Люблю легенды, старины седой,
За ту продуманность, и мыслей строй,
Которых не видать сейчас,
Биение сердца передать, лишь парой фраз!
Чтоб слово там несло и запахи, и ноты,
Считало время, отвечало - кто ты?
Кружило в вальсе, бешеных страстей,
Источником являлось для идей!
И так - век третий. Рим ещё стоит,
Нерон им проклят, и убит.
Увы, диктаторов наука не стращает,
И новый уж Нерон, народы угнетает!
Безбрачия Клавдий, издает законы,
Чтоб укрепились в дисциплине легионы,
Он благом посчитал, до двадцати годов,
Под страхом смерти и оков!
Мужчинам не любить прекрасный пол,
В бою тогда мужчина храбр и зол,
Все слабости от женщин ведь исходят,
В которых утешения находят.
Закон и в Африке закон,
Для дураков - набата звон!
Как наставление для работы,
И для чиновников забота,
Как всех ловить, не разрешать,
К статье Указа привлекать!
Наш Валентин –священник легиона,
В походах он не белая ворона,
Лечил, сражался, причащал,
Что значит трусости не знал,
Где кровь лилась, ломались кости,
А души к Богу рвались в гости,
Дружил со Смертью, видел горе.
Тонул он в этом, словно в море.
Там, умирая женщин, звали,
И лучше участи не знали,
С любимым именем уйти,
Со словом – милая прости!
И вот уж случай подвернулся,
С похода раненый вернулся,
Который жизнь считал на дни,
Чтоб закрепить плоды любви,
Он к падре Валентину обратился,
Тот обручить их согласился!
И вот донос, допрос и пытки,
На гадость люди все так прытки.
Какая корысть? Что имел?
Кто соучастник? Как посмел?
А пресса тот процесс раздула,
Падение нравов и развратного разгула.
Что даже император в камеру зашел,
Беседовать тематику нашел,
О твердости и прочности закона,
Ведь если б не они, основа трона,
Разрушилась, и Рим бы пал,
Народ страны бы пострадал.
Тут жирный Клавдий засмеялся,
Тебя казнят! Не испугался?
Ну, что ж прощай! Закон велик!
Бороться с государством то тупик!
Собою гордый он ушел,
В улыбке рот его расцвёл.
Вдруг в тишине тюремных сводов,
На узких клетках переходов,
Слышны шаги, звенят ключи,
Там тени пляшут от свечи.
То генерал к нему пришел,
Слепую дочь с собой привел.
- О падре много ты творил чудес,
От ран ты исцелял, и весь,
Ты людям отдавался до конца,
Мне помоги от имени творца.
Чтоб дочь прозрела, я тебя прошу!
- Ну, хорошо, письмо ей напишу,
Прочтёт пусть после казни та его,
Ей быть любимой принцем суждено.
В письмо цветочек положил,
Помочь просил я, что есть сил.
Любовь и Смерть, родные две сестры,
У палачей мечи остры,
Что режут волос, на лету,
Создать, чтоб казни красоту.
Вот утро. Колизея кресла полны,
И завтрак, проглотив довольны,
Икая граждане сидят,
За церемонией следят.
Четыре палача, и он один,
А меч его с их не сравним.
Сигнал и казни месса началась,
Удар, отбит, но кровь уж полилась,
Отскок, удар и рана снова,
Уже кровавая дорога,
За Валентином по пятам,
И скользко там его ногам.
Уж места нет от ран на теле,
Толпа ликует на пределе.
И жрец закончить всё идет,
Удар и сердце достает.
И плачет девушка слепая,
В толпе там чуда ожидая,
И видит текст, живи, люби!
Ты будешь счастлива! Иди!
Мы сердцу храброму хвалу отдали,
И не забыли. Почести воздали.
Святым признали навсегда.
Жаль не при жизни, господа!