фамилией, холодною до дрожи, уже в бреду гордясь,

Прося охранника лишь корочку, лишь кроху ей в яму скинуть, в прах, -
Внезапно встанет ослепительным сполохом - в погибельных мирах.

И отшатнутся мужички в шубенках драных, ладонью заслоня
Глаза, сочащиеся кровью, будто раны, от вольного огня,

От вставшего из трещины кострища - ввысь! до Чагирь-Звезды!.. -
Из сердца бабы - эвон, Бог не взыщет,
Во рву лежащей, сгибнувшей без пищи, без хлеба и воды.

Горит, ревет, гудит седое пламя. Стоит, зажмурясь, тать.
Но огнь - он меж перстами, меж устами. Его не затоптать.

Из ямы вверх отвесно бьет!
                А с неба, наперерез ему,
Светлей любви, теплей и слаще хлеба, снег - в яму и тюрьму,

На розвальни… - на рыбу в мешковине… - на попика в парче… -
Снег, как молитва об Отце и Сыне, как птица - на плече…
Как поцелуй… как нежный, неутешный степной волчицы вой… -
Струится снег, твой белый нимб безгрешный, расшитый саван твой,
Твоя развышитая сканью плащаница, где: лед ручья,
                Распятье над бугром…

И - катят розвальни. И - лица, лица, лица
Засыпаны
Сребром.

ПЛАЩАНИЦА

Ах ты, сколько ж я живала! Так жила широко -
От стола до карнавала, от гульбы до срока!
По земельке колесила! Грудь колола хвоей!
Выла на родных могилах... там, где волки воют...
Я жила, как зверь, так жадно! Вкусно и захлебно!
Обворачивала плечи я песцом сугробным!
Я сама в зверье стреляла! Рыбоньку ловила!
А мне мало было, мало жизни дикой, милой!
Воевали звери-люди да со мной, плясицей!
Им несла себя на блюде - яростной жар-птицей!
Да не жареной цесаркой, а живой безумкой!
Изумрудно перья вспыхнут! Сполохом трезубым!
Жадина, княжна, залетка! Посреди народа
Ела жирную селедку в радужных разводах!
Из руки кормила барса! Забивала стрелки!
Пули мимо просвистели, экие безделки!
Вот ты, жизнь моя, распята на руках в морщинах:
Вот они, мои дитята, вот и все мужчины,
Вот младенческие вопли в козьем одеяле,
Вот они, мои колеса, что - колесовали!
Вот, хватайте, налетайте! Ничего не жалко -
Ни поневы и ни корзна, ни бармы стожарной,
Ни веков, что догорели, ни любви, что жрали,
Грызли, лапали, когтили, били и свергали!
Всю я выткала на ткани беспощадным златом
Распотешную жизнешку, дары и утраты,
Образа и бездорожье, шепотом - молитвы,
Вены, резанные молча ночи жадной бритвой...
Подходите! С рук сорвите! Рвите в одночасье
Письмена, огромней ветра, злое бабье счастье,
Жемчуга речонок сирых, давно пересохших,
Фотоснимки всех убитых, всех моих усопших!
Я-то тут! Еще живая! Поживу, наверно!
Люди, пред вратами Рая вас люблю безмерно!
Нападайте! Растопчите! Яхонтом всех ягод -
Клюквой - россыпью брусники - вам под ноги лягу!
Раздавите в кровь! Идите вы по мне, по насту!
Пробегите мимо, волки, молоды, клыкасты!
Каждый глянет - воеводой! Каждый - князь и витязь!
На кровавый снег, на красный вы не оглянитесь!
...и застынет во сугробе моя плащаница,
Вся развышита смарагдом, что лишь Богу снится,
Вся унизана судьбою, повторить не сможешь,
Кровью царскою, живою, жаркою до дрожи.

ПОКУПКА ТКАНИ НА РАБОЧУЮ РОБУ И ПОШИВ ЕЯ

Ты отмерь мне ткани… да не той, поплоше!
Чтобы ту рубаху отодрали с кожей.
Эх, сельмаг заштатный, прилавок дубовый!
Дверь раскрыта настежь, снег летит половой:
В синий глаз Байкала небо звезды мечет -
То ли стрелы свищут, то ль дымятся свечи?..
В срубовой столовке - водка да брусника.
Продавец холстины! Мне в глаза взгляни-ка:
Не для ушлой моды, не в прельщенье тая -
Я для целой жизни робу покупаю!
Все здесь уместится: свадебное платье -
Порву на пеленки, коль буду рожать я!.. -
Та ли затрапезка, в коей режу сало,
Тот ли свет небесный - погребальный саван…
Бабе дайте волю - жизнюшку проходит
В ливнях да в метелях, при любой погоде -
Все в одной да той же стираной холстине,
Все молясь трудами об Отце и Сыне… 

