Полуфиналисты «Золотым пером об Алтае-2023», Поэзия:
8. Колбенёв Юрий г. Омск
9. Эйсмонт Андрей г. Бийск
10. Чепров Сергей г. Темрюк
11. Осин Василий г. Бийск
12. Богомолова Мария с. Б-Исток АК
16. Сухарева Людмила г. Барнаул
18. Турецкая Вера г. Барнаул
24. Переяслов Николай г. Москва
29. Михайлина Галина г. Ридер ВКО
8.
ИЗ АЛТАЙСКОЙ ТЕТРАДИ
ПАМЯТИ МИХАИЛА ЕВДОКИМОВА
Часовня белая стоит,
И лишь машины мчатся мимо
Теперь навеки он молчит.
Да где же смех твой, Евдокимов?
Нет, не шутил, Россией жил,
Осознавая степень риска.
За правду голову сложил…
Бела часовня возле Бийска.
***
Дом в предгорьях Алтая,
Песни птиц по утрам,
Я за это не знаю,
Что на свете отдам.
Здесь не дышится – пьётся,
Воздух чист, как родник,
Белым облаком льётся,
Он с горы напрямик.
Пусть взбираться неловко,
Склон крутой норовист,
Не ходил на Церковку,
Значит ты не турист.
***
Над горами сегодня вновь дождь,
Небосклон, что москитная сетка,
И грозы животворная дрожь,
Нынче летом, здесь вовсе
не редкость.
Озаряется молнией бор,
Громы скатываются по склонам.
Ароматы. Ну что там Диор –
Свежесть хвои смешалась
с озоном.
Есть у Рериха цикл на холстах,
Что так полон космической веры –
Горы призрачны, словно во снах,
Так прекрасны, так дики без меры.
И пронзённый грозою Алтай,
Чуйским трактом к Тибету
стремится.
Открывающий душу нам край,
Вдохновение дарит сторицей.
БЕЛОКУРИХА
1
На Алтай, чувства радости полный,
Помню, ездил с давней поры.
Верил горы, действительно, волны,
Разъярённой земной коры.
Шёл курортный автобус из Бийска,
В Белокуриху прежних лет.
Мне мечталось – что горы так близко,
Я им мысленный слал привет.
Видел я, за селом Точильное,
Котловину меж трёх вершин.
Где сосняк кроет склон обильно и
Горы, взглядом, куда ни кинь.
Тих посёлок, в нём домик меж вишен,
За черёмухой был забор…
Здесь утрами в проулок, неслышен,
Ветерок опускался с гор…
И теперь в городке федеральном
Тротуары плиткой мостят.
Отчего-то немного печально,
Что курорт поменял наряд.
2
Города пешеходной доступности
По масштабам своим малыши,
Уживаются в них совокупности –
Суета в архаичной тиши.
Ты не смейся, что в полной серьёзности,
Есть и мэрия и горсовет,
Только нет техногенной нервозности,
И дороги свободен просвет.
Вспоминаю пору свою детскую,
Те места, где бродил босиком,
Где когда-то в эпоху советскую,
Был уютным мне бабушкин дом.
Я пройдусь тротуаром ухоженным,
Теневою, в жару стороной,
И по плиткам с любовью уложенным,
Память предков проходит со мной.
3
На Алтае, в Чергинских отрогах,
Где врезается в горы равнина,
Знаю я, проторёна дорога,
Где откроется чудо – долина.
Я люблю это тихое место.
Горной речки серебряный звон,
Для души моей просто фиеста,
Суете и неврозам заслон.
Здесь издревле парок белокурый,
Зарождал исцеленью простор,
Так явился из двух Белокурих*,
Тот курорт, что нам радует взор.
Не бывает природа тут хмурой,
Горы воду «живую» хранят.
Уходящие вдаль терренкуры,
В мир легенд и сказаний манят.
И природа присутствием лечит,
Вызывая меня на «тусовку».
Лог «Медвежий», я с радостью встречу,
Кину взгляд на царицу Церковку.
*имеется ввиду Старая Белокуриха и сама
собственно Белокуриха в 9 км от неё
КУРОРТ ЗИМОЙ
1
Зима метелью свежею,
Явилась на курорт,
Завьюжила, заснежила,
Взяла всех в оборот.
Ты ей, как даме, нежные
Не говори тосты,
От пуха белоснежного
Попятились мосты.
И речка в тихой заводи,
Теченье затаив,
Скрывает где-то в наледи
Журчащий свой мотив.
БелЫ вершины горные,
Вся в проседи тайга,
Несут ветра проворные
Снега, снега, снега.
2
Снег ослепляет белизной,
Да тишина звенящая.
Зима украсит аналой*,
Невеста преходящая.
Начнёт крутить и колдовать,
Фатой покроет землю.
А нам с тобою зимовать,
Её буранам внемля.
Снег создан Богом неспроста,
Посланник вдохновения,
Чтоб удивляла чистота
Небесного творения.
Чтоб ослеплять нас белизной,
Средь тишины звенящей.
А мы не ждём зимы иной,
Лишь нашей – настоящей.
*аналой – стол, на который во время богослужения
кладется церковная утварь для венчания
9.
В память о Василии Макаровиче
Что за сказочный вид здесь, в предгорьях Алтая.
Замирает душа и звенит тишина.
А над Сростками нежно закат догорает,
Берег быстрой Катуни целует волна.
И Шукшин на Пикете, на самой вершине,
Чуть прищурил глаза да усмешка в устах,
Бронза дарит тепло, что в душе не остынет,
Ветер песни поёт, не нуждаясь в словах.
И босой, словно в детстве, весёлый и сильный
Наблюдает Макарыч: «Вы тут земляки,
Всё, что надо, на год запасли, накосили?
Иль, совсем извелись на селе мужики?
Быть крестьянином, знаю, судьба не из легких!
И мозолистость рук, что больное клеймо,
Привязала меня и к земле, и к берёзкам.
