Прошло несколько дней после встречи Чекмаря с Лешим. Погода стала меняться в сторону ухудшения и похолодания. Ночью уже были заморозки, днем солнце показывалось редко, стал моросить мелкий осенний дождь.
Чекмарь перед зимой поправил покосившееся крыльцо у избы, почистил печные трубы, русской и голландки, убрал огород под зиму, все, что горит собрал в кучу и сжег, где надо перекопал под зиму. Закончив приготовления к зиме, Чекмарь решил идти в гости к Лешему и кикиморам.
Каждый вечер Чекмарь открывал свой и жены Елизаветы сундуки и перебирал вещи, осматривал их и складывал из своего для Лешего, а из Елизаветиного для кикимор. Вещей было очень много: кофточки, платки, платья, туфли и две пары сапог, одни сафьяновые красные, а вторые черные, блестящие полусапожки. «Это тоже им, пущай пофорсят», — решил Чекмарь.
«Подарков набралось очень много, наверное, за один раз не донесу, — рассуждал Чекмарь. Придется делать две ходки, ведь не позовешь Лешего помогать. И деревенских мужиков просить о помощи никак не можно, Лешему и кикиморам это не понравится, не любят они общаться с людьми. Это уж как-то со мной Леша сошелся, придется тащить все одному».
Весь вечер допоздна Чекмарь собирался в гости, вещей было очень много. «Еще надо им взять побольше табаку, газет и десяток коробков спичек, и не забыть кикимурошкам взять тройного одеколона (Леша говорил, уж очень они любят его запах,) пущай пофорсят».
Чекмарь взял широкий цветастый пододеяльник, привязал к нему лямки и сделал из него большой вещевой мешок, который можно нести на спине за плечами, и стал складывать в него подарки. Как Чекмарь ни старался положить побольше подарков, все в мешок не поместилось, он весил для Чекмаря много.
«Но нести надоть, — решил он, — Да, нелегко мне будет доставить это все добро до вонючих болот, но раз решил сделать приятное кикимурошкам и Лешему, значит надоть делать». Чекмарь слов на ветер не бросает, он стал собираться почивать, чтоб завтра с утра идти в гости.
Проснулся Чекмарь, когда приёмник, висевший на стене, заиграл гимн России. Встал, оделся, подошел к умывальнику, сполоснул лицо, руки, вытерся висевшим рядом рушником, встал перед образами святых, перекрестился три раза, приговаривая: «Помоги, Господи, рабу божьему Михаилу в делах его». Молитвы Чекмарь не читал, но все церковные праздники соблюдал, на стене, рядом с численником, висел и церковный календарь.
За окном стояла поздняя осень. Вот-вот полетят белые мухи и накроют землю белым покрывалом. «Да уж, скорей бы зима, — подумал Чекмарь, — как-то спокойней, когда все под снегом, земля отдохнет, деревья тоже, вот токмо зверю тяжело перезимовать, а там снова весна и всё оживёт, засияет солнце, трава и листья на деревьях зазеленеют, начнутся полевые работы». Весну Чекмарь любил больше всех времён года и всегда её ждал.
Он хорошо позавтракал, попил горячего чая с разными травами, которых насобирал большое количество. Травы висели на чердаке избы вместе с банными вениками, и из лаза на чердаке всю зиму пахло вениками и мятой вместе с другими травами. «Ну, пора идтить в гости к Лешему и его кикиморам, ждут поди, обещал подарки принести и махорки с запахом тройного одеколона (Лешик говорил, что очень Кикимурошкам по нраву)». Чекмарь оделся потеплее. К вечеру уже стало холодать, а ночью уже должны быть заморозки. Надел большой вещевой мешок на спину. «Тяжеловато, — подумал он, — но сколько будет радости у Кикимор от принесенных подарков». «Ах старый пень, — как всегда поругал сам себя он, — Елизаветино любимое зеркальце с ручкой в красивой оправе забыл взять кикимурашкам. Пущай глядятся в него, Лизавета любила глядеться в него, вот пущай и они любуются на себя в него».
Чекмарь положил зеркальце в большой карман гимнастерки, вышел на крыльцо избы, поставил посох у двери, что означало, хозяина дома нет, и присел на лавку перед дорогой. «Ну, с Богом», — перекрестившись, сказал он и пошел к реке, где стояла его лодка, чтоб переправиться на другой берег реки Воронеж и продолжить путь к роднику, чтоб там отдохнуть, покурить и продолжить путь к поганым болотам, где обитали Леший и его кикиморы.