Так отмерь мне ткани, ты, чалдон усатый!
Может, в той тряпице буду я - распятой.
Может, что содею, неугодно Богу,
Крест на плечи взложат, повлекут в дорогу?!
И пойду я в этом рубище истлевшем
Пахотами, снегом, полем ошалевшим,
Рыжею тайгою - мокрою лисою,
Заберегом-яшмой, кварцевой косою,
Мохнатым отрогом, ножами-хребтами,
Что стесали сердце, высекая пламя,
Горбами увалов, грязями оврагов,
Зеркалом Байкала в славе звездных стягов,
По Мунку-Сардыку, по Хамардабану,
Вдоль по рыбам-рельсам, по мерзлотам пьяным!
И на всех разъездах, да на станционных
Водочных буфетах, на стогнах каленых,
Там, где рыщут танки, там, где жгут кострища, 
На чугунных вечах, на злых пепелищах -
Как народ сбежится, на меня глазея,
Пальцами затычут в меня ротозеи,
Матери младенцев поднимут повыше -
Это Лунный Холод в затылок задышит! -
Я ж - сбивая ноги - дальше, выше, мимо,
Мимо всех объятий, мимо всех любимых,
Не тылом ладонным утирая слезы -
Северным Сияньем, запястьем мороза!
Замычат коровы, заклекочут куры,
Пацанье освищет холщовую дуру,
А на Крест, спорхнувши, сядет с неба птичка,
А мой лоб украсит снеговая кичка!..
И когда дойду я до своей Голгофы -
В слезах не упомню лика дорогого,
Опущу Крест наземь, и меня растащат -
Щиколки-лодыжки!.. из ступней пропащих,
Пятерней дрожащих, из-под ребер тощих -
Кровь моя живая бьется и полощет!..
Эту ржавь по шляпку в плоть мою вогнали?! -
Нет! не гвозди - реки в алмаз-одеяле!
Чехонями - рельсы! Нимбы - над церквами!
Да костров рыбацких на излуках - пламя!
И лечу, раскинув кровавые руки,
Пронзена землею нестяжальной муки,
В той седой холстине, что я покупала
В мышином сельмаге на бреге Байкала,
Да и сарма крутит горевую робу,
Да и сыплет Космос волглые сугробы,
Да и плачут люди по распятой дуре,
Да Господь над нею звездным дымом курит,
Да брусника - щедро - с ладоней - на платье,
Да рот - в холод:
                люди… что хочу… сказать я…

ВАСИЛИЙ   БЛАЖЕННЫЙ
Захару Прилепину

Напиться бы, ах,
                напиться бы,
Напиться бы - из горсти...
В отрепьях иду столицею. Устала митру нести.
Задохлась!.. - лимон с клубникою?!.. - железо, ржу, чугуны -
Тащить поклажей великою на бешеной пляске спины.
Я выкряхтела роженочка - снежок, слежал и кровав.
Я вынянчила ребеночка - седую славу из слав.
Какие все нынче бедные! Все крючат пальцы: подай!..
Все небо залижут бельмами!.. - но всех не пропустят в Рай.

А я?.. Наливаю силою кандальный, каленый взгляд.
Как бы над моей могилою, в выси купола горят.
Нет!.. - головы это! Яблоки! Вот дыня!.. А вот - лимон!..
Горят последнею яростью всех свадеб и похорон.
Пылают, вещие головы, - власы - серебро да медь,
Чернеющие - от голода, глядящие - прямо в смерть!
Шальные башки вы русские, - зачем да на вас - тюрбан?!..
Зачем глаза, яшмы узкие, подбил мороз-хулиган?!..
Вы срублены иль не срублены?!..

..................Ох, Васька Блаженный, - ты?!..
Все умерли. Все отлюблены. Все спать легли под кресты.
А ты, мой Блаженный Васенька - босой - вдоль черных могил!
Меня целовал! Мне варежки поярковые подарил!
Бежишь голяком!.. - над воблою смоленых ребер - креста
Наживка, блесна!.. Надолго ли Крестом я в тебя влита?!
Сорви меня, сумасшедшенький! Плюнь! Кинь во грязь! Растопчи!
Узрят Второе Пришествие, кто с нами горел в ночи.
Кто с нами беззубо скалился. Катился бревном во рвы.
Кто распял. И кто – распялился в безумии синевы.

А ты всех любил неистово. Молился за стыд и срам.
Ступни в снегу твои выстыли. Я грошик тебе подам.
Тугую, рыбой блеснувшую последнюю из монет.
Бутыль, на груди уснувшую: там водки в помине нет.
Там горло все пересохшее. Безлюбье и нищета.
Лишь капля, на дне усопшая, - безвидна тьма и пуста.
А день такой синеглазенький! У ног твоих, Васька, грязь!
Дай, выпьем еще по разику - смеясь, крестясь, матерясь -
Еще один шкалик синего, презревшего торжество,
Великого,
                злого,
                сильного
                безумия
                твоего.

ТРЕТИЙ КЛАСС

Я опускаюсь сюда на беду,
На лихолетье, на грех.
Я сюда тихо, неслышно войду.
Я тут пожарищней всех.
Я тут всех угольней, всех горячей.
Зимних красней похорон.
Пламенем горьких и страшных печей
Голый мой лоб озарен.
Море качает наш город-корабль,
Волны застынут землей.
Вот я вхожу, мой народ, во храм,
В трюм изувеченный твой.
Крестный мой ход. Мне опять возвести
Заново, что погубил
Наш ураган, зажимая в горсти
Прах незабвенных могил.
Я на коленях расту из травы,
Там, где осколки и жесть.
Там, где унижены, оскорблены,
Там и распятых не счесть.
Вы все безгрешны. А грешная я.
Тихо сижу на полу,
В лица гляжу. Вот навеки семья.
Кормит младенца в углу
Эта, с иконным лицом... жжет хитон
Плечи ей - красной зарей...
Пьет из горла синевой - небосклон
Царь надо всей голытьбой...
Вот достает из кармана солдат,
Туго стянут, кисет...
Мой Одиссей... мой Митридат...
Мой истлелый Завет...
Вот поправляет врачиха на лбу
Круглого зеркала луч...
В брюхе гитары, сосновом гробу,
Лазарь лежит, могуч...
А за колючей веревкой в пурге,
Вышка, что Вавилон,
Эх, закурить бы... приклад к ноге...
Козьей ножки дракон...
Кучно сидят... я зрячих, слепых
Не различу меж голов...
Луковиц нету над вами златых,
Малиновых куполов!
Но и невидимых - чуете их.
Зряче стучат сердца.
Зри, мой народ: твои семечки, жмых
В небо летят - до конца!
Галки, вороны, стрижи, воробьи,
Сойки и снегири!
Клюйте хлебы моей любви,
Пайки моей сухари!
Голуби, нету над вами греха!
Ширь серафимья, синь...
Ширь бирюзовая сонно тиха...
Завтра - на кичку - сарынь...

