События, происшедшие внутри России в 1773—1774 годах и известные в истории под названием «Пугачевщины», получили весьма широкий общественный резонанс и не обошли стороной Суворова.
Еще во время турецкой войны государственная коллегия, сознавая опасность пугачевского бунта, обратилась к Румянцеву с просьбой отозвать Суворова из армии для усмирения мятежников. Однако граф Румянцев, чтобы не дать Европе представления о серьезности и масштабах крестьянских выступлений, Суворова из армии не отпустил. После заключения 21 июля 1774 года мирного договора между Россией и Турцией в городе Кучук-Кайнарджи такая возможность появилась.
В своей биографии Суворов напишет, что в силу Именного Высочайшего повеления было предписано: «ехать мне в Москву в помощь Генералу Князю Михаилу Никитичу Волконскому», отбыл я тотчас из Молдавии и прибыл в Москву, где усмотрел, что мне делать нечего и поехал далее, внутрь к Генералу Графу Петру Ивановичу Панину, который, при свидании, паки мне Высочайшее повеление объявил о содействии с ним в замешательствах и дал мне открытый лист о послушании мне в Губерниях воинским и гражданским Начальникам».
После произошедшего Чумного бунта 1771 года Волконский был назначен главнокомандующим в Москве. Во время Пугачёвского восстания по его требованию в Москву стянуты значительные военные силы, включая артиллерию, так как по свидетельствам очевидец конные разъезды мятежников достигли Люберец. Однако Суворов верно оценил ситуацию, которую охарактеризовал по-суворовски «в Москве мне делать нечего» и поспешил к Панину на Волгу.
«Спешил я к передовым командам и не мог иметь большого конвоя, так и не иначе надлежало — продолжал Суворов, — но известно ли, с какою опасностью бесчеловечной и бесчестной смерти? Сумасбродные толпы везде шатались; на дороге множество от них тирански умерщвленных. И не стыдно мне сказать, что я на себя принимал иногда злодейское имя; сам не чинил нигде, ниже чинить повелевал, ни малейшей казни, разве гражданскую, и то одним бесправным зачинщикам, нo усмирял человеколюбивою ласковостью, обещанием Высочайшего Императорского милосердия. По прибытии моем в Дмитриевск сведал я, что известный разбойник в близости одной за Волгою слободы; не смотря на его неважную силу, желал я, переправясь, с моими малыми людьми на него тотчас ударить, но лошади все выбраны были, чего ради я пустился вплавь на судне в Царицын, где я встретился с г-ном Михельсоном. Большая часть наших Начальников отдыхала на красносплетенных реляциях; и ежели бы все были, как г-да Михельсон и Гагарин, разнеслось бы давно все, как метеор.
Из Царицына взял я себе разного войска конвой на конях и обратился в обширность Уральской степи за разбойником, отстоящим от меня сутках в четырех. Прибавить должно, что я, по недостатку провианта почти с собою не имел, но употреблял вместо того рогатую скотину, засушением на огне мяса с солью по испытанию Померанской, в Прусской войне. В степи я соединился с г-ми Иловайским и Бородиным; держались следов и чрез несколько дней догнали разбойника, шедшего в Уральск. Посему доказательно, что быстрота марша первое искусство».
Генерал-поручик Суворов, принявший по приказу главнокомандующего обще начало над всеми отрядами, преследовавшими Пугачева, прибыл в Царицын 2 сентября 1774 года.
Прибыв в Царицын Суворов приказал полковнику Михельсону переправиться через Волгу и настигать по следам укрывательство злодея, генералу-майору князю Голицыну, чтобы он также шел за Волгу по получении приказа Суворова, генералу-майору Мансурову с его отрядом отправиться в Дмитриевск, и расположить свои посты до Саратова, генерал-майору Багратиону следовать к Царицыну, расположить семь эскадронов гусар около Голубинской станицы и иметь сообщение с постами в Дмитриевске и Черном Яру, где находился полковник Муфель со своей легкой полевой командой. Сам Суворов с капитаном Галаховым, Евстафием Трифоновым и П.Н. Руничем отправился к отряду графа Меллина через Волгу. Суворов нагнал Меллина и двинулся к речкам Узеням. 9 сентября разделив отряд на 4 части приказал следовать двум из них по берегам Малой Узени, двум — по берегам Большой Узени, сжигая камыш, в которых могли скрываться мятежники.
Голицын в это же время отправил двух лазутчиков к Узени с наставлением втереться в доверие к Пугачеву и при первой возможности склонить его любимца яицкого казака Перфильева «к поимке или умерщвлению оного».
Тем временем Пугачев был схвачен своими казаками.