Лодка Чекмаря стояла на песчаном берегу реки, на замок он её никогда не ставил, а если кому требовалась она, будь то рыбаки или отдыхающие на реке, приходили к нему и спрашивали разрешения попользоваться лодкой. Чекмарь был всегда доволен, что пришли спросить разрешения, давал просящему весло и говорил: «Еже ль меня в избе не будет, весло поставить на крыльце избы».
Положив в лодку свой большой баул вещевой мешок, он привычным движением оттолкнул лодку от берега и поплыл к другому берегу. Чекмарь очень любил реку Воронеж. Он здесь родился и прожил много лет. Надолго он из этих мест не уезжал, только на Финскую войну, но был ранен. Пуля и сейчас сидела у него в груди рядом с сердцем. Врачи решили её не трогать, так она и жила в Чекмаре. Лодка слушалась его и малейшим движением весла меняла направление. На реке и в лодке он чувствовал себя как щука в воде и на воде в лодке он всегда пел песни. Чекмарь по привычке своим детско-женским голосом запел:
«Сел я в лодку,
Взял весло,
Меня бурей понесло».
Лодка пристала к другому берегу реки у забитой в землю металлической трубы, за которую цепью крепилась лодка, чтоб её не смыло волной и не унесло вниз по реке. Чекмарь взвалил свой огромный баул за спину и по тропинке пошагал к роднику. От реки до родника по тропинке было километров пять. Без груза этот путь Чекмарь проходил без отдыха, но неся на себе огромный мешок, он по пути несколько раз останавливался отдохнуть на сваленном бурей дереве или на пенёчке, которых вдоль тропинки было достаточное количество. По пути к роднику Чекмарь ни разу не свернул козью ножку и не покурил, годы и пуля в груди у самого сердца давали о себе знать. «Вот дойду до родниковой водицы, покурю, передохну и к поганым болотам, Лешему и Кикиморам».
Так, с несколькими привалами, он добрался до родника. Поставил свой багаж на землю рядом со столом, достал из больших карманов галифе еду, которую взял с собой, чтоб перекусить, положил на стол кисет с махоркой, ровно сложенную газету и спички, чтоб после принятия пищи перекурить.
Чекмарь сидел и слушал тишину леса. Птички не поют, многие уже улетели на юг, некоторые остаются здесь на зиму, готовятся к долгой зиме. Чекмарь взял со стола алюминиевую кружку и пошёл к роднику испить холодной родниковой воды. Вода была холодной и Чекмарь пил её маленькими глотками. Холодная живительная влага текла в него и усталость от перехода от дома до родника, уходила. Старик, закрыв глаза, наслаждался чистым воздухом, живительной влагой воды. Так продолжалось несколько минут. Чекмарь повернулся от родника к столу. За столом сидел Леший с большой козьей ножкой в заросшем лохматой бородой рту и пускал клубы дыма.
— Здорово, Алексей! — сказал ему Чекмарь, — Я вот к вам с подарками. А ты как тут?
— Здорово, Чекмарь! — сказал Леший, — ждал, знал, что придешь.
— Ну и хорошо, а то я уж сам хотел идти к поганым болотам. Это хорошо, что ты меня встретил, вот сейчас перекусим и пойдем.
— Ждут кикиморушки, отвара много наварили из мухоморов на заячьей моче со змеиным помётом, разные кушанья с лапками жаб и хвостами ящериц и еще что нито, пойдем , ждут они тебя очень, — сказал Леший.
— Ну раз такое дело, давай перекурим и вперед, — весело ответил Чекмарь.
— На, докуривай мою, — и Леший протянул Чекмарю свою козью ножку.
Чекмарь взял, понюхал. От неё пахло серой, тиной и еще чем-то очень вонючим. Ох ты, что же это такое. Но Чекмарь в своей жизни бывал и в не таких переделках. Он крепко затянулся и пустил клуб вонючего дыма в сторону Лешего. Глаза Лешего загорелись огоньками, на лице, заросшим густыми волосами появилась улыбка.
— Ну Лешенька, коли так, то поспешим к твоим кикиморам, — Чекмарь взвалил себе баул на спину, и они тронулись в путь.
Леший шагал первым, ловко обходя пни и кустарник. Чекмарь не отставал, поспешал за ним. Чекмарь почувствовал сильный запах серы, тухлого болота и ещё какие-то странные резкие запахи. Справа и слева начались поганые болота. Пройдя по узкому коридору, они вышли на остров, на котором росли деревья. Это было стойбище кикимор. Вокруг каждого дерева в виде шалашей, сделаны жилища— из которых выглядывали кикиморы и маленькие кикиморята. Посмотрев на Лешего и пришедшего с ним человека, маленькие прятались в жилище, а кикиморы с нескрываемым любопытством смотрели на Чекмаря и кивали головами как бы приветствуя его.