Милые, встаньте! Ветер! очнись!
Вместе отсюда пойдем!
Люди, плетите улыбками нить,
Метеоритным дождем!
С палуб косящих - над сажей штормящей -
Яблоко солнца, гляди!
Плача, смеяся, младенцев ледащих
Крепко прижмите к груди!
О, так идите! Небом глядите!
Плачьте - что океан!
Вы васильками во пламенном жите,
Гулкий мехами баян!
Морем поют наши рдяные реки!
Ход - без гордынь и границ!
Братья, возлюбленные, человеки,
Ангелов выше и птиц!
Ход мой, народ - от краснокирпичных
Башен Кремля - во простор:
С вами! Душа моя, ясно-синичья,
В ваш воплетается хор!
Эй, фрезеровщик, укладчица, прачка,
Сторож, доярка, швея,
Вы упованье мое и заплачка,
Хриплая песня моя!
Голос очистится. Голос взовьется.
Хрустнет бесовский костяк
Под сапогом. Я из неба-колодца
Пью - не напьюсь никак!
А сумасшедшая эта актерка
Прянет ко мне из толпы:
Хочешь, сыграю безумно и звонко
Боль твоей громкой судьбы?!
А я хохочу... Мы все дальше, вижу
Реки, озера, моря,
А лазуриты зенита все ближе,
Ближе пучин якоря!

Ход мой! Великий хохот и ход!
Зелень-Сибирью - земля!
Так в небеса побредет мой народ
С тонущего корабля!
Так аметистом Приморья сверкнет!
Так Урал-камнем - удар!
Влагою Волги влагает восход
Лед, Чингисхановый дар!
И я на льдине плыву, кричу -
Глинистых меж берегов!
Лаю собакой! Коровой мычу!
Кондак бормочу про любовь!
И я на льдине, шатаясь, стою,
Врете, не утону!
Хлебом себя раскрошу воронью -
А не пойду ко дну!
Вижу жемчужный пот на губе,
Знамя на холоду.
Вижу пророчьи лики в толпе -
В ней и сама иду!
Всех обнимаю! Я тоже толпа!
Времени волчья пасть!
Всех поднимаю - я ваша судьба! -
Стягом: древку не пасть!
Этот корабль?.. он канет на дно?!
Новый в ночи возведем -
На воду спустим, синей чем вино,
Под моросящим дождем!
Под лучезарьем - нету мощней! -
Ясный народ, живи! -
Сильный корабль, до скончанья дней,
До беспредельной любви.

...а может я все вру тут себе
напрасен полночный стон
в карманном зеркальце - верю сове
глядящей из довремен
я твердо знаю что твердь тверда
волна солона горька
я в третьем классе народ одна
дрожит воробьем рука
дрожит океана синяя степь
за лунным стеклом окна
и я из ладони беру мой хлеб
губами
соль не нужна

***

Мы у Времени - кто?.. мы звери, черви и птицы.
А мы думали - люди?.. мы бабочки, порх да порх.
Нам греха не знать, воробьем из лужи напиться,
Нам самих себя не расстрелять в упор.

Все зверьё-птичьё никогда не ведает часа.
Не боится смерти. Не сверяется с календарем.
Все щебечет, ползет, пускается в полымя пляса,
Никогда не шепчет себе: "Мы завтра умрем".

Мы у Времени - что?.. мы по снегу птичьи лапки.
Не повесишь на шею нательные птичьи кресты.
Мы у Времени - где?.. за пазухой?.. кружево, тряпки...
А в больничной котельной кочегары от водки чисты... 

А врачи по этажам все носятся, все летают,
Все парят голубями, а маски прячут их голый крик -
В хирургии старуха, бесноватая и святая,
Отдала Богу душу, птицей - к небу - закинув лик...

Все порхают капустницы белые... ангелочки...
Все скулят под лавкой новорожденные щенки...
Бытие оборвется однажды, без проволочки,
Так на проволоке гирлянды
     сгаснут лампадные огоньки...

Слушай, Время... Материя ветхая ты такая...
Расползешься, - игла ни за что тебя не сошьет...
Я собакой вою твоей,
     твоей стрекозой порхаю,
Я коровой твоей перехожу твою реку вброд.

Я безмолвна, Время! Ты видишь - я безъязыка.
Что слова? Все ложь. Настояща музыка лишь одна.
Я зверьё твое и птичьё, я зверьего рыка,
Одинокого хриплого крика нота без дна.

И воплю я одна - как хор твой!
     Ораторья, облитая кровью!
Эти горы певцов, голосов - все они во мне!
...я у Времени - кто?.. причитанье, приблудье, присловье,
Бедной зимней бабочки порх на холодном окне.

