Деревня. Дом. В нём мамы больше нет.
Крик журавлей изысканно простужен.
Я дал бы ей на всё скупой ответ.
Но мой ответ страдалице не нужен.
Лежит моя родная под крестом.
Но будто видит и как будто слышит!..
И мысли наши кружатся в былом.
Но без неё мальчишка небом дышит…
Прости меня, родная, не сумел
внести в твой скромный дом немного света.
Я – белый, словно снег, как школьный мел.
Ну а душе моей – не быть согретой!..
Бог не умеет плакать, ты – не плачь!..
Твоим слезам в дожди не влиться снова.
Теперь я – тёртый много раз калач.
Видал я беды, но не стал суровым.
Как ты велела – так себя веду:
по вечерам картишки не тасую.
И не иду у зла на поводу.
И о тебе, любимая, тоскую.
Ты целовала мой горячий лоб,
в глаза смотрела, только вновь был нем я.
Лишь потому я грустный остолоп, –
что не ценил, как надо, наше время.
Пройдут года, мы встретимся опять.
Сольёмся вдруг дыханьем невесомым.
Я не смогу, как встарь, тебя обнять.
И не смогу сказать тебе ни слова!..
Но мы пройдёмся вместе по Земле,
пронзим дома, легко взлетим на крыши.
Но горький плач усталых журавлей –
мы никогда с тобою не услышим.