От родимого края оторваться не мог…
Потому-то и снился в московской квартире
Центр земли в милых Сростках, у пыльных дорог.
Чугунок на столе и картошка в мундире,
Да махорки забытой едучий дымок.
Никогда не пленяла меня заграница -
Ни проспекты её, ни стальные дома.
Мне б увидеть скорее знакомые лица
И прижаться щекой, и сказать: «Здравствуй, Ма…»
Непутёвый? Ну, да, – ни отнять, ни прибавить!
Коль пахать - так пахать! Коль рубить - так сплеча!
Не умел никогда ни вилять, ни лукавить,
Потому и сгорел как под ветром свеча...
Старый коршун парит над безмолвным Пикетом,
Устремляя сквозь землю пронзительный взгляд.
На исходе июль - хвостик жаркого лета.
Отгорит, догорит, ну а там - листопад...
10.
Явившись в разгаре лета
На свет желторотым птенцом,
Я не был рожден поэтом,
Но пахарем и жнецом.
Своей не противясь сути,
Шагал по земле, не скользил,
Извечно по локоть в мазуте
И по колено в грязи.
Но как-то на мертвом поле,
Заплакав, запев ли навзрыд,
Вдруг понял я, что у боли
Тоже есть рифма и ритм.
ОСЕННЕЕ
Из волны прибрежной лепета
Не поймёшь и пары слов…
Надо мною гуси-лебеди
С шумом пробуют крыло.
Клонятся ракиты сонные,
Лист роняя на плечо.
И уже почаще сомики
Попадают на крючок.
С каждым днем грустней да ветреней,
Словно бы перед грозой…
Утекают дали светлые
Без следа за горизонт.
ОТПУСТИ
Это счастье с ума свести
Обещает меня вконец…
Отпусти меня, отпусти!
Хоть на воле я не жилец.
Где в достатке и корм, и сон,
Но в чужой ладони – ключи,
Я заботою поражен,
От которой - неизлечим.
Слабым крыльям не донести
Тихий вздох на простор полей…
На погибель, но – отпусти.
Не жалей меня… пожалей…
СУББОТА НА МОЧИЩЕ
Как огромнейшие ручища
Растянули в полнеба саван –
Заплелись дымы над Мочищем
И легли до горы до самой.
А сосед мой в одном исподнем
Мельтешит, как вошь на аркане.
Это значит, что день субботний
И повсюду топятся бани.
Я и сам, притулясь на чурочке,
Все вдыхаю запахи разные.
На душе ж такое предчувствие –
Как пред самым великим праздником.
А закатится солнце лучистое –
Ты поймешь: день прошел недаром.
И подвыпившие, и чистые,
Мы друг другу все: «С легким паром!»
ПЕТЬКА
В фуражке клетчатой, с лопаткою под мышкой,
Вышагивая, словно генерал,
Сосед мой, Петька, маленький мальчишка
За ручку с мамой по двору гулял.
И вдруг при взгляде на детей счастливых –
Там с ними папы! Все им нипочем! –
Он как-то не по-детски сиротливо
В карман пальтишка сунул кулачок.
Кто в этом виноват – поймет не скоро.
Вот что не защищен – скорей поймет.
А эта самая «защита и опора»
Совсем другою улицей идет.
Идет и вдруг увидит: кто-то нежно
Хранит тепло мальчишеской руки.
И так же сиротливо и поспешно
В карманы брюк засунет кулаки.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Из церквушки старенькой два иконокрада
Выкрали икону, Светозарный Лик.
За границу прОдали. Значит, без возврата…
Как дитя от матери силой увели.
Неуютно образу на чужой землице.
Да от дома клетке кто же будет рад?!
Если и подходят, то не помолиться, -
Только прицениться. Бросить цепкий взгляд.
И от этих взглядов, жадных да недобрых,
От торгов да споров, чья верней цена,
Потемнели краски, исказился образ.
Лика Светозарного боле не узнать.
С той поры далекой лет прошло немало.
И, увы, немало поменялось мест.
Но путем неведомым вновь она попала
В старую церквушку на родной земле.
На великий праздник, аккурат на Пасху,
Поклониться Богу люди шли и шли.
И случилось чудо: засияли краски
И замироточил Светозарный Лик.
ОТЦЫ И ДЕТИ
Так повелось на белом свете
С каких-то неизбывных пор:
Между собой отцы и дети
Ведут неразрешимый спор.
Одни у жизни на излете,
Еще держа в руках концы,
Вздыхают горько: «Что поете,
Вы, мокрогубые юнцы?!
Порастеряли страх да совесть,
Копытцем слабым землю взрыв?
От вашей музыки бесовской
Мир полетит в тартарары».
В ответ им, хоть и без обиды,
Но рубят твердо голоса:
«Папаша, ваша карта бита!
Иное время на часах.
Отгорьковал ваш век полынный:
То гололед, то недород…
Пора кончать тянуть волынку,
Когда вперед труба зовет!»
Спор этот, то горласт, то вежлив,
Не прекращается века…
А что же мир? Стоит, как прежде.
Стоит пока…
ЗЛО
Ну почему сегодня снова,
Когда и солнце, и ручьи,
Всего одним недобрым словом
Я вышиблен из колеи…
И воздух показался горше.
На сердце горкою – зола.
Людей хороших всё же больше…
Откуда ж в мире столько зла?
Ответ, он в мудрости народа,
Как вечность стар и вечно свеж:
Зло – ложка дёгтя в бочке мёда.
Всего-то… А попробуй, съешь…
РОДИНА
Как банный лист прилип я к месту, вроде бы.
Друзья завидуют. Надеюсь, что не зло.
Но не могу сказать: моя вторая родина,
Хотя мне здесь уютно и тепло.
Ну, что еще мне нужно, в самом деле?!
Да только снится, видимо, не зря
И завыванье мартовской метели,
И золото прощанья сентября,
Уютная церквушка на слиянье
Катуни с Бией, наших чудных рек,
Родных берез закатное сияние,
По грудь пушистый и искристый снег…
И пусть немало верст тобою пройдено,
И грузом за спиной висят года,
Не может быть второй иль третьей родины.
