Может, как раз теперь и стоит начать.
И сколько бы ни убеждал себя, что не время,
что не стоит вслепую произносить слова,
не вложенные в голос,
слова не из книг о прошлой жизни,
сколько бы ни захлебывался пустым, бессловесным
воздухом этой весны, жгучим, безмолвным
воздухом лета,
а выходит, что речь сильнее страха молчания,
она должна заполнять собой нагрудные карманы жизни,
должна окутывать места, где собираются люди,
где им нужно говорить о себе так,
чтобы их отныне всегда
узнавали по голосу.
Выходит, речь, как мартовская простуда, сидела
в наших лёгких, отягощая их, как одежда беглецов,
что преодолевают вплавь мёрзлое русло.
Похоже, что лишившись голоса, мы не становимся
честней перед собой в своем молчании.
Так, будто отказываемся от права пения в общем хоре –
боимся сфальшивить, боимся не попасть.
И стоит тишина за нами, как незасеянное поле.
И стоит немота, как заваленные камнями колодцы.
Может, именно это – наш страх, наше разочарование –
объясняет неистовое молчание очевидцев горя;
они видели всё, они должны свидетельствовать,
пением выявляя убийц,
голосом призывая право.
Должен вестись посев полуночного звука,
должно создаваться марево утреннего пения.
Есть в этом всём тревога. Потому что есть в этом вес.
15.06.2022
(Перевод с украинского)