«Не знаю, почему мне кажется, — писала Императрица Потемкину в начале второй русско-турецкой войны 23 сентября 1787 года, — что A. В. Суворов в обман возьмет у турок Очаков».
Однако до момента, когда пришло известие о том, что 6 декабря 1788 г. пали твердыни Очакова — «и пешец, и всадник и флот турецкий» — прошло больше года тяжелой изнурительной войны с Турцией, поддерживаемой и провоцируемой Францией.
Перед войной Очаковская крепость была капитально перестроена французскими инженерами, а перед стенами были возведены дополнительные земляные укрепления полевого типа, чтобы отодвинуть от крепости линию нападающих. Гарнизон составлял 20 тысяч человек при 300 крепостных и 30 полевых орудий.
Весной 1788 года русские разбили сильный турецкий флот на Черном море, что повергло неприятеля в уныние и существенно ослабило поддержку защитников крепости с моря.
В ходе двухдневного сражения 17—18 июня 1788 года под Очаковом кораблями русской флотилии и береговыми батареями Суворова с применением брандскугелей были сожжены и потоплены три 64-пушечных линейных корабля, два 40-пушечных и три 32-пушечных фрегата, пять мелких судов. Захвачен 1 турецкий линейный корабль, переименованный в «Леонтий Мученик» и принимавший участие в сражении у мыса Калиакрия в 1791 году. В июне ; июле 1788 года русскому флоту удалось в результате действий под Очаковым частью уничтожить, частью оттеснить турецкий флот Гассана-паши, стоявший у берега.
Теперь следовало взять турецкую крепость Очаков, и все, от императрицы до простого солдата, ждали этого с нетерпением. Но Потемкин — главнокомандующий екатеринославской армией — проявлял нерешительность и медлил сделать решительный шаг. В течение двух месяцев Потемкин с сорокатысячным войском медленно подвигался к Очакову и только в конце июля 1788 года обложил крепость. Суворов командовал левым крылом Потемкинской армии и горел нетерпением начать штурм крепости.
Возможно, Суворов, будь он на месте Потемкина, уже в июле пошел бы на штурм крепости с войсками, которые были у него под рукою, как он это делал впоследствии у Измаила, гарнизон которого существенно превышал численность наступающих. Потемкин же, будучи в большей степени дипломатом и царедворцем, ожидал подкрепления войсками и орудиями и планировал действовать наверняка, не штурмом, а осадой.
27 июля турки сделали неожиданную вылазку на прибрежные укрепления левого фланга, где и находился Суворов «из Очакова выехали конных до 50-ти турок, открывая путь свой пехоте, которая следовала скрытно лощинами числом до 500», надеясь прорвать блокаду.
Отряд полковника Скаржинского из 60-ти конных и до 100 пеших три раза выбивал неверных из занятых ими позиций, но устоять не смог, о чем Суворов был извещен Скаржинским.
На помощь Скаржинскому поспешил отряд из 93 стрелков Фанагорийского полка, которые немедленно сбили турок, атаковав их сильным огнем «к чему и Фишера батальон, при генерал-майоре Загряжском последовал». Русские сражались так, что удержать их было невозможно, хотя Суворов посылал с приказом об отходе войск на свои позиции: во-первых, донского казака Алексея Поздышева, во-вторых, вахмистра Михайлу Тищенка, в-третьих, — секунд майора Куриса и наконец лично полковника Скаржинского. Турки из крепости подходили весьма поспешно и было уже их до 3 000 пехоты.
Русские имели шансы ворваться в Очаков на плечах отступающих турок, а Суворов послал просить Потемкина двинуться на крепость со всех сторон. Приближенные Потемкина умоляли его о том же, но он не внял их мольбам. Может быть, дело решилось бы и без помощи Потемкина, но, к несчастью, Суворов был жестоко ранен: пуля прошла сквозь шею и остановилась в затылке. Зажав опасная рану рукой Суворов поскакал в свою палатку, сдав команду генерал-поручику Бибикову. Не зная, что делать, и не видя подкрепления, Бибиков смешался и поспешно велел отступать. Турки ободрились, ударили на отступающих и обратили их в бегство. Несколько сот русских (а по отдельным источникам до тысячи) погибло под саблями янычар.
«Все турки обратились на стрелков и Фишера батальон, — вспоминал Суворов, — тут я был ранен и оставил их в лучшем действии. После приспел и Фанагорийской батальон при полковнике Сытине, чего ради я генералу-поручику и кавалеру Бибикову приказал отступать назад. Другие два батальона поставлены были от лагеря в 1-й версте. По прибытии моем в лагерь посланы еще от меня секунд-майор Курис и разные ординарцы с приказанием возвратится назад. Неверные были сбиты и начали отходить. По сведению от генерала-майора Загряжского, батальонных командиров и полковника Скаржинского турок убито от трехсот до пятисот, ранено гораздо более того числа...»