Она у нас - одна. И – навсегда!
ОХОТА НА ВОЛКОВ
Когда нет сил разжать тиски оков
И, словно зверь, судьбою загнан в угол,
Врубаю я «Охоту на волков»,
Кроша эмаль, сжимаю с хрустом зубы.
Когда отбриты все пути назад
И стынут впереди курки на взводе,
То маячками жёлтые глаза
Волков меня из-под флажков выводят.
Я вслед за стаей устремляюсь в бег,
Из тела страх по капле с потом выжав,
И плавлю животом кровавый снег
С одной лишь целью: вырваться и выжить.
И обретя неистовство и раж,
Едва лишь ухом поведя на выстрел,
Со стаею ложусь в такой вираж,
С которого б живым не всякий вышел.
И вновь вдохнув свободы глубоко,
Зализываю раны звёздной ночью.
Коль не было б «Охоты на волков»,
Возможно, жизнь моя была б короче.
ЧЕЛОВЕК – ЧЕЛОВЕКУ
Закаленные школой и жизнью,
Заучили мы на зубок,
Что в проклятом капитализме
Человек человеку – волк.
Этот лозунг мы знали твердо,
Как правдивейшую из правд.
А у нас,- отвечали гордо,-
Человек человеку – брат.
Так на самом деле и было.
Жили, может быть, рая близь.
Но какою-то злою силой
Нас вогнали в капитализм.
Враз сменились и гимн, и знамя.
И, нырнув в бурлящий поток,
Мы на собственной шкуре узнали:
Человек человеку – волк.
Жить по волчьим законам – не гоже.
Но средь всех потерь и утрат,
Я надеюсь, что станет все же
Человек человеку – брат.
РУССКИЙ ЯЗЫК
Как нашим языком не поразиться,
Коль охнет бабка, притворяя дверь:
"Мычит, собака, а не поросится..."
Попробуй, догадайся, что за зверь...
Вот так сведя условность и дословность,
Порою забредешь в такую тьму!
Друг друга понимая с полуслова,
Мы сами не понятны никому.
Какой же нужен изощренный разум,
Чтоб объяснить попробовать суметь
Такую замечательную фразу:
"Всё руки не доходят посмотреть..."!
ВЕТКА СИРЕНИ
Ветка сирени упала на грудь,
Милая Клава, меня не забудь... (народное)
Кто мыслит так мелко! Кто любит так слабо!
И чувствам его не хватает масштаба.
Что - ветка сирени? какие дела? -
И ветка завяла, и память ушла.
Вот я о любви заявлю по-другому.
Я дуб вековой подпилю возле дому.
Ты вечером выйдешь послушать гармошку,
А дуб - на тебя. Твое тело - в лепешку.
Конечно, тебя соберут, словно в сказке,
И будут возить на прогулку в коляске.
И вдруг провезут мимо старого пня... -
Уверен, по гроб не забудешь меня!
К ВОПРОСУ О ТЕХНОЛОГИЯХ
Не мастер я по части технологий,
Но интересный мучает вопрос...
Вот, для примеру, мой сосед, Володя,
Свой холодильник с Токио привез.
Как не откроешь, блин, он вечно полный.
И ветчина, и фрукты, и икра...
Ну молодцы! Ну, блин, дают японцы!
А наши ж не умеют ни хрена.
Мой холодильник хоть размеров детских,
Времен советских. Даже не застой.
Но чувствую, что есть в нем недоделки...
Как не откроешь, блин, - всегда пустой!
НА КОНЧИНУ МОЕГО ДЕДА НАУМА
Занемог к исходу лета,
В осень безнадежно слег,
Исходив землицу эту
Всю, и вдоль, и поперек.
От колка и до обрыва
Век пахал ее, одну,
С пятилетним перерывом
На треклятую войну.
До ломоты гнул здесь спину,
Здесь дневал и ночевал…
Каждый холмик и ложбину,
Как ладонь свою знавал.
На пути не ставил засек,
Коли путь тот прям и прост…
Здесь его и дом, и пасек,
Здесь и выгул, и погост…
Прежде чем остынуть венам,
Наяву все слушал он
Шелест скошенного сена
Да тугой пчелиный звон.
УСТАЛА БЕДНАЯ ДУША…..
Устала бедная душа….
Вокруг – все горше.
В который раз твержу ей: «Ша!
Ни строчки больше!»
Но всякий раз она мне вдруг
Напоминает:
«С креста не сходят, милый друг.
С креста – снимают»
РОДИНА
Как банный лист прилип я к месту, вроде бы.
Друзья завидуют. Надеюсь, что не зло.
Но не могу сказать: моя вторая родина,
Хотя мне здесь уютно и тепло.
Ну, что еще мне нужно, в самом деле?!
Да только снится, видимо, не зря
И завыванье мартовской метели,
И золото прощанья сентября,
Уютная церквушка на слиянье
Катуни с Бией, наших чудных рек,
Родных берез закатное сияние,
По грудь пушистый и искристый снег…
И пусть немало верст тобою пройдено,
И грузом за спиной висят года,
Не может быть второй иль третьей родины.
Она у нас - одна. И – навсегда!
11.
Я иду по тайге
Свет с востока скользит по вершинам седым.
Расцветает лучей золотистая пряжа.
И ночного тумана таинственный дым
Уплывает покорно к подножию кряжа.
Я иду по тайге, полной грудью дыша.
Шёлк ночи ускользает от всполохов света.
Просыпается день в добрый час, не спеша
Лёгким взмахом зари наступившего лета.
Вдохновенно поёт Каракольский шаман
Про легенды отцов, про лазурь небосвода.
Мелодично ему подпевает варган
Про духовный Алтай, где гуляет свобода.
Дружелюбный простор. Романтичная даль:
Изумительной флоры ярчайшая лира.
Необъятная взору таёжная шаль –
Драгоценный ларец затаённого мира.