На острове дымилось несколько костров. Леший подошёл к одному из них и, показав рукой на пень, сказал Чекмарю: «Сидай, закуривай, отдыхай. Скоро кикимурошки принесут отвар и еще что-нито, будут потчевать нас, а ты, Чекмарь, раздашь гостинцы. Нынче будет веселуха, шабаш».
Молодые кикиморята, видимо, кто посмелее, подходили с опаской смотрели на Чекмаря и убегали. Но вскоре вновь подходили. Скорее всего, им объясняли, что это хороший, добрый человек. Он им ничего плохого не сделает, и он им принес подарки. К Чекмарю и Лешему стали подходить кикиморы и кикиморята. Они были все одинаковые и Чекмарь не мог понять, кто из них мальчик, а кто девочка. Костры стали разгораться ярче, кикиморы и малыши подбрасывали в них дрова. У костров начинались то ли танцы, то ли пляски, водились хороводы, а молодые стали прыгать через костры. На некоторых вспыхивала одежда, сделанная видимо из камышей и какой-то плетеной травы. Обуты все были в берестяные боты, лапти. Загоревшуюся одежду тушили, и пляски продолжались.
Несколько кикимор принесли Чекмарю и Лешему большие сделанные из бересты кружки, доверху наполненные мутной, вонючей жидкостью, и с поклоном подали им.
— Что это такое? — спросил Чекмарь у Лешего.
— Это отвар их мухоморов на заячьей моче с добавкой змеиного помета и трынь травы, — ответил Леший, приложился к кружке и причмокивая выпил.
Чекмарь поднес кружку ко рту, из неё пахло чем-то вонючим. Кикиморы стояли и смотрели на него. Чекмарь, как перед принятием своей семидесяти пяти градусной самогонки, выдохнул из себя весь воздух, приложился к кружке и большими глотками выпил все, что в ней было и, открыв рот, глубоко задышал. Восторгу кикимор не было предела, они явно испытывали удовольствие и радость, что человек не отказался и выпил приготовленный ими отвар.
Подошли ещё несколько кикимор, на берестяных подносах они принесли что-то похожее на второе блюдо, чем-то политое густым, вроде подливы.
— Леша, что это такое? — снова спросил Чекмарь у Лешего.
— Это хвосты выхухолей и лапки жаб с подливой из печени бобров.
Чтоб не обидеть кикимор Чекмарь взял с подноса лапку жабы и стал есть. «Ну и ничего, съедобно, — подумал Чекмарь, — вон Витек-Митек лапки лягушек ест только самогоном запивает и ничего. Эх, вот не взял своей лекарственной, сейчас бы было не плохо запить этот деликатес».
— Ну Чекмарь, а теперь раздавай свои подарки, — сказал Леший.
— Леша, скажи мне, а как и что кому дарить?
— А ты давай по одному каждой, а кикимурошки сами разберут кому что.
Чекмарь развязал свой огромный баул, сверху лежали платки, косынки и прочая одежда. Стал давать подходившим к нему с поклоном кикиморам по одной вещи. Получившая подарок кикимора кланялась Чекмарю и уходила в свое жилище. В мешке показались хромовые сапоги, которые Чекмарь привез с финской. Они были до блеска почищены гуталином и выглядели очень симпатично.
— Это тебе, Леша, носи на здоровье! —сказал Чекмарь и подал ему сапоги.
— Мне? — переспросил Леший.
— Тебе Леша, тебе. Садись на пенёк обувайся.
Леший принял из рук Чекмаря сапоги, долго их разглядывал, сел на пень, скинул с ног свои берестяные лапти и босые лохматые ноги сунул в сапоги. Все с любопытством и радостью смотрели на Лешего в хромовых сапогах. Леший несколько раз повернулся кругом, чтоб все увидели его в такой красивой обуви и медленно пошёл по кругу на глазах изумленной публики.
Следующими из баула Чекмарь достал красные сафьяновые сапожки жены Елизаветы и подал их стоящей в очереди кикиморе. Та посмотрела на сапоги от радости и изумления открыв рот. Руки ее не шевелились, чтоб принять такой подарок. Наконец она приняла подарок из рук Чекмаря, прижалась к ним лицом, то ли поцеловала, толи лизнула их, потом прижала к сердцу, встала перед Чекмарем на колени, поклонилась ему до земли, встала и под радостные крики и улюлюканья кикимор пошла в свое жильё.
