После окончания первой турецкой войны 1768-1774 годов среди петербургских вельмож стал быстро возвышаться Григорий Потемкин, который пользовался не только неограниченным доверием Императрицы, но и колоссальным влиянием при дворе, а также получил в управление только что присоединенный Новороссийский край, включавший по сути весь юг Европейской части России.
Победы Суворова в ходе второй турецкой войны 1787-1791 годов при Кинбурне, Фокшанах Рымнике, Измаиле сделали имя полководца легендарным и были увековечены медалью по именному высочайшему указу, данному Сенату 25 июня 1791, «повелено на память отличных его заслуг вытеснить медаль с его изображением и заготовить похвальную грамоту с означением его подвигов».
На обороте медали по верху читаем надпись: «Победих», в центре — венок лавров с медальонами и подписями: «Рымник», «Измаил», «Кинбурн», «Фокшаны». Внизу: «В 1787, 1789 и 1790 годех».
В определенной степени такой текст исключает участие Суворова в деле при Очакове, послужившим причиной его размолвки с главнокомандующим князем Потемкиным – Таврическим.
Суворов, дважды раненный в победоносном сражении на Кинбургской косе в сентябре 1787 года, к концу года вернулся в строй и был призван к Очакову, осажденному Князем Потемкиным. Любя быстроту и внезапность, он ещё весной 1788 года просил позволения учинить приступ к Очакову. Потемкин отказал уклончиво говоря, что «при начале общего движения сил неудачная попытка том более нанесет вред».
Негодуя на медленную осаду Суворов по одним источникам самовольно напал 27 июля на турецкую крепость и был отражен, по другим — более достоверным инициатива нападения принадлежит турецкой стороне. Суворов отбил вылазку неприятеля, запросил подкрепления в надежде на плечах турок ворваться в Очаков, однако одобрения Потемкина не получил.
В любом случае стычка состоялась, и русские и турки понесли значительные потери и остались, что называется «при своих». В официальных документах того времени нет информации о нарушении Суворовым субординации при принятии решения, однако Потемкин, укорял его письмом следующего содержания:
«Мне странно, что в присутствии моем делается движение без моего приказания пехотою и конницею. Извольте меня уведомлять, что у вас происходить будет; а не так, что даже и не прислали мне сказать о движении вперед».
Получив в ходе стачки тяжелую рану в шею и ощущая душевное прискорбие, Суворов удалился в Кинбурн.
Сия временная размолвка Потемкина с Суворовым послужила поводом к новой переписке. Слог трех известных писем Суворова к Потемкину состоит преимущественно из намеков в и загадок, уважая Потемкина, но, нападая на самолюбие его, Суворов многого не договаривал, предоставляя объяснение сопернику своему. В письмах Суворов проявил себя опытным политиком, который не мог позволить лишних эмоциональных выпадов в общении с царедворцем, обласканным Екатериной.
«Светлейший Князь! Защитите простонравие мое от ухищрений ближнего: против Государственных неприятелей готов... Какая вдруг перемена милости вашей! и чего могу надеяться в случае несчастия, свойственного смертному, когда ныне безвинно стражду? противна особа, противны и дела ее».
«Светлейший Князь! Утруждаю о испрошении милости вашей, чтоб дозволили мне на некоторое время отдалится к стороне Москвы для лучшего излечения ран и поправления моего ослабшего здоровья, с жалованием и моему Штабу. Явиться к службе не замедлю. Не думал я, чтоб гнев Вашей Светлости столь далеко простирался. Во всякое время я его старался утолять моим простодушием. Сергей Лаврентьевич, какой мой приятель! — Мог он и здесь на меня поднять. Он при Вас шутит мною. — Здесь меня не почитают. — Невинность не терпит оправданий! — Всякий имеет свою систему, — так и по службе я имею мою. — Мне не переродится, — и поздно! — Светлейший Князь! Успокойте остатки моих дней! — шея моя не оцараплена, — чувствую сквозную рану, и она не пряма, — тело изломано; — так не длинны те дни. — Я Христианин! — Имейте человеколюбие! — Коли вы не можете победит свою немилость, удалите меня от себя. — На что Вам сносит от меня малейшее беспокойство? — Есть мне служба в других местах, по моей практике, по моей степени! — Но милости ваши, где бы я ни был, везде помнить буду. — В неисправности моей готов стать пред Престол Божий!»
К слову, Сергей Лаврентьевич Львов, о котором упоминает Суворов в письме, — известный весельчак и острослов, — будучи в фаворе у Потемкина, он не раз получал щедрые подарки от императрицы. Современники весьма дурно отзывались о нравственных качествах Львова, соединившего в себе все отрицательные свойства царедворца своего времени.
«Боже мой! Как я обеспокоил Вашу Светлость, моего благодетеля! — Скромность, — притворство — благонравие, — своенравие — твердость, — упрямство — разногласны! — Что разуметь изволите? — Общий порок человечества? — на него для меня толк пятой заповеди! — По естеству, или случаям, один способен к первой роли, другой ко второй! Кто у вас отнимает, Светлейший Князь! — Вы великий человек! — Вы Начальник Начальников! — Вы говорите: их слава, ваша слава! — Кто ж из них за нею бегает, — она бежит от того, — Истина благосклонна одному достоинству. — Милостивый Государь — Добродетель всегда гонима. Покровительство ближе всех к Вам! — Вы вечны, Вы кратки!»
Однако спустя некоторое время обстоятельства вынудили Потемкина снова приступить к штурму Очакова, но уже в отсутствие Суворова. Турецкий гарнизон крепости был истреблен в течение нескольких часов. Потемкин избежал бы многочисленных и ненужных жертв, если бы своевременно, по совету Суворова, летом, а не в условиях декабрьских холодов и болезней войска штурмовал крепость.
К чести и здравому смыслу Потемкина он не долго негодовал на Суворова. Несмотря на завистников, радующихся падению тех, которым они не могут подражать, князь Таврический сердечно и письменно примирился с Суворовым.
В сентябре 1789 года Потемкин был несказанно обрадован известием о победе при Рымнике и писал Суворову: «Объемлю тебя лобызанием искренним и крупными словами свидетельствую мою благодарность. Ты во мне возбуждаешь желание иметь тебя повсеместно и прочая». Он же просил Екатерину наградить Суворова беспримерно щедро. Недаром впоследствии Суворов хвалил Потемкина в самых восторженных выражениях. В письме к Екатерине он называл Потемкина «великодушным начальником» и «великим мужем». В письме к Попову Суворов пишет: «Долгий век князю Григорию Александровичу; увенчай его Господь Бог лаврами, славою; великой Екатерины верноподданные да питаются от его милостей. Он честный человек, он добрый человек, он великий человек. Счастье мое за него умереть».
После падения Измаила, сделавшего имя Суворова известным во всем мире, самой справедливой и заслуженной наградой для него мог бы явиться фельдмаршалский жезл. Бытует мнение, не подтвержденное однако архивными документами, что Потемкин, ревновавший Суворова к военной славе, раздраженный его независимым поведением в принятии решений, сдержал Екатерину, когда она захотела именно так вознаградить Суворова.
Об этих наградах Суворов впоследствии отзывался как о «стыде измаильским».
Князь Потемкин в апреле 1791 года в честь взятия Измаила давал великолепное феерическое празднество: к увенчанию которого недоставало только одного — главного виновника торжества Суворова, который по указу императрицы отправился в Финляндию, а Потемкин вскоре ушел из жизни 5 (16) октября 1791 на пути из Ясс у села Старые Радены в Молдавском княжестве.