МIРЪ

"Огнем и мечом".
Тит Ливий

Мой выжженный дьявольски Рим.
Сдери золотую коросту -
Все тысячелетья горим:
Так страшно и просто.
Летит изумленно снаряд.
Рвет воздух чудовище-мина.
Дома исступленно горят.
Смерть, мимо!
Дымящийся адом Донбасс.
Изрезан огнем, весь изранен,
Один - перед нами - из нас -
Ефрем Сириянин.
Искуплен, откуплен Дамаск.
Средь пепла исходит Пальмира
Оставленной музыкой ласк,
Отъятых у мира.
Грохочет обвалом оркестр.
Меж диких боев - замиренье.
А в амфитеатре нет мест!
Нет слуха и зренья!
О снайпер, прицел оботри!
Слеза или дождь по стекляшке
Ползут?!
     Что у мира внутри -
Гляди! это страшно.
Что там, под рубахой в грязи,
Под тельником потным?
...кулак, ты грози не грози
Всем силам бесплотным...
Там пламя на весь белый свет,
На пол-окоема.
Там счастью прощения нет.
Там гонят из дома
Разрывы, раздоры, пожар,
Кровавым штандартом встающий,
Сражения пьяный угар,
Кострища вселенские кущи!
И на пепелище, один,
В гудящее злато стреляя,
Кто - Бог? человек? господин?..
Любови личинка слепая?.. -
Средь ужаса угольных гор,
Хвостов этих огненных, лисьих... -
Сгораешь, взойдя на костер
Войны, и безумья, и жизни!
А Рим полыхает вокруг.
Воплю, так ору заполошно:
Держись, ты живой еще, друг!..
Жить - яростно!.. выжить - возможно!..
Любить - непреложно!.. пускай
Исходят лукавством и злобой,
Кто мир наш, потерянный Рай,
Пнул в лодку дощатую гроба!
Иконы и книги поджег,
Могилы, и детские косы,
И яркий брусничный пирог,
И памяти рвы и торосы!

Ах, Рим мой, ты мир мой, моя
Провинция, пашня, столица,
В дымах и прибое жнивья
Горящая горем граница!
Гробница, клеймо ты мое.
На коже?!.. - на сердце ожоги.
Пылает и рвется белье -
Бураном у нищей дороги.
Да, красная эта метель -
Гудит, обнимая руины!
Да, огненной шкурой - постель,
И лава клокочет перины!
И красный истерзанный флаг -
Лоскутным, в крови, одеялом
Над полымем римских атак
Взвивается - Фениксом алым!
Да, села горят! Города!
Огонь пожирает без меры -
Что будет; что было тогда...
...а легионеры
Ступают, идут тяжело,
И падают, и умирают,
И слез ледяное стекло
Ладонью - тверда как весло -
В ревущем огне
     утирают.
Старик, обними, сизый дым.
Согни раскаленной подковой.
Горю я. Пылаю.
     Я - Рим.
Нет места живого.
До жил, потрохов, черных дыр -
Воскресни, прощенный! -
Сжигают. Сжирают!
     Я - Мiръ,
Огнем окрещенный.

ЖАЛОБА

Ночь. Сочится черным рана.
Ночью карта жизни бита.
Пью из решета и сита.
Пью из битого стакана.

Из дырявого кафтана
Руки - раструбы - развилы:
Зареву белугой пьяной
Лишь о тех, кого любила.

Ничего не нажила я:
Ни бурмистровых жемчужин,
Ни куниц, ни горностаев, -
Волчьих белых шкур без краю,
Вьюжных слюдяных остужин.

Одесную Тебя, Боже,
Посижу в хитоне алом.
И ошую - в синей коже,
В сером бархате подталом.

Я болящим угодила.
Я кричащим зажимала
Рты - казенным одеялом.
Осужденных - целовала.
Обреченных - обнимала.
Не себе - чужим хазарам,
Подаянье им - просила.

Я несчастных так любила!..
Я несчастных - так - любила...

А сама - несчастной стала.

РАДУЙСЯ

Ты радуйся ведь больше нет пути чтобы дышать чтоб выжить
Лишь радости ты дай обет ее клеймом на сердце выжечь
Ты радуйся ведь вместе мы Господь нас подарил друг другу
Ты радость не бери взаймы ты сам рожай жару и вьюгу
Ты Солнце я тебе Луна ты радуйся катись по небу
И я твоя любовь одна тебе свершу святую требу
Ведь кроме радости и нет у жизни царственного знака
На все - лишь радости ответ у ямы на пороге мрака
У рва где голых нас казнят расстреливают в дегте ночи
Как хор во храме ставят в ряд и Ода к Радости грохочет
Я столько войн пережила неужто новая накатит
Я столько на краю стола над рюмкой слышала проклятий
И поминальную пила сама и губы утирала
И лоб крестила и жила от красного угла сначала
С иконой с красною звездой с наперстком что на пепелище
Нашла с оконною слюдой за ней военный ветер свищет
Кричу война сгинь-пропади в твои костяшки не играю
И слезы обратив в дожди детишек грудью заслоняю
А как же радость где она
О где она я потеряла
Ее
Лежит в ночи одна
Укрыта черным покрывалом
И на колени я встаю пред ней ее я глажу крылья
Я слепну от ее огней я плачу от ее бессилья
И я шепчу и белый свет мой тихий шепот ясно слышит
Ты радуйся ведь смерти нет гляди горе туда превыше
Ты радуйся с тобой ломоть глоток воды простор без меры
Ты радуйся с тобой Господь с тобой твоя святая вера

СМЕРТЬ И Я

Толпа, ты вся моя семья! Иду по рынку я.
По сини снежного жнивья ступает Смерть моя.

Ах, скулы - в зареве румян! Серьга - в пурге звезда.
Морщин густеющий туман, а мнит, что молода!

Вот подбоченилась. Глядит. Подмазаны глаза.
Щека обвислая дрожит. На шее бирюза.

На шее, сморщенной, как жизнь, как старая гармонь.
Зрачки ее кричат: ложись! Ладони: только тронь!

А я себе кричу: держись! Средь рыночных огней -
Не подходи, овцой не жмись, не прикасайся к ней!