«Сие было среди Большого Узеня — вспоминал Суворов, — я тотчас разделил партии, чтоб его ловить, но известился, что его уральцы, усмотря сближения наши, от страху его связали и бросились с ним на моем челе стремглав в Яицкий городок (после 1775 года — переименован в Уральск), куда я в те же сутки приплыл. Чего ж ради они его прежде не связали? Почто не отдали мне? Потому что я был им неприятель, и весь разумный свет скажет, что в Уральске Уральцы имели больше приятелей, как и на форпостах оного. И чтоб пустыми обрядами не продолжать дело, немедленно принял я его в мои руки, пошел с ним через Уральскую степь назад, при непрестанном во все то время беспокойствии от киргизцев, которые одного ближнего при мне убили и адъютанта ранили, и отдал его Генералу Графу Петру Ивановичу Панину в Синбирске. В следующее время моими политическими распоряжениями и военными маневрами буйства башкирцов и иных без кровопролития сокращены, но паче Императорским милосердием».
16 сентября почти одновременно прибыли в Яицкий городок (Уральск) Суворов и Голицын, желавшие лично убедиться, что Пугачев схвачен.
Событие это было столь значительным, что каждый его участник, начиная от младших офицеров до генералов включительно, стремился известить об успехе свое начальство раньше других. Капитан Маврин отправил донесение П.С. Потемкину, а Голицын – главнокомандующему графу Панину П.И. Капитан Галахов, который был при Суворове также послал П.Н. Рунича с донесением к графу Панину, чтобы опередить курьера Голицына.
Важнейшим стал спорный вопрос: кому владеть Пугачевым? Главнокомандующему графу Панину или начальнику секретной комиссии генералу П.С. Потемкину? Потемкин писал капитану Маврину: «Не выпускай из рук злодея, а я уж постараюсь об остальном, лишь только доставите его в Казань. И хотя прислан от Ее Императорского величества капитан гвардии Галахов для принятия злодея, но понеже поимка злодея вышла другим способом, то представлено от меня испрошение на то Высочайшего указа, где я изобразил ваши труды».
Граф Панин тоже желал иметь Пугачева в своих руках и как только получил известие о его поимке, приказал Суворову доставить его в Синбирск. Как старший начальник Суворов взял Пугачева под свою охрану и исполнил приказание командующего, что впоследствие привело к враждебным отношениям между Паниным и Потемкиным, но дало графу Панину, не принимавшему никакого участия в деле, гордиться тем, что Пугачев схвачен именно в период его командования.
Пугачев был посажен в клетку, поставленную на четырехколесную телегу и под конвоем из двух рот пехоты, двухсот казаков и двух полевых орудий вывезен из Яицкого городка.
Суворов следовал за Пугачевым неотлучно днем и ночью при свете факелов. На другой день по прибытии в Синбирск Суворова туда же прибыли: граф Панин, П.С. Потемкин, полковник Михельсон. Панин поблагодарил Суворова именем Императорского Величества, создавая впечатление, что приоритет в поимке преступника принадлежит ему. Потемкин писал Императрице «Я не осмелюсь всеконечно никогда произнесть того, что много участвовал в поимке злодея, но как истине не заграждает уста мудрое правление ваше, то осмелюсь сказать, что имел более участия, чем г. Суворов».
Императрица написала только Г.А. Потемкину: «Павел прав, Суворов тут участия не имел и приехал по окончании драк и поимке злодея». Панин тем не менее в знак примирения поручил П. Потемкину приступить по прямому назначению к допросам преступников, а художнику снять портрет с самозванца.
После разгрома восставших в 1775 году императрица Екатерина II желая стереть память о страшных событиях повелела переименовать Яицкий городок в Уральск, а реку Яик в Урал.
Суворов в накладе не остался: он получил письмо Императрицы следующего содержания: «Господин Генерал Порутчик Суворов! Увидев из письма Генерала Графа Панина от 25-го Августа, что вы накануне того дня приехали к нему так скоро и налегке, что кроме испытанного вашего усердия к службе, иного экипажа при себе не имеете, и что вы тот же час отправились на поражение врагов Империи; за таковую, хвалы достойную, проворную езду весьма вас благодарю, зная, что ревность ваша вам проводником служила, и ни малейшее сумнение не полагаю, что, призвав Бога в помощь, пред успеете истребить сих злодеев славы отечества вашего и общего покоя, судя по природной вашей храбрости; дабы же скорее вы нужным экипажем снабдится могли, посылаю к вам две тысячи червонных и остаюсь к вам доброжелательна. На подлинном подписано тако: ЕКАТЕРИНА. Сент. 3 ч., 1774-го г. Из Санкт-Петербурга. Сие все писано собственною Ея Императорского Величества рукою.