На колоннах любви здесь царит красота,
Удивительной воли – надёжные своды,
На фундаменте веры – души чистота,
И внушительный трон идеальной природы.
Принимает в объятья прохладная тень.
Восхищаюсь тайгой, словно девственным садом.
И встречает меня благородный олень
На тропе, что плутает кедровым распадом.
По холмам расстелился цветастый платок –
Символический стиль уникального кроя.
Пью судьбы благодатный чудесный глоток,
И люблю край родной, словно что-то святое.
Соок - Таадак
Нет ни лешего, ни беса.
Ночь угрюмая длинна.
Над стеной густого леса –
Полусонная луна.
Лишь хрустальной сединою
Светит ярко Млечный Путь
И чарует красотою…
Только Старцу не уснуть:
По-хозяйски строгим взором,
Пробираясь меж ветвей,
Край исследует дозором
Щедрый зимний чародей.
Он неслышными шагами
По махровому холсту,
Непролазными снегами,
Сквозь немую темноту,
В свете звёзд, морозцем вея,
Ускоряет ночью шаг.
И молчком, шуметь не смея,
К нам идёт Таадак-маг.
Соок-Таадак – алтайский Дед Мороз.
(соок – мороз, таадак – дед)
Маг - волшебник
12.
Судьба на двоих
Меняются годы в стремительном ритме,
Мне здесь довелось и работать, и жить!
Пусть только удачные сложатся рифмы,
Алтаю стихи я хочу посвятить!
Судьбой на двоих мы с ним накрепко связаны,
Всем сердцем Алтай - я с тобой!
Тебе одному вдохновеньем обязана,
Твоим уголкам, край родной!
Где звон родников, перекличка кузнечиков,
Где небо без края и свежесть озёр!
Дорог километры бегут быстротечные…
Да в горы, без устали, в синий простор!
Там чудо – маральника снова цветение!
С ним нежность, надежды, дыханье весны
Рождают не зря и восторг, и смятение,
И чувствами яркими души полны!
Храни, мой Алтай, красоту первозданную,
Мне дорог до боли общения миг!
Любые вершины пусть будут желанными,
Что каждый из нас в своей жизни достиг!
От тебя, милый край, никуда не уйти!
Комариный мой край,
Милый Быстрый Исток,
Ты берёзовый рай,
Родниковый глоток.
В том краю над водою
Что-то шепчет ветла,
Ей под ноги ковром
Постелилась трава.
Летом здесь в небеса
Луговые цветы
Смотрят, бусы стряхнув,
Серебристой росы,
То горят огоньками
От дороги маня,
То гулять на увал
Приглашают меня.
Я в охапку беру
Звёздно-белый букет,
Я ценю, милый край,
Твой цветочный привет,
И берёзки родные,
Что листвой шелестят,
И клубники глаза,
Что так чисто горят!
Неба синь и озёр
Неподвижная стынь,
Здесь пшеница и рожь,
Здесь осот и полынь,
Половодий весенних
Суета-маята
И обских берегов
Щедрость и красота.
Среди этих чудес
Довелось мне расти.
От тебя, милый край,
Никуда не уйти!
На просторы твои я
Рушники настелю,
Я тебя, милый край,
Всей душою люблю!
Комариный мой край,
Милый Быстрый Исток,
Ты – берёзовый рай,
Родниковый глоток,
Ты Алтая частица,
Дорогая земля,
И на этой земле
Буду счастлива я!
Памяти Валерия Золотухина
Есть Валерий!
Ты ушёл накануне апреля,
Распрощавшись с последней весной…
Ты ушёл. Только я почему-то не верю,
Что теперь тебе дом мир иной.
Что теперь никогда из далёкой столицы,
Не дождаться тебя землякам,
Только звон колокольный струится
По утрам по богатым обским берегам.
И распахнуты храму Покрова навстречу
Наши души, дела и сердца!
Всякий в мире, я знаю, не вечен,
Важно светлым свой путь прошагать до конца!
Неустанно любить эту милую землю,
Заводным быть, как новый мотор,
По - иному тебя я уже не приемлю,
Человек, гражданин, всем известный писатель, актёр!
Сто дорог исходил ты по свету похоже,
Но дороже любых самых торных дорог
Была та, что вела тебя утром погожим
К малой родине милой, в родной Быстрый Исток!
Видно силы ты брал у алтайского хлеба,
А живою водой Обь поила река!
О тебе говорим: "ЕСТЬ!" Валерий, а не "был"!
Золотухин от "золото" наверняка!"
Пусть же каждой весной возвращаются птицы,
Предвещая в природе пробуждения час!
Тот, кто родину любит, тот тобою гордится,
Слышишь, колокол вторит: "Есть Валерий у нас!"
Звени, Покровский фестиваль!
Украшен праздник листопадом,
Когда уже светлеет даль,
И паутинок тонких нити
Сплетают чудную вуаль.
Он озарен особым светом
Таланта, творчества, добра,
А самой главною приметой
Звенят с утра колокола!
Они зовут на встречу с чудом,
И стар и млад сегодня рад:
Быстрый Исток тепло встречает
Его величество театр!
И в храм на праздничную службу
Народа движется река,
Благодаря огромной дружбе
Села, Алтая, земляка!
А завтра холод зимних красок,
И снег, и слякоть во дворе,
И до весны заснет природа
Под шум страниц в календаре.
Пока же улиц не накрыла
Покрова кружевная шаль,
Духовной радости светило -
Звени, Покровский фестиваль!
Над речкой детства кружит осень,
И катит волны Обь река,
А фестиваль гостей встречает
И вспоминает земляка!
И пусть его умчала юность
В Москву, в далёкие края,
Он был тебе достойным сыном,
Земля моя!
Памяти В. М. Шукшина
К Родине с любовью
Вновь замирает под пером строка,
Мне к Родине – с надеждой и любовью!
Судьба её, как пуля у виска,
Не правдой обозначена, а кровью!