Но делает лишь шаг ко мне, всего лишь мелкий шаг -
И я стою, как бы в огне, вокруг - безвидный мрак.

И близко вижу жадный рот, сердечком - жир помад!
Румян кровавый ледоход! Зубов волчиный ряд!

И шепот слышу: - Ну, давай, вмиг обними меня!
Искала долго я тебя - в ночи, во свете дня!

Я твой покой! Змеиный яд! Я ненависть твоя!
Я ненавижу, и люблю, и презираю я!

А после - мрачно я молчу! Лелею красоту!
Тебя несу, во тьме свечу, к накрашенному рту!

Ах ты!.. я выступлю тебе лишь потом - на губе!
А я, костлявая, давно завидую тебе!

За то, живёнка, что живешь! За то, что в буре дня
Весь мир - он на тебя похож, а ты плюешь в меня!

Твой рынок! Он предаст тебя. Падешь ты, будто рать -
Он не узрит, как рот кричит, как будешь умирать!

Да не нужна ты никому! Ни сердцу, ни толпе!
Растай в забвения дыму! Нет памяти тебе!

А я-то, Смерть!.. Лишь мне посметь владычить и царить!
Лишь мой дворец! Моя поветь! Моя косая прыть!

Живая - ты?! А вон кресты! На кладбище чужом!
Живая, будь землею ты! Стань камнем, вечным сном!

А я глядела на нее, старуху во шелках,
Пылило снежное белье, качался звон в ушах,

Баранью шубу ветр трепал, неистовый култук,
Мерцал дырявой шали пал и чернобурки круг,

С ресниц плыла на щеки тушь, чернела вязь морщин,
И рынок весь на нас глядел, как человек один,

И я шагнула ближе к ней, бесстрашно и светло,
Почуяв смертный хлад ее, своей груди тепло,

Почуяв, сердце как стучит, из кузни ребер - вон,
Узрев, как надо мной горит морозный небосклон!

И руки протянула к ней! Через полынь-века!
Сквозь сумасшедший снеговей, алмазные снега!

И закричала: - Смерть моя! Обнимемся! Пускай!
Тебя, как зелье бытия, я выпью - через край!

И рюмку за плечо! И смех! На счастье - разобью!
Да в память всех любимых, всех, что жизнь сожгли мою...

И я шагнула ближе к ней, рукой к доске весла,
Средь омулей, кулей, саней так крепко обняла!

Безглазый череп... вой безнос... оскал нагих зубов...
Все мне врала про чудо слез! Про вечную любовь!

И сжала плоть мою в костях, и дух мой занялся,
А надо мною в небесах жизнь улетала - вся!

Запела, птица свиристель! орлец, рубин-снегирь!
Разметана любви постель, горит звезда Чагирь,

В зенит - подброшу! - крик летит, мой халцедон, сапфир,
Собою заплатила мыт на рынок, где весь мир!

А я-то - в грудь толкнула Смерть! И вот, средь жизней всех,
Не устояла на ногах! свалилась в синий снег!

И я стояла так над ней, и плакала я так -
Над Смертью, над землей людей, зажав тоску в кулак.

ИРКУТСКИЙ ВОКЗАЛ. ЗАЛ ОЖИДАНИЯ

Скамья ожидальная. Грязи полно.
И чистое небо в дверях.
За пазухой греет сухое вино
Безумный старик в газырях.

Татарские лица, бурятская кровь,
Монголия рядом, - гляди!
Гляди - крест холодных полярных ветров
На гордой байкальской груди.

И, углем груженный, проходит состав.
И скорый, где люди не спят,
А курят, над сальной колодой устав
Клясть мир, что не нами заклят!

Вокзальные лики! Мой люд золотой!
Сибиринка горестных скул!
Пройдешь - и усну под Твоею пятой,
Как дед, как отец мой уснул.

Из кружки напиться. Достать из мешка
Хвост омуля, черный ломоть.
О, жизнь так мала. А земля далека.
И каждый транзитный - Господь.

Он в каждом лице, в каждой смуглой руке,
В мазуте мозольных кистей,
Он в спящем, усохшем как хлеб старике
И родинках тощих детей.

И я так спала! И я так же плыла
В ковчеге, где холод и грязь -
За крохою счастья! За блесткой тепла,
И плача во сне, и смеясь!

А счастье - насыпать песчаную соль
На черствый дорожный ржаной...
Душа моя, вспомни - доселе, дотоль -
Кто ехал и плакал со мной.

ГРАД-ПРЯНИК

Ох, Град-Пряник, я дошла к тебе, дошла.
Перед телом белым расступилась мгла:
Паровозы загудели славу мне,
Даль еловая раскинулась в огне!
И сквозь лузганья вокзальных всех семян,
Через визги, через песню под баян,
Через все скрещенья православных рельс,
Через месяц мусульманский, через крест
То ли римский, то ль мальтийский, Боже, то ль -
Через всю тебя, слезы Байкальской боль!.. -
Через гулы самолетов над башкой,
Чрез объятия, черненые тоской -
Через пепел Родин, выжженных дотла -
Ох, Град-Пряник, золотые купола,
Стены-радуги искристые твои!
Деревянные сараи - на любви,
Будто храмы на Крови! и пристаней
Вдоль по Ангаре - не сосчитать огней!
А зеленая ангарская вода
Глазом ведьминым сверкает изо льда.
А в Казармах Красных не сочту солдат.
Окна льдистые очьми в ночи горят.
И на пряничных наличниках резных -
Куржака узоры в иглах золотых,
А на проводах сидящий воробей -
Лишь мороз взорвется!.. - канет меж ветвей…
Ох, Град-Пряник, - а далече, между скал,
Меж мехов тайги - лежит Бурхан-Байкал,
Сабля синяя, монгольский белый нож -
Косу зимнюю отрежет - не уйдешь…
Синий глаз глядит в отверженный зенит:
Марсом рыбка-голомянка в нем летит,
Омуль - Месяцем плывет или звездой -
В нежной радужке, под индиго-водой!..
Да нерпенок - круглоглазый, ввысь усы -
Брюхо греет среди ледяной красы,
Ибо Солнце так торосы дико жжет,
Что до дна Байкала льется желтый мед!..

