Царь Пётр сам был человеком набожным,
О невежестве русского духовенства он скорбел,
Видел, что в церкви – всё в расстройстве.
Царь знал и чтил церковные обряды
И вовсе не для шуток на клиросе в праздники стоял –
Вместе с певчими пел своим сильным голосом.
Век восемнадцатый вступил в свои права,
А в русской церкви – кризис и растерянность,
Повсюду царила она в умах служителей Христовой веры,
В памяти у них ещё был жив раскол,
Рана кровоточила и не собиралась заживать,
Культурным и этическим шоком стал раскол.
В одночасье были обрушены принципы народного сознания,
Были они обруганы и, названные дьявольскими, запрещены.
Столетиями верил народ, что его вера чиста,
Но вмиг эта уверенность была сброшена со сцены,
Разрубил раскол русскую церковную историю на части,
Веками признанное было изъято из духовной жизни.
Формулу веры выправляли хирургическим путём,
То, что было лишнее по убеждению новообрядцев, отрезали.
Пластика веры проходила огромными шагами,
С ломтями старого не церемонились нисколько,
Для правки использовали не скальпель, но топор, что покрупнее,
И жестоко карали тех, кто пытался этому сопротивляться.
Столкнулся царь Пётр с проблемой в духовной жизни –
Проблемой двух миров: православного и древлеправославного.
Старые истины были отвергнуты, ушли,
А новые очень медленно росли,
Образовался вакуум религиозных истин,
Не стало новое ещё непреложным нормативом.
За полвека православие ничего нового не принесло,
Лишь новые служебники появились в церкви,
Каноны новой веры были ещё слабы.
Удалось лишь расшатать и предать позору древние столпы,
Те, на которых древлерусское православие держалось.
Конфронтация между формой и содержанием налицо была:
Неумеренно было выпячено обрядовое благочестие,
А все вопросы этики ушли куда-то на второй план.
В церковный жизни была нужна новая реформа:
Время пришло – надлежало пропорции переменить,
Нужно было пальму первенства этике отдать,
Сместить эстетику с незаконно занимаемого места…