Мне ж так мила берёзок теплота,
Калин несмелых чудные приветы,
Сердец людских святая доброта
Лучится здесь особым, чистым светом!
Но жизнь идёт не в цену, за пятак,
Что за напасть на нас опять свалилась?!
И деревенский чудик чудит так,
Как никогда и Шукшину не снилось!
У сёл такая сложная судьба!!
А сколько душ в кольце противоречий!
И иссушила мир труда борьба
На рубежах эпох, имён, столетий!
От Шукшина прошло немало лет,
Но юность по весне зовут дороги,
И в сёлах потихоньку гаснет свет…
А встретят ли здесь завтра на пороге?!
Не подлежит ревизии любовь!
И совесть пересмотру не подвластна!
Работа? Да. Работа! Руки в кровь!
Во благо и во имя! Не напрасно!
Рождает жизнь и песни, и мечты,
И истина предстанет завтра древней:
Душа народа с правдою на «ты»,
Россия начинается с деревни!
С такой, где мать качала Шукшина,
Где было горе выпито до дна!
С такой, откуда вышел не один
Родной страны моей достойный сын!
Светлой памяти погибших бойцов
15-ой Гвардейской кавалерийской дивизии по воспоминаниям дочери кавалериста Платицыной Алевтины Романовны
Война девчонке не приснилась
Девчонке Альке не приснилось,
Как сбруя бряцала в ту ночь.
Сказал отец: «Беда случилась.
Ну что же, оставайся, дочь.
Погладил бережно рукой,
Жест этот выше всех похвал!
Прижался выбритой щекой
И, как для взрослой, продолжал:
«Зовут военные дороги
Меня и моего коня.
Отечество сейчас в тревоге,
Во власти дыма и огня»
«Прощай!- обнял он крепко маму,-
Дай Бог уходим в добрый час!
Ты дочь учи. Она упряма,
Но и смышлёная у нас»
Вздохнул, слезу смахнул украдкой -
Негоже сильным раскисать!
Своим гордилась Алька папкой,
Таких и брали воевать!
Закончен немудрёный ужин-
Весь разговор о ней – войне.
Друзья гвардейцы вышли в стужу,
Пока что каждый на коне.
Казан недоброю приметой
Остался с дыркой в чёрном дне…
Заснула дочь под лунным светом
В недоброй, чуткой тишине.
Шли дни и годы торопили,
Но не было войне конца,
И похоронки часто были
Бедой у отчего крыльца.
Но, как бы трудно ни бывало,
А мужа помнила наказ
Жена, что вдруг вдовою стала,
И Алька шла из класса в класс.
В госпиталях перед бойцами
Любила петь и танцевать.
Зачем глаза полны слезами?
Артисты не могли понять.
Она пришла тогда – Победа,
Плеснула радости волна,
Не зачеркнув былые беды,
Вздохнула всё-таки страна!
А на далёкой Украине,
Где пал боец с его конём,
Встал обелиск. Стоит ли ныне?
В селе, что было под огнём.
И там, где памятью дышала
Земля, побитая свинцом,
Девчонка Алька побывала,
Как будто встретилась с отцом!
И всем гвардейцам поклонилась,
Что с ним погибли в том бою.
Война девчонке не приснилась,
Войну вписала в жизнь свою.
И в памяти её хранится,
Та ночь, когда ушёл отец…
Он и сегодня Альке снится
Бессмертной гвардии боец!
Пусть будут ныне безмятежны
Сны подрастающих детей,
И не коснётся душ их нежных
Ни боль, ни горе матерей!
16.
ПИВОВАРКА
Не счесть озёр и рек в краю чудесном!
Есть реки небывалой красоты:
Спокойные и тихие, как песни;
Есть – бурные, лихие: с высоты
По горным склонам мчатся, вызывая
Шум пенных волн и водопадов гул.
А речка Пивоварка – городская,
С простой пропиской – город Барнаул.
Из парка незаметною тропинкой
Шагнула в городской водоворот
В обнимку с «барнаульскою Неглинкой» –
Хранительницей тайн подземных вод.
То весело журчит, сверкает ярко,
Купаясь в свете солнечных лучей,
То спит в тени заброшенного парка
Среди берёз и старых тополей.
С доверчивой, открытою улыбкой
Заглядывает в лица горожан,
Не ведая, как мелочны и зыбки
Бывают души, как велик обман.
Вот чьи-то злые руки выливают
Помои – в русло речки, в камыши;
Зелёный берег в свалку превращают –
В подобие своей больной души.
Дырявой, грязной обувью пиная,
Разбрасывая пластик и стекло,
Проходят вдоль речушки, убивая
Всё то, что в ней плескалось и росло.
Исчезла рыба – все речные виды,
Нет в заводях ни уток, ни гусей.
Остались униженья и обиды
На чёрствых и безнравственных людей.
Лишь ивы и раскидистые клёны
Заботливо склонились над водой,
Да утренний туман порою сонной
Над ней витает дымкой голубой.
Мы любим Барнаул, но оказалось, –
Родную речку бросили в беде.
...Как хочется, чтоб небо отражалось
В спокойной, тёплой, ласковой воде,
Чтоб плыли мимо солнечной опушки
Кораблики и девичьи венки,
А добрая и светлая речушка
Не помнила удары и плевки.
И верится: в забытом старом парке
Разгонят тьму цветные фонари,
А в чистой и прозрачной Пивоварке
Заплещутся ерши и пескари.
18.
Мой Алтай
Поэтический цикл
Алтайские просторы
Нет предела алтайским просторам,
что на юге Сибири легли,
жемчугами рассыпав озера,
ленты рек в косы леса вплели.
Кулундинскую степь на востоке
сменит бор из смолистых стволов,
и овражек с ручьём неглубоким,
и околок с поляной цветов.
На степные равнины веками
смотрят горы, величья полны,
посылая порой с облаками
им приветы и плески волны
горных рек, что стремятся в низину,
становясь полноводной рекой.
Величавой природы картину
наполняют и мощь, и покой.
