Апельсиновой цедрой и ванилином
запахнет мой сладкий октябрь,
если я встану, если сегодня встану пораньше,
заведу нехитрое творожное тесто
и – поминая тебя губами –
испеку себе непрекословную радость.
Как во времена, о которых никто не помнит –
из нынеживуших никто не помнит —
пели над квашней завиральные песни
о сахарной доле (сахар-то был золотым),
так я наворожу тебя, золотого, накликаю.
Румяное – на кленовые листья – положу
мое счастье с тыквой, курагой и гвоздичными звездочками.
И медом я щедро полью свою дорогу
к тебе по круглой земле и твою дорогу ко мне,
и небом, сошедшим в мою толстостенную чашку,
чабрецовым отваром наполненную,
запивать буду нежность твою, приручённую,
и белые сладкие пальцы — облизывать...
Но как же встать, как встать в воскресенье пораньше,
как же выйти во двор и оттуда —
за угол до ближайшего супермаркета,
если суперматерия мира так раскроена на сегодня, что
за батареями моими можно хранить мороженое?..