Чекмарь, как добрый Дед Мороз, запускал руку в мешок и доставал подарки. Следующей кикиморе достались маленькие лакированные сапожки и снова все повторилось как с сафьяновыми сапогами. Следующей из мешка появилась аккуратно сложенная плащ-палатка, в которой были пилотка со звездой и широкий солдатский ремень с до блеска начищенной бляхой.
— Это тоже, Леше, — сказал Чекмарь, подошел к Лешему, надел ему на лохматую голову пилотку. Подвязал его ремнем и накинул на него плащ-палатку, которая на нем была до земли, — Носи, Леший на доброе здоровье, — сказал он.
Леший подошел к Чекмарю, обнял его и сильно прижал к себе.
Все старые и молодые кикиморы смотрели на Лешего с восторгом блестящими глазами. Леший стал демонстрировать свою одежду: то зайдет за дерево, то выйдет, распахнув плащ-палатку, чтобы все видели хромовые сапоги и ремень со звездой, то укутавшись в плащ падал в траву и притворялся, что его не видно. Такой радости и восторга у обителей поганых болот никогда не было.
Чекмарь раздавал из мешка оставшиеся подарки. Подошедшей последней, видимо, самой огромной кикиморе, он достал из нагрудного кармана гимнастёрки Елизаветинское зеркальце с ручкой, которое он подарил ей на день рождения. Чекмарь подал кикиморе зеркальце, она с недоумением смотрела на него с другой стороны, будто это какая-то игрушка. Чекмарь перевернул зеркальце, и кикимора увидела в нем свое отражение, которое она много раз видела в болоте.
На поляне остались Чекмарь и Леший, остальные уже были в своих жилищах. Уже темнело.
— Леша! — окликнул Чекмарь своего друга — Я, наверное, пойду домой.
— Нет, нет! Что ты, Чекмарь, сейчас кикиморы наденут подарки и придут благодарит тебя. Не уходи! Сделай всем праздник.
Из жилищ стали выходить кикиморы: кто в кофте, кто в платье, кто в косынке, веселые и нарядные. В костры накидали дров, и от них даже в темноте было тепло и светло. Леший взял Чекмаря за руку и повел его на середину поляны. Кикиморы, большие и маленькие, взялись за руки, сделали круг и стали водить хоровод. Две самые смелые кикиморы стали перед Лешим выкаблучивать какие-то танцы-пляски, одна в сафьяновых сапогах и пестром платье, а другая в полусапожках и красивой косынке. «Ишь ты, какие отчаянные, — думал Чекмарь, — вроде наших баб, Маньки Жучихи и Нюрки Чибязихи. Сюда бы еще Петруху с гармошкой, они бы такую «Матаню» или «Барыню» сбацали!»
Веселье было в самом разгаре, кикиморы носили в берестяных кружках отвар и всех угощали. Кикиморы с подносами разносили еду. Все пили, ели и веселились. Праздник, видимо, удался.
— Это, Лешенька, — сказал Чекмарь своему новому другу, — Я, наверное, пойду домой.
— Оставайся, Чекмарь, на ночь, у меня сена много, спать будет мягко и тепло, а утром пойдем.
— Нет, Лешенька, пойду. У вас хорошо, но дома лучше.
— Тогда я тебя провожу.
И не прощаясь с кикиморами, они покинули праздник. «Ты, Чекмарь, иди за мной», — сказал Леший и быстро между кустов и деревьев повел Чекмаря. Через несколько минут они уже были у родника, от которого до дома лесника была хорошая тропинка.
— Ты, Леша, идешь в полной темноте, а не спотыкаешься. Видимо, хорошо знаешь эти места.
— Да, Чекмарь, вижу я все одинаково и днем, и ночью.
«Ишь ты! Вон оно как!» — удивился Чекмарь.
Когда прошли дом лесника, Леший хотел распрощаться с Чекмарем, но подумав, предложил проводить его до речки. Когда они вышли из леса, Чекмарю идти стало легче, дорога была хорошая. Они увидели реку и лодку, которая стояла на месте и ждала хозяина.
— Может это, Леша, ко мне в гости, моей лекарственной по чуть-чуть тяпнем? — предложил Чекмарь.
—Я за речку не хожу, — сказал Леший, — Там людей много, ни к чему мне это, лучше ты к нам. Леший обнял Чекмаря, крепко прижавшись к нему. Повернулся и пошел по тропинке в сторону леса.