.
Очарован твоей красотою,
о тебе я пою, мой Алтай.
Называю счастливой судьбою
быть частицей твоей, милый край!
Мой город
Дверь вокзал широко распахнул,
привокзальная площадь гудит.
Как я рада тебе, Барнаул,
ты – начало большого пути.
На проспектах потоки машин,
суета горожан допоздна.
В сквере красные кисти рябин
мне кивают, как будто родня.
На своей остановке сойду
и пройдусь, никуда не спеша.
Запоёт – только вот не пойму –
то ли сердце, а то ли душа.
Узнают меня улица, дом.
Или это придумала я?
Город мой, ты мне с детства знаком,
навсегда я частичка твоя.
Возвращаясь сюда много лет,
на одной себя мысли ловлю:
мест роднее и ближе мне нет,
я тебя бесконечно люблю.
В горы!
Чуйский тракт, словно ленточка, вьётся.
Отмеряют столбы километры,
Звонкой песней Катунь отзовётся,
Да закружат алтайские ветры.
От равнин, городов уезжая,
Окрылённые чистой мечтою,
Мчимся в сказочный мир гор Алтая
К чудесам прикоснуться душою.
Здесь повсюду витают легенды,
Беловодье затеряно где-то,
Седоглавых хребтов монументы
Не дают на вопросы ответа.
Сила гор принесёт очищенье,
Забываем обиды и ссоры,
На душе лишь восторга мгновенья.
Их без счёта подарят нам горы!
Я уехала в горы
Я уехала в горы,
Вы меня не ищите,
Ни к чему уговоры.
«В добрый путь!» - мне скажите.
Там вдоль Чуйского тракта
Разливается сила,
Под лучами заката
На Катуни красиво!
Упираются горы
Головой прямо в небо.
В пустоту разговоры:
Это быль или небыль?
За подъемом подъемы
И следы камнепада.
Воздух будто объемный,
Ощутить его надо.
Воспарил над вершиной
Царь воздушных потоков,
И несется орлиный
Гордый царственный клекот.
В душу рвутся мотивы
Вольно-сказочных песен,
Мир без этой картины
Нам становится тесен!
Озеро Ая
Среди гор, где легенды витают
И Катуни стремится поток,
Встретит ласково озеро Ая,
Этот райский земли уголок.
Рассмеётся волна,
Нам опять не до сна,
Нас беседка любви приглашает,
И гитары струна
Нежной страсти полна,
К звёздам песню любви посылает.
Это озеро – чудо Алтая,
Горы встали по кругу стеной.
Здравствуй, озеро дивное Ая,
С чуть заметною нежной волной.
Воды Аи чисты и прозрачны,
В них купается дева – Луна.
И по лунной дорожке за счастьем
Мы готовы скользить до утра.
В дорогу
Вновь позвала меня с утра дорога
Туда, где горы выше облаков,
Катунь в объятьях скальных берегов.
Для встречи с ними не ищу предлога.
Над Чуйским трактом дымка из тумана,
Бийск остаётся за моей спиной,
А впереди над вечной тишиной
Барометр - вершина Бабыргана.
Погоду ясную нам предрекая,
Алтая духи благосклонны к нам.
Семинский ждёт нас и Чике-Таман.
И красный Марс - изюминка Алтая.
Алтайский Марс
Под ногами красная планета.
Сон, реальность, сказка или быль?
Солнышком июльским разогрета
Кружится космическая пыль.
Без скафандра, в розовой панаме,
В старых кедах, за спиной рюкзак
Я иду по внеземной поляне,
До сих пор не верится никак.
Ни цветка, ни деревца, ни травки,
Был вулкан, но, видимо, угас,
Можно здесь готовить для отправки
Астронавтов на планету Марс.
А пока туристы топчут тропы,
Оставляют пыльные следы.
Астрономы смотрят в телескопы:
Долог путь с Алтая до звезды.
24.
СРОСТКИ
Над Москвою — латай, не латай! —
хляби неба разверсты.
Ну, а мой самолёт — на Алтай,
где берёзки стоят, как невесты.
С высоты, как зелёный паркет,
предстают огороды.
Вот — гора под названьем Пикет,
Вот — скопленье народа.
Свои души раскрыв, как мошну,
где хранились краюшки достатка,
вся Россия идёт к Шукшину,
принося себя в дар без остатка.
Мне б понять — ну, хотя бы на треть! —
наши грустные были:
почему надо лишь умереть,
чтоб тебя — полюбили?
Несть в Отчизне талантам числа!
(Только нет им — и ходу.)
Затопили страну волны зла.
Чем спасаться народу?
Где найти необманный ответ:
как нам жить в мире этом?..
И идёт вся страна на Пикет —
к Шукшину. За советом…
Ну, а завтра опять: «Улетай!» —
жизнь потребует хмуро.
И глядит нам вдогонку Алтай —
по-шукшински, с прищуром...
МОРОЗ И СОЛНЦЕ
(Подражание Пушкину)
Мороз и солнце; день — чудесный!
Слетает с веток снег отвесный,
сверкая в солнечных лучах.
Порхают птицы над кустами.
Снег, как манто, лежит пластами
у стройных елей на плечах.
Расставшись с мятою постелью,
крестьянин варит от безделья
тайком в сарае самогон.
Его супруга, пьянку чуя,
у дочки нынче заночует,
посколь в хмелю — дерётся он…
В снегу сады, дома и крыши,
он бахромой свисает свыше
от самых Божеских палат.
(Словно Самим Творцом он вышит,
как вологодский дивный плат…)
Мир чист — и так благообразен —
словно священник в белой рясе,
несущий весть о Рождестве.
В снегу Мытищи и Калязин,
Москва, Алтай, Большие Грязи.
Простор стерилен и прекрасен!..
И — как на призрачном каркасе —
повисло солнце в синеве.
Земля сияет ярче рая!
Бела, как белая свеча.