Ох, Град-Пряник!.. Я дошла: тебе мой стон.
С Крестовоздвиженской церкви - зимний звон.
Лязг трамваев. Голубиный громкий грай.
Может, Град мой, ты и есть - Господень Рай?!
Я работницей в любой горячий цех
Твой - пойду! - лишь из груди сорвется смех,
Поварихою - под сводами казарм,
Повитухою - тут волю дам слезам…
А на пряничных, резных твоих стенах
Нарисую краской масляной в сердцах
Горемычную, простую жизнь свою:
Всех зверей в лесах, кого кормлю-пою,
Всех детей, которых я не родила,
Все дома мои, сожженные дотла,
Все созвездья - коромыслом на плечах -
Как объятия в несбывшихся ночах,
Как мужских - на миг блеснувших - тяжких рук
За спиной во тьме всходящий Лунный круг,
То зерцало Оборотной Стороны,
Где смолою - до рожденья - стыли сны...................

СТАРУХА В ЧЕРНОМ ЗИПУНЕ

Печеной картошкою ссохлась щека.
Рассыпалась в прах зипуна головня.
Метнулась ко мне! Из метели платка
Хрипенье:
- О, доча... Послушай меня.

Кто кольца-годины твои сосчитал,
Бродяжка, в распиле страданий и бед?
В кафешке столичной дотла остывал
Твой черный, горелый, сожженный обед.

Но через людей, через трапезный пот,
И рвань, и куничьи горжетки, и мат
Рванулась ко мне, и распялился рот:
- Ох, доченька... Нету дороги назад!

А только осталась дорога вперед -
Сухая, слепая, и кочки по ней...
А там, в конце, - Площадь, и плачет народ
Во храме среди панихидных огней.

Нас ждет испытанье великое - знай! -
Когда закричит бесноватый немой...
Но, доча, скажу тебе: правдашний Рай -
На печке, когда засыпаешь зимой...

Наплюй на обочин тяжелую грязь.
Иди по дороге. А холод проймет -
Кричи, как кричала, когда родилась!
Имеющий уши услышит. Поймет.

...И молча глядела в своем зипуне.
Мне ростом по грудь.
     От горшка два вершка.
И очи неистово бились в огне,
Которым Агарь
     прожигала века.

***

Время, стой!
...это я, как вкопанная, стою.
Я, в слезах, напоследок оглядываюсь на вас -
Мои женщины, бабы, девчонки, у Площади на краю,
На краю метели, над пропастью, на дне - алмаз.

Мои женщины, бабы, девчонки... я вами чуть побыла -
Вашей смерти допрежь, вашей вечной жизни опричь.
Вот машинка "Подольская" тарахтит на краю стола -
Нету сил разрезать силки, наметку остричь.

"Прощай молодость" боты купили себе и мужьям...
Прощай, радость, жизнь моя... знаю, едешь ты без меня...
Прощай, старый мой, волоку на свалку, седой милый хлам -
Гребешок со стразами, мясорубку,
     вишневую трубку, мраморного коня.

Знать, один ты должон остаться, мой старик, волшебный мой век!
Твои женщины, бабы, девчонки так долго ждали тебя с войны...
Все твои похоронки наново лепит гипсовый снег.
Все детишки мертвые на небесах видят живые сны.

Чебурек твой горячий за грош купила на Площади... кусаю, реву...
Сочный, перечный дух, мясной... дымный мир зажала в руке...
Я еще на Площади этой державной держусь на плаву,
Я еще плыву, твоя женщина, баба, девчонка, наперерез пурге.

Все шалавы иссохли, курят в форточку, в зимний хрусталь,
В лед кремлевской пепельницы - окурок тычут, в костях пальцев мнут...
Все торговки сошли на нет, им товара - истлел! - не жаль,
Только жаль драгоценных, на дне шкатулки, жемчужных минут.

Мне шкатулку ту, зимний Палех, не выкинуть за гаражи.
Я храню там бабкин наперсток. Материн крест нательный храню.
Отрывной календарь летит с гвоздя. Ты его удержи.
На столе разложи отцовы вилки-ножи - сколько раз на дню...

Ты на Площадь выбеги к ночи ближе! Ближе к огням!
Ближе к ладной кладке больницы, харчевни, суда, тюрьмы!
Мои женщины... бабы... девчонки... старухи... храм
Раскрывает врата. Сокровенный свет - из кромешной тьмы.

В ресторане напротив жрут отраву, в глотку вливают яд -
Услажденья апофеоз... вкуснота, до слез...
     провались ты, архангел с последней трубой!..
Время, стой!
...это, Время, гляди, мои бабы стоят -
Строго, прямо, в ряд, будто с Площади - сразу в бой.

СОБОРОВАНИЕ

За все Тебя благодарю.
Себя я ветром подарю
Снегам Твоим.
Струится жаром - январю -
Кадила дым.

Курится ладан и плывет.
Плывет в зените звездный плот.
И я стою
Средь храма. Бог - восток, восход.
Хор ангелов опять поет
Нам ектенью.

На службе, в этот поздний час,
Пока огонь еще не сгас,
Кануна медь
Пылает, - значит, не для нас
Чернеет смерть.