Суворов отбил наступление трехтысячного турок отряда, но был тяжело ранен прежде, чем получил выговор от Потемкина за решение, не согласованное с командующим.
Потемкин, по словам де Линя, подбивавшего его напасть справа, пока турки заняты на левом фланге в стычке с Суворовым, плакал о громадном числе убитых солдат, а затем написал Суворову: «солдаты не так дешевы, чтобы терять их по-пустому; ни за что, ни про что погублено столько народа, что весь Очаков того не стоит».
В этой стычке было убито 365 суворовских гренадеров, а всего, по свидетельству фельдцейхмейстера (начальника артиллерии) при армии Потёмкина князя де Линя, более 1000 человек.
Рана Суворова была признана опасной. Врачи хотя и вовремя успели вынуть пулю, но положение больного не улучшалось: его мучила изнурительная лихорадка, сопровождавшаяся беспрестанными обмороками. Каждый день ждали кончины Александра Васильевича, уныние распространилось по всей армии. Больному сделали вторичную операцию: вынули из раны оставшиеся там кусочки сукна и подкладки.
РАПОРТ А. В. СУВОРОВА Г. А. ПОТЕМКИНУ О РАЗРЕШЕНИИ ЕМУ ОТПУСКА
2 [13] августа 1788 г. Светлейший князь, милостивый государь! Болезнь раны моей и от того слабость удручают меня. Позвольте на кратчайшее время к снисканию покоя отлучиться в Кинбурн. Я надеюсь на всемогущего, недели через две укреплюсь, не теряя ни минуты буду сюда, если и прежде того не повелите. На сие малое время, команду здешних батальонов при генерале-майоре Загряжском укажите оставить в команде у генерала-поручика и кавалера Самойлова. Есмь и буду с моим совершеннейшим высокопочитанием и истинною преданностью. Александр Суворов».
Закаленная натура Суворова, однако, взяла свое; герой стал понемногу поправляться. Он покинул лагерь под Очаковым и переехал в Кинбурн, где выздоровление его пошло быстрее. Но тут случилось новое несчастие: недалеко от дома Суворова взорвало артиллерийскую мастерскую. Одна из бомб пробила потолок комнаты, где лежал выздоравливающий, и ранила его в лицо, грудь и колено. Суворов был перевезен в Киев, где лечился до окончания осады и взятия Очакова.
Между тем наступала зима: погода была сырая и холодная, в войсках распространились болезни. Необходимо было либо овладеть Очаковым, либо с позором снимать затянувшуюся осаду и отходить на зимние квартиры. После разгрома турецкой эскадры и почти полугодовой осады крепости было принято решение о штурме Очакова 6 декабря. В ходе победного штурма около 10000 турок были убиты, a 400 взяты в плен. Сo стороны русских насчитывалось до 3000 убитыми и ранеными; но эта потеря была незначительной в сравнении с потерями вызванными промедлениями в штурме: меньше половины армии, стоявшей под Очаковым, оказалась здоровой, кавалерия потеряла почти всех лошадей.
Немедленно была направлена реляция Императрице о долгожданной победе, и через несколько дней Потемкин получил орден святого Георгия первого класса и шпагу, украшенную алмазами, ценой в шестьдесят тысяч рублей.
Разместив армию по зимним квартирам в Очакове и Молдавии, и послав конницу за Днестр, Потемкин отправился в Петербург, где был принят с величайшими почестями, пушечной пальбой, маскерадами, торжественными одами и заздравными песнями, всеобщим восторгом.
Герою Кинбурна Суворову не довелось присутствовать при взятии Очакова, тем не менее согласно наградному списку 1788 года он был представлен князем Потемкиным к награждению пером в шляпу: «Генерал-аншеф Суворов командовал в Кимбурне и под Очаковым, во время поражения турецкого флота участвовал не мало действием артиллерии со своей стороны».
На пожалованном государыней бриллиантовом пере была изображена буква «К» — в честь кинбурнской победы. Шел уже третий год войны. Россия стремилась к заключению мира, так как ей приходилось вести на два фронта и со Швецией, имея ввиду возможность войны с Пруссией. Однако в Турции вступил на престол новый султан Селим, который ни при каких обстоятельствах не хотел начинать свое правление унизительным для себя миром, и военные действия разгорелись с новой силой.