Летят снежинки, замирая…
И лишь над крышею сарая,
собою небо подпирая, —
столб дыма, словно каланча,
торчит, безгрешность попирая…
И слышен запах первача.
Такая тишь, что слушать больно!
Шагнёшь с крыльца — и вдруг невольно
замрёшь, как чуткий дикий зверь,
что шёл к селу тропой окольной…
Но тут — в горячке алкогольной
мужик пинком откроет дверь.
Он из сарая выйдет гордо
с пылающей, как факел, мордой
и от восторга скажет: «М-мля-я-я!..»
И, слыша шаг его нетвёрдый,
замрёт испуганно земля.
Но, как отец — любовно-строго —
взирает высь глазами Бога
на мир, на нас, на мужика,
на даль, где стелется дорога
бескрайней, чем сама тоска —
длинна, светла и далека;
на Русь, что прямо от порога
течёт, как в синих льдах река,
сквозь годы, горе и века —
туда, где жизнь легка-легка,
и от начала до итога —
звонка, пряма и высока
судьба сияет, как строка,
что написал шалун прелестный:
«Мороз и солнце; день — чудесный!..»
АЛТАЙСКАЯ ПОЭМА
1.
В широких просторах Алтайской земли
трёх каменных баб землепашцы нашли.
Их выпахал трактор, ведя борозду.
Он путь на Полярную правил звезду,
вдруг сталь скрежетнула, мотор «зачихал»,
и понял парнишка, что он – отпахал.
Он трактор покинул, пошёл выяснять,
нельзя ль будет лемех зазубренный снять,
а новый – поставить?.. И в лунных лучах –
увидел вдруг слёзы в открытых очах.
Зажёг он фонарь, и под плугом возник
нездешней красавицы каменный лик –
из камня причёска, из камня глаза…
Откуда ж у бабы живая слеза?
И тут – будто голос раздался в ответ:
– Мой милый! Слезе этой – тысяча лет!
Её породили обида и боль,
что душу мою выжигают, как соль.
В орде Шарукана я розой цвела,
лицом смуглокожа, душою – светла,
скакала степями на пылком коне,
сам Тенгри небесный был ласков ко мне.
Любовной поры я достигла тогда.
Четырнадцать лет – вот невесты года!
Всё краше я делалась день ото дня…
И ханский племянник приметил меня.
Он был, точно жаба, противен и глуп,
свисала всё время слюна с его губ,
на толстых щеках жир застывший блестел,
и день ото дня он всё больше толстел.
Он просто мне шагу ступить не давал,
он трезвый и пьяный ко мне приставал,
завидев меня, он кричал во всю мочь:
«Ты будешь моею в ближайшую ночь!»
Красивое тело – высокая честь!
Все требуют ласки, суля взамен – месть.
Уж лучше родиться хромой и косой,
чем злить сластолюбцев своею красой…
2.
Однажды под вечер в реке Сюурлюй
я мылась среди серебрящихся струй.
Ласкала мне тело речная вода,
всходила на небо ночная звезда.
В камнях разбиваясь, журчала река,
текли птичьи посвисты из ивняка,
кузнечиков трели звенели в ушах…
И я – не услышала вкрадчивый шаг.
Он бросился в воду, от страсти дрожа,
он мял мои груди, смеясь и визжа,
потом на плечо, как мешок, положил
и быстро на берег со мной поспешил.
Ступив лишь на сушу, он бросил меня,
как всадник добычу кидает с коня,
и вслед навалился, подобно скале,
меня припечатав былинкой к земле.
Я с детства свободой питала свой дух,
меня просто так не возьмёшь на испуг!
Я землю рукою хватала в тоске –
и камень попался мне в мокром песке.
Не помню, как пальцы зажали кремень,
мой ум заслонила обида, как тень,
взмахнула рукой я – послышался хруст –
и труп откатился под ивовый куст.
Схватив своё платье, я бросилась прочь,
надеясь, что даст мне укрытие ночь,
и мчалась на проблеск Полярной звезды,
пытаясь себя увести от беды.
Но стоило Тенгри над полем взойти,
сто конников мне перекрыли пути,
мой след отыскав по примятой траве…
Мать мёртвого сына – была во главе.
3.
О боги! Как больно и вспомнить о том,
как били меня сыромятным кнутом,
как лопалась кожа на юной спине
и кровь, запекаясь, струилась по мне.
Избитая вся, я упала в траву,
едва сознавая: живу – не живу?
Казалось – сам воздух стал едким, как соль,
и мне доставляет мученья и боль.
Но этим не кончились муки мои –
и в час, когда в ивах поют соловьи,
за ноги к коням привязали меня
и плетью огрели их, в поле гоня!..
Не стану описывать, что в смертный час
пришлось мне узнать… Просто мир вдруг погас,
как будто, безмерно сочувствуя мне,
сам Тенгри светить перестал в вышине.
Не помню, как долго влачили меня
два мчащихся полем безумных коня,
но, выдохшись и бесконечно устав,
они возвратились в знакомый им стан.
Я помню пронзивший Вселенную крик –
то мать моя мой изувеченный лик
узнала в притащенных в лагерь кусках…
И разум её опалила тоска.
В безумстве схватила она острый нож
и бросилась к вежам сановных вельмож,
вбежала в шатёр, где жила мать того,
кто вызвал причину конца моего.
Там мёртвой горой мой обидчик лежал.
В лампадах – огонь желтоватый дрожал.
Над траурным ложем, как ива к воде,
убитого мать наклонялась в беде.
«Он был некрасив, толстозад, толстогуб,
отчаянно глуп и чудовищно груб, –
сказала она, сидя в позе одной. –
Он был – идиот. Но он сын мой родной…»
4.
Что дальше случилось – не видел никто.
В преданьях народа осталось лишь то,
как в центре становища вспыхнул шатёр,
пылающий, как погребальный костер.
На месте пожара в золе и в пыли
три мёртвые тела позднее нашли.
Средь них – мой насильник. А прямо на нём –
сожжённая яро пылавшим огнём,
его обожавшая мать, не дыша,
с торчащей в груди рукояткой ножа.