Вся жизнь отверстая — Господь!
Весь Мiръ — преломленный ломоть,
Глоток вина.
И нам любви не побороть:
Она — одна.

А только к сердцу так прижать,
И целовать, нести, держать,
И лоб крестить,
И есть давать, из кружки пить,
И снова плакать и любить,
Прощать и жить.

Быть одному, как в поле рать,
Рыдать, сражаться, умирать,
Воскреснуть вновь -
Затем, что голос слышал ты
У исчезающей черты:
Бог есть любовь.

Поет и плачет иерей.
Стоят старухи у дверей.
На лбах елей.
И на ладонях, на щеках,
И на минутах, на веках, -
Лей, время, лей.

Соборования свеча
В руке тепла, нет, горяча,
И воск течет
И застывает друзой слез.
Прости меня, прости, Христос,
За злой безвременный мороз,
Безумный лед.

Средь храма Божьего стою.
Возьми, о Боже, жизнь мою,
Возьми и смерть.
На небесах в Твои глаза
В Раю, где грешникам нельзя,
Хочу глядеть.

И пред иконою Твоей,
Средь храмины, среди людей,
Как среди гула площадей,
С колен не встать.
Гореть, молиться и сгорать,
Смеяться, плакать, забывать,
И каяться, и умирать,
И воскресать.

В НЕБЕСАХ

Сколько сношено в ржавь железных сапог
Оглянись - ужаснешься: дымы и гарь
Лошадиным черепом на порог
В ночь я выкачусь в синий призрак-январь
Оглянись! Обведи утопающий век
Смоляными каплями старых зрачков
Сколько ты невинных людей человек
Перебил а сам-то и был таков
Ты гордился смертью - своей чужой
Ошалелым знаменем - маков цвет
Ты людей-траву так косил косой
Что лишь волки бежали тебе вослед
Революции войны узор времен
То латынь то арабская вьюжная вязь
То родной распев набегом спален -
Чингисхана мать еще не родилась
Тестом сдобным время мое леплю
Подмешаю полыни крови стекла
Ах зачем я так Бога насквозь люблю
Чтобы стал человеком - и все дела
Казни выстрелы не сносить головы
Не сберечь сердчишко от вечных мук
В этом веке будет пожар Москвы
Возведут опять ледяной Петербург
Я мой век все ткала и ткала ковер
Обожгут жарки махаон глухарь
Ослепит - плывя - острый нож-осетр
Озарит облака пожарища марь
Умирает костер да осталась шерсть
Мне последний овечий огонь связать
На ветру гремит водостока жесть
Я зверям и людям последняя мать
Я всего лишь Богов железный сапог
Под подошвой камни иных веков
Черный Живый-в-помощи поясок
На страданья сорока сороков
И когда горячего вкусим рожна
И застынут стрелки на ржавых часах
Пусть я буду Облеченная в Солнце Жена
Над вопящей площадью
В небесах

ХОД ВЕРЫ

Этот Ход мой, суровой Веры, по великой и бедной стране.
Это Ход мой, сквозь ущелья и шхеры, по отмели, по дну и на дне.
Что со мной приключится?
Сегодня ли, завтра - завяжи котому - лишь путь:
В глаза реки заглянуть, в колени земли башку уткнуть.

Все говорят, что ты сегодня - новье, ты, моя земля.
То жнивье, то былье, то белье улетает, метелью пыля.
А я все иду, вечная Вера, меня не подстрелишь из-за угла,
Я в застольное царство людей рыжей приблудной собакой вошла.

Грохот поезда! Бритвой времени пользуйся, а меня, бритый вор, не тронь:
Я сама себя раскрошу, направо-налево раздам, жадный хлебный огонь,
И угли мои, головни мои уже, сгибаясь, плача, едят из дрожащих рук:
А толпа пляшет, пьяна от песен горячих, и так близок Полярный Круг.

Я иду по стране, поджарая, тощая Вера, по худой песчаной земле.
Я иду в огне, по воде, где тучи полощутся,
то трезва как стеклышко, то навеселе.
Я все помню, я твержу сожженные буквы,
хлеб старухам дарю,
я традицию свято чту,
Я небесных прощальных ангелов четко зрю
сквозь кровавую линзу, за висельную версту.

Я иду, просто баба. А баба, ребята, се не человек!
Баба, это же просто курица-ряба, слеза из-под мужицких век,
Я иду уж не меж людей, а над миром, над городом, над толпою, над
Жгучей памятью, над самой собою, над звездами, что виноградом висят,

Красной - с виселиц! - винной ягодой! -
над пургой, заметающей храм,
где стреляли - во злобе и ярости - в грудь - так скоро забытым Царям!..
над железной повозкой, с красным крестом трясущейся то вперед, а чаще - назад,
да над Приснодевою, сущею Богородицей - в смарагдах зрячих оклад...

Над зимней площадью, красной бешеной лошадью,
над колпаками-бубнами скоморохов иных, певцов,
Над секирами, судьбами срубленными новых, страшных ликом стрельцов,
И кричу им, шепчу им: милые! братья! слышите ли! люблю! -
А в ответ мне одно: за могилою... во успении... во хмелю...

А со всех сторон, в грудь и в спину, заполошно кричат: "Собака! Уйди!"
Я иду. Я на ветру не простыну. Укроют, обнимут дожди.
И снега укутают. Песцовой этакой шубы и не нашивал никто на земле.
И молитвы такой ничьи бедные губы не твердили в адамантовой мгле.

А куда я иду? За какою жалью-надобой, там-вдали-за-рекою,
за небесной милостью, за
Край света, за ясной тоскою, за монетами - на глаза?
...это Ход мой, сиротский поход мой, одинокий, за гранью-чертой -
Нежным знаменьем, зрячим оком одинокой Веры святой.

