Русские полки оставили Москву,
Занимал их место в столице неприятель.
Кутузов за заставой сидел на дрожках,
В какую-то глубокую думу был он погружён.
Полковник Толь подъехал к полководцу,
Доложил, что французы уже вошли в Москву,
«И слава Богу», - ответил полковнику Кутузов:
«Это последнее их торжество».
Медленно шли мимо него русские полки,
Как к вечеру изменились лица русских воинов!
Утром туманны были взоры, безмолствовали уста,
Но уже к вечеру гневом досады глаза пылали
И исторгали громкие вопли их уста:
«Куда же нас ведут? Куда он нас завёл?»
А полководец сидел на дрожках неподвижно,
Облокотился он правою рукою на колено,
Как будто он не слышал и не видел ничего,
Быть может, он один в то время знал и верил,
Что потеря Москвы – не потеря ещё всего Отечества…
А между тем сумерки сгущались над осиротевшею Москвой,
А за нею над дорогами пыль вилась столбами,
Застилали её клубы угасавшие лучи светила.
Внезапно раздался громовой раскат,
А вслед за этим пламя полыхнуло –
За Москвой-рекой загорелся винный двор.
Оглядывались наши солдаты на Москву
И горестно повсюду восклицали:
«Смотрите! Горит матушка Москва! Горит!»
У многих слёзы смешивались с пылью на грязных лицах…
Темнело, сливались бивачные огни с заревом пожаров,
На Рязанской дороге остановился русский арьергард,
Всего версты четыре до заставы было.
Обыватели теснились среди воинов,
Сталкивались обозы, отыскивали отставшие свои полки.
Что стоило Наполеону бросить сюда хотя бы три полка?
Ужасны были бы тогда последствия для русских,
Но в Наполеоне не было уже полководца Бонапарта,
Он ждал послов за Драгомиловской заставой:
Где Растопчин, где комендант, где обер-полицмейстер?
Не знал он, что не дождётся никого,
Кутузов ввёл его в Москву и провёл,
Но и среди своих мыслей Кутузова никто не знал…