А рядом, найдя себе вечный покой,
лампаду зажав обожжённой рукой, –
там мать моя узнана всеми была.
(Она-то огонь всюду и пролила!..)
На память об этом, спустя много лет,
чтоб время не стёрло бледнеющий след,
ваятель три камня из речки достал
и наши три лика на них изваял.
Взгляни на меня – видишь слёзы мои?
Когда в ивняках запоют соловьи,
ты вспомни, как наша судьба коротка.
Лишь боль никуда не уходит века.
Раскрой свои веки пошире, мой друг.
Ты рад ли той жизни, что видишь вокруг?
Мир вновь некрасив, толстозад, толстогуб,
отчаянно глуп и чудовищно груб.
При том – уязвим (можно камнем убить!).
И страстно любим (как его разлюбить?).
Знать, нету другого исхода у нас,
как вместе сгореть в погребальный наш час…
5.
…Парнишка встряхнул головой – и дурман
развеялся, словно над полем туман.
Вот трактор. Вот взрытые плугом поля.
Вот близкая сердцу родная земля…
У нас за спиною – века и века!
Там память столетий течёт, как река.
Там гибли народы в огне и в крови,
душою стремясь к красоте и любви.
Пусть время ведёт себя, как идиот,
паши свою землю, люби свой народ,
работай, чтоб мир этот радостней стал
и нас сыромятным кнутом не хлестал.
Отчизна моя! Ты меня не забудь,
пусть будущий пахарь найдёт как-нибудь
мой каменный лик посреди борозды
при свете далёкой Полярной звезды.
Что проку любить на земле и страдать,
коль это – столетьям нельзя передать.
29.
Алтай
Здесь горы высокие грозно стоят,
Питая долину ручьями,
Здесь трав серебристых хмельной аромат,
И ели с седыми плечами,
Здесь солнце лениво ползет из-за гор,
Играя с деревьями в прятки,
И дремлет заснеженный вьюгами бор,
И звезды горят, как лампадки.
Грохочет победно в ущелье река,
Неся свои вешние воды,
Здесь смотрят на землю орлы свысока
И рвутся птенцы на свободу.
И мы, как безумные эти птенцы,
Весной разлетевшись по свету,
Залечивать раны свои и рубцы
Вернемся на эту "планету."
Берендеево царство
Запорошит зима, да завьюжит,
Занесёт все тропинки снежком,
В вихре яростном сосны закружит
И уйдёт за лесов окоём.
В Берендеевом сказочном царстве
Поселится блаженный покой –
Спят деревья в нарядном убранстве,
Спит ручей подо льдом вековой.
Но лишь солнце согреет лучами –
Оживёт зачарованный лес,
На проталины брызнув лучами
И касаясь ветвями небес.
И наполнившись птичьим распевом
От зари до вечерней поры,
Нас поманит весенним пригревом,
Избавляя от грустной хандры.
Мы пойдём, словно малые дети
В эту сказку оживших чудес,
Точно зная – нет лучше на свете,
Чем весенний, проснувшийся лес.
Голубоглазая река
Меж ощетинившихся порослью гор,
Где отдыхают на вершинах облака,
Из недр глубинных вырываясь на простор
Течёт голубоглазая река.
Потоком свежим моет ноги древних скал,
Спокойной заводью зеркалит елей лик,
И солнца рыжего сверкающий овал,
И в белоснежной шапке величавый пик.
Откосов каменных причудливый узор –
Природы девственной незримые дела,
И восхищенный, и восторженный свой взор,
Я отвести от перекатов не смогла.
И первобытный крик, что вырвался из уст,
Разнёсся по ущелью, словно гром,
А я присела под калины алой куст,
На берегу реки скалистом и крутом,
И зачерпнув в ладони неба чистоты,
Плеснула брызгами хрустальными в лицо,
Увидев дивные природные холсты
Я поняла – здесь каждый станет Со-Творцом…
Любимый край
А тропинка вьётся в поле
По бескрайнему раздолью
И бежит река игриво у подножия горы.
Облака играют в салки,
Ветер – с солнцем в догонялки
И душа моя ликует от нехитрой той игры.
На лужайке жёлтый лютик,
Куст смороды – верный спутник
И поёт тихонько песню серебрящийся ручей.
Я в краю любимом этом
Загораюсь ярким светом,
Прикасаясь к древним скалам, возрождаюсь без врачей.
Мне воды хрустальной сладость,
Как по венам струйкой радость,
В белоствольном околотке – откровение миров.
А медовых трав объятья,
Словно свадебное платье,
Будто юность возвратилась из счастливых вещих снов…
В заповедном лесу
В заповедном лесу, у разлапистой ели,
Где в корнях вековых бьёт хрустальный родник,
Песню нежной весны звонко птицы нам пели
И выстукивал азбуку дятел-шутник.
Под небесным шатром переливом свирели,
В шелковистости трав изумрудной волны,
Нас качали ветра во хмельной колыбели,
Мы от сладости свежести были пьяны…
Умывало росой нас туманное утро,
А рассветное солнце, лучом золотым
Затерявшись во мху, словно в глади велюра,
Орошало сердца, как напитком живым.
В бесконечности дней заблудившись навеки
Мы остались в лесу том, средь каменных скал,
Улыбалась звезда, отмеряя парсеки
Из бездонного глянца озёрных зеркал…
Громатуха
Купалось солнце в заводи речной,
Цветные камни трогая лучами.
Безмолвие царило и покой
В уснувшем мире снега и печали.
Цветные блики шевелили гладь,
Лучились берега под ярким светом,
Устав весну улыбчивую ждать -
Белела верба робкая букетом.
Лишь солнечные зайчики гурьбой,
Шаля по перекатам в догонялки,
Вели с природой споры, как с судьбой,
Не веря загостившейся “гадалке”.
Но скоро от дыхания весны
В горах заплачут белые сугробы
И талыми потоками полны,
Бушуя забурлят речные воды…