ИСТИНА

Кто торгует Родиной. Кто торгует тьмой.
Полоумно мечется навсегда немой.

Я гляжу в молчании. Я стою одна,
Бедное дыхание, Лотова жена.

Крик был: не оглядывайся! Оглянулась я.
Рынок мой, позорище, новая семья.

Рынок мой, пожарище, лютая сума,
Господа-товарищи, братья задарма!

Так торгуют падалью, папертью на слом,
Руганью и памятью, хорами хором,

Похоронкой скомканной, стоном тишины,
В лоскуты раскромсанной горечью войны!

Так торгуют гадиной, жжет подзубный яд,
Так торгуют краденым - всем глаза слепят!

А с несчастной истиной - снег глаза слепит -
Девочка, вся выстыла, на ветру стоит.

А почем же деточка, чуть видна-слышна,
А почем же, милая, истина одна?

Смотрит в душу дитятко бирюзами глаз.
Смотрит, как в последний или в первый раз.

Тихо льнет улыбка бабочкой к губам.
Тихо шепчет: истина... я за так отдам...

Тихо поднимается нежных рук черпак.
Божию мне истину отдают за так.

Светлую мне истину дарят на века.
Льется, льется чистая синих глаз река.

И беру я истину, как котенка, в горсть,
Вся в снегах неистовых, в дольнем мире гость,

А вокруг мя торжище пляшет и поет,
А вокруг мя толпами мечется народ!

И никто не видит старуху в платке,
С ней девчонку малую, нежный снег в руке,

Плачут-заливаются, крестят дружку друг,
Навек обнимаются, не разнимут рук.

ПОСЛЕДНИЙ СТИХ О ВЕЛИКОЙ ЛЮБВИ

Ах вы милые, милые, милые, милые люди!
Оглянитесь вокруг, поглядите в лица людские свои.
Понесите себя друг другу на серебряном блюде,
На золотом, на серебряном блюде огромной любви.

Что вы будете, будете делать завтра?
С вашей ненавистью ненастной, с вашей злобой в накат?
Захлестнете ушатами грязи, обольете слезами,
Изобьете в кровь, на расстрел у рва поставите в ряд.

Это ваша последняя, люди, немая попытка -
Протянуть эти руки друг другу, дрожащие, как дожди!
Нанизать эти слезы, как тяжелые бусы,
     на кровеносную нитку
Злого времени - Бог, не убий, пожалей, не спеши, погоди...

Это ваше последнее, люди,
     жемчужиной в раковине - желанье,
Ваш - от казни до казни - пьяный, последний шаг,
Ваше последнее - распятое!.. орущей глоткой!..
     на семи ветрах!.. - красное покаянье,
Ваш последний - как поцелуй! - нищему - нищий пятак.

Ах вы, люди! Довольно палить друг в друга!
Что вам стрельбище это! Что пули эти! Всё пыль!
Вашу лютую месть давно заметает вьюга,
Стала вечным сном и старым зеркалом
     ваша кровавая быль!

Ах, и зеркало это, за койкой больничной,
     за панцирной сеткой,
     опасно кренится, плывет, плавится, бьется,
Разбивается, люди, на тысячу призраков, горьких кусков...
Отражение ваше камнем канет на дно колодца,
В завыванье песков, во пургу тюремных веков!

Больно, люди! Вы лишь любовью спасались.
Лишь любовью бывали прощены, благословлены.
Вас так долго спасали! Дальше плывите сами.
В белопенье вечной зимы! В ледяной океан войны!

Субмарины, стальные вы люди, эсминцы, крейсера и подлодки,
Злые танки, каленые гусеницы, густо давящие судьбу,
Дальних взорванных рельс мертво сверкающие селедки,
Вы, железные люди, услышьте мою мольбу!

О любви! Лишь о ней одной! Ну что вам стоит!
Поднимите солнца светлых, слепых, небесных, соленых глаз!
Ради вас и ради любви я осмелею, стану последней святою.
Полюбите друг друга! Да, снова! В последний раз!

Это снится мне, это грань кошмара и яви,
Это гаснет факелом гибель в колодце глубоком,
Это мыслит дерево, яблоки плачут зарею: "Гори!.." -
Это зеркало тает,
     стакан умирает,
     нож воскресает,
     голодные спички - космами - ночью - пылают,
     и, в блеске и славе,
Мир плывет предо мной,
     зареванной, одинокой, смешной,
     старым паникадилом, парчовым рыдающим Богом,
     меня обнимая ладонями ладана, тихо горящей любовью,
     свечой дрожа на птичьем ветру изнутри.

Я раскину жалкие руки. Мир, ты слишком большой для объятья!
Люди, люди, вас слишком много, чтобы разом мне всех - обнять!
...и стою на последнем ветру, он рвет мое старое платье, -
То ли месть, то ли весть, то ли ненависть, не понять,
     то ли дочь, то ли ночь, то ли мать.

И опять этот крик! Этот вопль из груди моей старой!
О, любите друг друга! Опомнитесь!
     Нежная, бедная жизнь коротка!
Да! Любите друг друга! Пыланьем. Последним пожаром.
...первый снег. Мой обрыв. Ветер мой. Моя - внизу - ледяная река.

И под ветром тем волчьим,
     под лимонными куполами ослепшего храма,
Под железным зенитом,
     вбивающим белое солнце в тугую военную синь,
Я кричу вам: люди! чужие! родные! лишь мертвые - не имут сраму!
Вы - живые! успейте! целуйте! прощайте! жалейте! любите!
     Аминь.